Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №25 от 18.07.2013 Страница 21

Коршин подтвердил показания Иванова о том, что ими по заданию Янова умышленно был перегружен вдвое аппарат мешки БОРа, следствием чего явился пожар 26-го сентября с.г.

Показаниями Иванова и Коршина во вражеской работе на заводе №9 изобличены:

1. Афанасьев Николай Дмитриевич − бывший начальник отдела техники безопасности.

2. Замес Петр Гаврилович − бывший главный механик сектора капитального строительства.

3. Карпенко Александр Яковлевич − бывший механик 5-ого производства.

4. Аникеев Виктор Михайлович − бывший начальник 54 мастерской 5-го производства.

5. Колпина Ольга Ивановна − бывший начальник 5-го (порохового) производства.

Все перечисленные лица НКВД СССР арестованы.

Афанасьев признался в том, что являлся участником антисоветской вредительской группы, существовавшей на заводе №9, в которую был вовлечён в 1940 году Ивановым Л.П.

Афанасьев по заданиям Иванова проводил вредительскую работу на заводе №9, которая выражалась в следующем:

а) допускал ввод в эксплуатацию новых объектов с недоделками;

б) умышленно создавал скопление большого количества порохов около производственных зданий, что создавало благоприятные условия для возникновения пожара.

Замес признался в том, что с 1940 года являлся участником антисоветской группы, действовавшей на заводе №9, в которую был вовлечён Ивановым Л.П.

Замес подтвердил показания Иванова и Коршина о том, что в результате вражеской работы участников антисоветской группы 26-го сентября 1940 года произошёл пожар здания мешки БОРа. Чтобы скрыть следы преступления, совершённого антисоветской группой, Замес после пожара 30 сентября с.г. представил фиктивный акт на произведенные работы по устранению недоделок на мешке БОРа, указав, что этот акт якобы был составлен 7 мая 1940 года.

Карпенко признался в том, что допускал систематическое нарушение правил техники безопасности и не принимал необходимых мер к очистке от отработанного пироксилина бассейнов, а также пустил в действие аппарат мешки БОРа без заземления, что способствовало возникновению пожара.

Аникеев показал, что лично выполнил указание Иванова и Коршина, пустив в ход перегруженный вдвое аппарат мешки БОРа, в результате чего и произошел пожар.

Колпина показала, что по её преступной халатности аппарат мешки БОРа был пущен с рядом недоделок, а около производственных зданий хранилось большое количество порохов, что и привело к тяжелым последствиям во время пожара 26 сентября с.г.

Следствие продолжается.

ПРИЛОЖЕНИЕ: 1. Показания Иванова Л.П. от 29 октября 1940 года.

2. Показания Коршина Г.Е. от 31 октября 1940 года.

Зам. народного комиссара внутренних дел Союза ССР МЕРКУЛОВ,

Начальник Главного экономического управления НКВД СССР КОБУЛОВ

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 343а.  Л. 165—170. Подлинник. Машинопись.

НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

(Продолжение. Начало в №№21,22)

7 апреля 1941 года в Москву прибыл министр иностранных дел Японии Е. Мацуока, а 13 апреля был подписан советско-японский пакт о нейтралитете. Статья вторая договора гласила:

«В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая Договаривающаяся Сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжении всего конфликта» (1941 год: Книга 2, с.75.).

Для СССР это положение означало следующее: если Германия сама нападет на СССР, то Япония Германию в таком случае не поддержит. Япония фактически в открытую переориентировалась на агрессию в южном направлении. Впервые за много лет перед Советским Союзом забрезжил свет надежды, что грядущую войну он будет вести только на одном фронте – с Германией. Разумеется, при условии, что сам СССР, приводя в боеготовность свои вооруженные силы для отражения немецкой агрессии, будет вести себя осторожно и не даст возможности представить себя агрессором в отношении Германии. Ибо Япония сохраняла все свои обязательства по Тройственному пакту.

Да, с одной стороны, советско-японский пакт не следует переоценивать. В Японии имелась сильная партия сторонников агрессии против СССР, и они в этом случае проиграли сторонникам “южного направления” японской экспансии, как говорится, по очкам. Но если в войне с Германией Советский Союз будет разгромлен, то, без сомнений, японцы немедленно этим воспользуются и отхватят у гибнущего СССР Приморье с Восточной Сибирью. И не только японцы – в этом случае поживились бы все соседи – и Турция, и Британская империя, и даже Иран с Афганистаном. Правда, всё это при одном условии – если б Германия разбила СССР. А вот тут уже всё зависело только от Советского Союза, а не от желаний японцев.

Но нельзя пакт и недооценивать! Он, в значительной мере являвшийся следствием советско-германского пакта, имел важнейшее значение и сам по себе. Факты говорят, что советское руководство придавало ему огромное значение, считало жизнеспособным и сделало на него реальную ставку (замечу - нисколько здесь не ошибившись). Подтверждением этому являются два совершенно уникальных события.

Небывалый случай – после подписания договора Сталин с Молотовым лично отправились на вокзал проводить отбывающего на родину японского министра Мацуока. Ни до, ни после этого  никакого другого министра они так не провожали. Уникальный факт, но вовсе не самый важный.

Главное – что этот договор сразу отразился на плане стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР, и парадокс, что этого до сих пор никто не заметил. Более того, этого не только не заметили, но вот уже полтора десятилетия определенная категория историков придает ему прямо противоположное значение. Я имею в виду широко известные «Соображения по плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», датируемые 15 мая 1941 года. Именно этот план стал прямым следствием советско-японского договора о нейтралитете.

Мы не будем здесь рассматривать, был ли он закончен и утвержден в установленном порядке. Это неважно; главное, что он активно разрабатывался по приказу политического руководства и отражал его взгляды на военно-политическую обстановку.

Почему этот документ ныне стал «пресловутым»? Из-за двух фраз, которые, если бездумно рассматривать их сами по себе, вне смысла документа, при желании можно трактовать двояко и на этой основе приписать СССР некие агрессивные намерения, выставив его патологическим агрессором. Собственно, эти фразы и заслонили нашим историкам смысл этого документа.

А ведь после Тройственного пакта это второй серьёзнейший документ, который неопровержимо доказывает, что СССР не собирался наносить “упреждающий” удар по Германии. Надо было только спокойно и внимательно прочитать его, начиная с названия, до конца, да видимо те фразы, вызвав радостную истерику одних (и растерянность других), помешали это сделать. Давайте спокойно рассмотрим эти особенности.

В основных чертах это традиционный документ, по большей части повторяющий предыдущие планы действий против Германии на случай войны с нею – октябрьский 1940-го и мартовский 1941 года.

Однако «Соображения от 15 мая» содержат и резкие отличия от предыдущего плана, разработанного всего на пару месяцев раньше. Начнем с тех двух пресловутых фраз, якобы свидетельствующих об агрессивных намерениях СССР по отношению к Германии:

“Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развёртывании и нанести внезапный удар.

Чтобы предотвратить это [и разгромить немецкую армию], считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск” (там же, с.216.).

Выше мы уже отмечали, что в плане 1940 года Генштабом прямо закладывался срок в две-три недели между тем, как немцы закончат свое сосредоточение, и моментом, когда Красная Армия сможет начать наступление в общем направлении на Краков. В это время немцы будут владеть стратегической инициативой и, разумеется, наступать. А чем может закончиться немецкое наступление, ясно показали кампании в Польше и Франции. В новом плане и пытались устранить этот органический недостаток предыдущего – не отдавать немцам стратегическую инициативу, ликвидируя опасный зазор в две-три недели между окончанием сосредоточения германской и советской армий. Для этого предполагалось следующее: