Евгений Гильбо - ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ПЕРЕХОД и МИРОВАЯ ВОЙНА Лекции по введению в социологию и геополитику современности Страница 23

Это то, что можно сейчас, когда это еще не началось, говорить о стратегии, о тактике боевого применения, о тактике боевого соперничества. Солидные сочинения о стратегии и тактики возникают не до войны, а после. Задача военной науки заключается в том, чтобы обобщить опыт. В наше время, учитывая скорость развития событий, военная наука становится в таком виде не нужна, ибо обобщенный опыт устаревает еще до того, как его обобщили. Конечно, реальный опыт боевого применения этой войны будет после войны обобщен и описан.

Сейчас я не могу сказать, какие будут нюансы. Те или иные нюансы возможны, их тоже нужно просчитывать. Но эти нюансы, выявятся именно в процессе боевого применения. Тот, кто будет обладать способностью быстрого анализа, собственного и чужого опыта боевого применения, к вычленению из него главного, к быстрой модернизации боевых процессов и технического обеспечения, тот и выигрывает.

Всё это относится к сфере тактики: есть военные базы, есть военно–технические комплексы, на которых они базируются и которые они так или иначе с каждым циклом воспроизводят на неком модернизированном уровне. Между ними идёт боевая конкуренция. Если прямой боевой конкуренции нет, то задача сводится к обеспечению своего господства над округой путём терроризирования населения, феодальных образований, феодальных властей, их подчинению своей воле.

На уровне тактики достаточно быстро станет ясно, что две базы имеют вполне серьёзные шансы замочить одну, а три — тем более. Встанет вопрос выстраивания неких коалиций. В лучшем положении окажутся базы, которые для своих конкурентов окажутся в пределах затрудненной досягаемости – например, на океанских островах. Расстояние будет играть в их пользу. Расстояние является не абсолютным, а относительным преимуществом, но которое при грамотном подходе может превратиться и в абсолютное. Те, кто будут базироваться на океанских островах или внутри Хартленда, будут иметь преимущества неуязвимости, но с точки зрения контроля ресурсов они не будут иметь преимущество: в таких местах с ресурсами плохо.

Есть, конечно, острова, на которых хорошо с ресурсами. В сибирской тайге тоже есть места, которые очень хороши для организации такой базы, но ресурсы там откуда брать? Если заранее об этом подумать, можно хорошо развернуться. Потенциальных ресурсов там есть достаточно много, просто не хватает людей и производственных структур. В этом случае придется уже организовать более широкие производственные процессы, поставляющие те ресурсы, из которых формируется боевая система. Вообще говоря, эти проблемы решаемы во всех местах, и на севере, и на юге, и в глубине континента, и на островах. Даже можно пытаться и города защищать. Возможны разные расклады. Подробности мы будем пытаться анализировать на наших стратегических играх.

Для каждой такой базы очень важны вопросы снабжения. А оно будет идти воздухом. Всё происходит в воздухе. Сегодня мы уже ушли от классического геополитического расклада на талласократию и теллурократию, когда противостояли те, кто ориентируется на морские военные торговые технологии и те, кто ориентируется на сухопутные производственные и военные технологии. Теория адмирала Мэхена и Мэккиндера постулировала, что теллурократия держит Хартленд а талассократия держит острова, базируется на островах. Между ними есть некий Римлэнд за который они воюют, то есть прибрежная зона от моря в глубину, доступную для операций морской силы. Вся история с точки зрения геополитики это конкуренция этих двух сил.

Теперь на место этих двух сил становится новая тотальная сила, которая будет контролировать ход истории – АЭРОКРАТИЯ. Она и станет господствующей силой постиндустриальной эпохи.

ЛЕКЦИЯ 6: ВОЙНА КИБЕРЦЕНТРОВ

Мы сейчас переходим к фазе ре–индустриализации, пиар уходит в инфраструктуру. Сейчас мне придется посмотреть на вещи более широко, и вследствие этого сказать вещь крайней парадоксальную. До сих пор все так называемые социологи утверждали, что мы входим в информационное общество, и господствующим классом этого общества будут те, кто управляет информационными потоками, ведут информационные войны. Нам рассказывали, что нетократия, корпоратократия, постиндустриальные производители будут заниматься информационными войнами и информационным производством.

К сожалению, это – всего лишь некритическое пролонгирование современных тенденций. Информация стала базовым ресурсом не в XXI веке, а в XX. В конце 70–х годов прошлого века информационное общество дошло до стадии кибернетической цивилизации.

Этот переходный процесс уже сейчас закончился. До сих пор активно шли информационные войны. У кого была лучше информационная технология, пиарная технология, технология логистического управления, организационная технология, в общем, все эти информационные технологии, тот и выигрывал все эти неявные сражения. Всё происходило под ковром. Мы видели только верхушку айсберга. Мы видели эпоху информационных войн.

Нельзя сказать, что СССР стал жертвой информационной войны, он–то как раз стал жертвой процессов внутренних, а не внешних. А вот Югославию погромили красиво и у всех на глазах при помощи информационных войн. Каддафи и прочие герои проиграли именно информационные войны.

Сейчас уровень владения информационными технологиями везде выравнивается. Поэтому преимущество в этой информационной технологии исчезает. Информационные технологии уходят в инфраструктуру. В ближайшее 12–летие основные деньги будут делаться не на информационных технологиях, и основные военные успехи будут тоже не в сфере информационных войн. Социологи за будущее выдают прошлое, а точнее — настоящее, которое с непередаваемой быстротой становится прошлым.

В реальности мы живем не в информационной цивилизации, мы входим в постинформационную фазу. На каких процессах, на каких ценностях, на каких ресурсах будет выстраиваться новая цивилизация? На каких технологиях будут делаться деньги, на каких технологиях будет строиться война, на каких технологиях и ресурсах будет строиться власть? Это — ключевой вопрос современной социологии и политологи. Но академическая наука способна лишь до блевоты пережевывать объедки практиков полувековой давности.

Кибервойна: предыстория

Мы входим в эпоху кибер–войны. Основной вопрос — что же такое кибер–операция, гражданская или военная?

Вопрос этот возник не сегодня. На уровне фундаментальной науки он обсасывался давно. Кибернетика, не как наука, а как мем массовой культуры (если иметь в виду что сам термин стал популярен с появлением известной книжки Н. Винера) возникла в недрах военного ведомства. Книжка Винера обобщала его опыт работы на Пентагон во время Второй Мировой и после, то есть 70 лет назад. Этот 70–летний давности опыт Винер и обобщил книжкой «Кибернетика». По большинству своих представлений о реальности она уже давно устарела, потому что это была не столько теоретическая книжка, сколько манифест массовой культуры. Точнее даже не массовой, а просто культуры, ибо книжка сия — скорее культурный объект, чем научный.

Книга Винера задала определенную идеологию, определенный образ мыслей. Все 60–е годы прошли под лозунгом развития кибернетики. Никто тогда особо не понимал тему, обсасывали управление, процессы, как что–то оптимизировать. В американском военном ведомстве все понимали, что это важно, что надо внедрять управленческую технику. Возникла фирма IBM — филиал военного ведомства — которая 70 лет занимается пристройкой на гражданке результатов военных исследований, как позже и филиал IBM, фирма Microsoft, филиал АНБ фирма Google или филиал ФБР Facebook.

Понимание технической стороны дела было абсолютное. Но не было ясного понимания, к чему приведет внедрение всего этого счастья, к чему приведет вызванная этим перестройка общества. Но в 70–е годы прошлого века в России возникла концепция современного процесса управления, и соответственно современной войны. Она была основана на двух вещах.

С одной стороны, есть машины, в перспективе — роботы, которые решают все эти вопросы. Роботов тогда еще не было, поскольку не была создана эффективная элементная база. Но уже на той элементной базе создавались машины и вставал вопрос — как же они будут управлять ситуацией? Вся эта дурацкая концепция АСУ в стиле Побиска, строилась в расчёте на то, чтобы взять весь тот бардак, который есть в сфере управления, и все разом переведет на язык программирования, в результате получится АСУ.

В реальности же внедрение автоматизированного управления, я уже не говорю про автоматическое, требовало изменить характер бизнес–процессов, или, как тогда говорили, производственных процессов. Фундаментально менялось положение человека в управлении. Человек не способен сопровождать и обеспечивать процесс принятия решений в реальном времени. Становилось ясно, что меняется характер процесса управления, и характер процесса планирования, перехода к действию.