Джордж Бейли - Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне Страница 22

Из общего содержания докладов КИ об экономических проблемах Запада и разногласиях западных союзников в этот период Сталин должен был сделать вывод, что у него есть хороший шанс упрочить советское положение в Германии. В начале 1950 года в ФРГ были отменены карточки, однако экономические проблемы оставались. Разногласия союзников насчет своих отношений с западногерманским государством были у всех на уме, и это было главным. Корейская политическая ситуация почти ничего не значила для европейцев. 21 марта Аденауэр предложил экономический союз Франции и Германии, и в мае министр иностранных дел Франции Шуман сделал предложение — объединить французскую и германскую угледобывающую и сталелитейную промышленности под общим руководством.

Понимая, что Франция останется ключевой фигурой в определении положения Западной Германии в послевоенной Европе, КИ всеми силами добывал информацию о взглядах лидеров Франции на Германию. В середине июня источник КИ изложил свой разговор с Жаном Моннэ, Генеральным комиссаром французского плана, в котором Моннэ сказал, что «надо винить американскую «атомную дипломатию» за ухудшение положения в Германии», однако еще не слишком поздно «возвратиться к четырехстороннему контролю над Германией». Моннэ продолжал: «Если нельзя договориться с русскими, Франции необходимо принять предложение Аденауэра о франко-германском экономическом союзе, несмотря на всю его рискованность». Моннэ подчеркнул, что «безопасность Франции ни в коей мере не обеспечена Атлантическим пактом, потому что у американцев [в Европе] всего две дивизии. Что до американского вооружения, то Франция примет его, но тихо, и не только из-за того, что СССР испугается, но поднимать шум означало бы играть на руку французским коммунистам»[202].

Приведенное высказывание Моннэ о том, что у американцев всего две дивизии в Европе, было не совсем точным, однако оно отражало неблагоприятное соотношение сил укреплявшегося союза НАТО и Советов. В 1949—1950 годах «Советский Союз был представлен в Восточной Европе примерно тридцатью дивизиями. У американцев были три с половиной дивизии, у англичан — две с половиной, рассеянные по Германии для выполнения оккупационных и полицейских обязанностей. Французские вооруженные силы составляли менее полудюжины плохо вооруженных дивизий. Страны Бенилюкса [Бельгия, Нидерланды и Люксембург] могли, наверно, собрать еще столько же»[203]. Казалось невероятным, чтобы западные страны, даже получив вновь выделенные фонды конгресса США, могли изменить соотношение сил в свою пользу. Единственно возможным способом противостоять военной машине СССР было перевооружить Западную Германию. Однако когда начальники штабов заявили 5 мая 1950 года, что «соответствующее и быстрое вооружение Германии имеет чрезвычайно важное значение для защиты Западной Европы против СССР», не было заметно спешки поддержать эту позицию в самом правительстве США[204].

СЕВЕРНАЯ КОРЕЯ ВТОРГАЕТСЯ В ЮЖНУЮ КОРЕЮ

Вторжение Народной армии Северной Кореи в Южную Корею 25 июня 1950 года привело в шок политиков и военных по обе стороны Атлантического океана. После 1950 года было много споров о причинах корейской войны и почему так гневно реагировали США, после того как они (США) заявили, что Корея находится вне границ их обороны. Историки последнего времени, изучив действия Советов, приведшие к нападению, сделали вывод, что Ким-Ир-Сен был подстрекателем. Очевидно, Ким уговорил Сталина оказать ему необходимую поддержку для вторжения на юг после того, как Сталин убедился, зная заявления американских деятелей, «что Соединенные Штаты не вмешаются». Со своей стороны, Сталин, наверняка, был под влиянием того, что Мао поддержал предложение Кима[205]. Но даже если вторжение было совершено по инициативе Ким-Ир-Сена или из-за пассивности Сталина, его бы не было без санкции СССР, принимая во внимание множество связанных с этим тяжелейших проблем тылового обеспечения[206]. Влияние этого нападения на Соединенные Штаты и их европейских союзников повлекло далеко идущие последствия в отношении Германии, и в конечном счете привело к американской политике «холодной войны» в Европе.

Даже Дин Ачесон, автор речи 12 января 1950 года, в которой сказал, что Южная Корея находится вне оборонительных границ США, заявил, что нападение Северной Кореи стало «откровенным, ни с чем не сравнимым вызовом нашей международно признанной позиции как защитников Южной Кореи»[207]. Реакция Европы на нападение была еще более резкой[208]. Ни один ответственный политик западного альянса не ожидал, что Советы будут угрожать послевоенному устройству военной конфронтацией. Вызов, сделанный в Южной Корее местными войсками, обученными и вооруженными Советской армией, предполагал нечто подобное и в Германии — хотя, как указывал Эйзенхауэр, «использование восточногерманских войск по корейской модели будет означать почти открытое объявление войны... Это потому, что... [советские] войска сейчас оккупировали Восточную Германию и реально контролируют эту территорию»[209].

Могли бы восточногерманские войска собственными силами вторгнуться в Западную Германию в 1950 году? Наверное, нет. Как мы указывали, когда говорили о блокаде, создание восточногерманской армии по модели Народной армии Северной Кореи заняло бы несколько лет. Советы начали работать с корейской армией в начале 1946 года под прикрытием бюро школ подготовки офицеров безопасности в рамках Управления внутренних дел. Военачальники для северокорейской армии были набраны из корейцев, которые служили в китайских коммунистических войсках или жили в Советском Союзе, насильно вывезенные в 30-х годах подальше от границы в Среднюю Азию. Многие из этих людей и их детей служили в Советской армии во время войны и свободно говорили по-корейски и по-русски. Кроме них, были еще советские советники и инструкторы из оккупационных войск. В отличие от китайской коммунистической армии в Манчжурии, которой приходилось воевать захваченным японским оружием, отданным ей Советами, корейцы получили новое вооружение[210].

Из-за эффективного прикрытия «тренировочных школ» западным разведкам трудно было определить их боевые приказы. Однако к середине 1947 года Запад уже знал о двух стрелковых дивизиях и, по крайней мере, об одной (возможно, двух) независимой смешанной бригаде — это были как бы запасные кадры для дополнительных дивизий. Советские офицеры продолжали обучать корейцев, делая это на всех уровнях. Например, они наблюдали за штабными операциями и давали инструкции во время комбинированных армейских операций. К концу 1947 года фиговый листочек, прикрывавший «школы», совсем истончился, появились дезертиры, рассказывавшие западным агентам о частях Народной армии. Однако лишь в феврале 1948 года все узнали о ее существовании, когда она вдруг возникла как будто из ничего в форме по советскому образцу[211]. Танки начали появляться в Корее в начале 1948 года, а в 1948—1949 годах формировалась армия, которая обрела свой вид для атаки в июне 1950 года. В это время у Народной армии было по меньшей мере восемь стрелковых дивизий и одна танковая бригада, укомплектованная советскими танками Т-34[212].

СОВЕТЫ СОЗДАЮТ ВОСТОЧНОГЕРМАНСКИЕ ВОЕНИЗИРОВАННЫЕ СИЛЫ

Теперь нам известно, что восточногерманские соединения не имели возможности предпринять независимые действия, сравнимые с действиями северных корейцев, даже против небольшой окруженной территории Западного Берлина. Однако в то время параллели, возникшие между двумя послевоенными оккупационными режимами Советов, испугали западных союзников. Когда верховные комиссары союзников встретились с Аденауэром сразу после нападения Северной Кореи, западногерманский канцлер выразил надежду, что «были сделаны приготовления для обеспечения стабильности на случай нападения Volkspolizei»[213].

Volkspolizei, о которой говорил Аденауэр, это так называная полиция быстрого реагирования (Bereitschaftspolizei) под началом Восточногерманской центральной администрации по внутренним делам (Deutsche Verwaltung des Intern), которая была создана в советской зоне в 1948 году. Поначалу моральное состояние этих частей было невысоким, и, как предсказывали некоторые источники, они не были готовы играть активную роль в Западном Берлине во время блокады. Однако в 1949 году дисциплина в них улучшилась, когда администрация объединила их в рамках Управления подготовки, — это было прикрытием для военизированной секции Центральной администрации по внутренним делам. Нечто похожее происходило в Корее во время создания северокорейской Народной армии. Несмотря на многочисленные донесения западных разведок о поставке Советами вооружения этим соединениям и участии Советов в полевых учебных операциях, в конце 1949 года западные союзники пришли к выводу, что «Быстрая» полиция — или Казарменная полиция (Kasernierte Volkspolizei) — все еще не проявила себя и ее надежность не проверена»[214].