Доминик Ливен - АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914 Страница 25

Во владении дворян Германии находилось значительно больше лесов, чем сельскохозяйственных угодий страны. В десяти государствах, вошедших в три таблицы, 3,6 процентов сельскохозяйственных земель и 8,7 процентов лесов принадлежали к дворянским поместьям в свыше 500 гектаров. За исключением Шлезвиг-Гольштейна, Вестфалии и Саксонии, дворянские сельскохозяйственные угодья играли второстепенную роль. Однако везде, кроме двух регионов, дворяне имели более 5 процентов лесов, причем список вновь завершают Баден и Бавария. Но в Вюртемберге доля дворян составляла 13,8 процентов, в Вестфалии и Саксонии — почти пятую часть, а в Шлезвиг-Гольштейне, где лесов было мало — более четверти. В целом, поместья величиной свыше 2500 гектаров имели более высокий процент лесов (56, 2 процента), чем поместья, площадью более 500 гектаров (51 процент).

В результате освобождения крестьян усугубились различия между аристократией западной и восточной Германии. С упразднением дворов мелких властителей и погашением всех повинностей влияние аристократов в большинстве западных сельских районах резко снизилось. Однако в Восточной Пруссии судейская и полицейская власть аристократии сохранялась еще не одно десятилетие, а ее земельные владения в результате освобождения крестьян практически только увеличились. Отчасти это произошло потому, что определенные категории крестьян-арендаторов были вынуждены уступить до половины своих земель взамен на освобождение от трудовых повинностей. Дворянство также получило львиную долю общественных земель (4,3 миллиона гектаров) которые были поделены в соответствии с уложением 1821 г., причем крестьянам досталось от них всего 14 процентов. Кроме того, в 1820-х годах многие крестьянские хозяйства разорились и были поглощены крупными поместьями, поскольку теперь земли крестьян, в отличие от периода крепостного права, могли быть приобретены другими группами населения. «В Померании (не считая большую часть ее западной области) помещики присвоили в 1807–1848 годы больше крестьянских земель, чем за два предшествующих века». Так, в двух бранденбургских марках (Укермарк и Миттельмарк), дворянские поместья между 1800 и 1860 годами увеличились в размере на 18 процентов. Тем не менее крупные прусские помещики, даже в лучшие свои времена, никогда не держали монополию на владение землей по английскому образцу. Только в двух областях Пруссии, Померании и Познани, крупные поместья в девятнадцатом веке занимали более половины всего земельного фонда. Сверх того, многие прусские «крупные» поместья, с точки зрения английского джентри, считались бы ничтожно малыми[123].

Между 1820 и 1870-ми годами большие прусские поместья находились на переднем рубеже сельского хозяйства страны, в котором в этот период начались преобразования. При меньшей, чем во Франции плодородности почв, в Германии отмечался больший, чем во Франции, прирост сельхозпродукции. Германские ученые во главе с Альбрехтом Таэром пропагандировали английские сельскохозяйственные методы. Влияние Таэра на восточных землевладельцев, которых он считал естественными лидерами сельскохозяйственного прогресса Германии, трудно было переоценить. К 1862 г. в Пруссии существовало 361 аграрное общество, в состав которых входило 30000 членов. Раздел общинных земель, размежевание земли на дворянскую и крестьянскую, а также конец полосного земледелия позволили ввести новые культуры, усовершенствованный севооборот и лучшие породы крупного рогатого скота. В период между 1800 и 1860 гг. производство зерна на один гектар возросло в Германии на 45 процентов. В употребление вошел картофель, хорошо прижившийся на песчаной почве северо-восточной Германии, появились огромные стада мериносовых овец, которых стали разводить в восточных поместьях. Другим признаком крупного поместья, в особенности в Силезии и Саксонии, было производство сахара, которое, как и в России, резко поднялось в 1830-х годах. В Германии в 1834–1835 гг. двадцать один сахарный завод производил 25346 центнеров нерафинированного сахара. Спустя шестнадцать лет 185 заводов производило около миллиона центнеров. В отличие от зерна, картофель и сахар требовали очень много рабочих рук весной и осенью, так что эти культуры особенно устраивали землевладельцев, у которых без них в этот период оставались бы не занятые делом работники. Хотя в 30-е годы прусское поместное хозяйство стало более интенсивным, тем не менее, увеличение урожайности зерна, как и в Англии, происходило преимущественно за счет сокращения земель, оставляемых под паром, и широкомасштабной разработки залежных земель. В результате резкого роста населения в Пруссии, начиная с 1830 г., и повышения международных цен на зерно, те землевладельцы, которые пережили сельскохозяйственный кризис 1820-х годов стали получать огромные доходы. К 1870 г. восточные поместья продавались в три-четыре раза дороже по сравнению с ценой полувековой давности[124].

Судьба русского дворянства после 1861 г. была совсем иной, резко контрастируя с успехами прусских землевладельцев. Единственным районом, в котором сельское хозяйство было процветающим, капиталистическим и эффективным, был Прибалтийский край — Эстляндия, Лифляндия и Курляндия. Здесь крупные поместья были на самом деле богаче и, как правило, лучше оснащены, чем в Восточной Пруссии. Однако традиции, общественное устройство и форма аренды земли в этих губерниях в корне отличались от таковых в остальной части Романовской империи, а землевладельцы-аристократы были германского происхождения. Хотя отдельные принадлежащие знати поместья в России отличались хорошим управлением и преуспевали, общий уровень крупных поместий, по меркам Германии и Англии, был чрезвычайно низким. Огромные участки земли были либо розданы крестьянам под небольшие наделы, либо обрабатывались крестьянством в пользу землевладельцев на условиях трудовой ренты или издольщины. Возделываемые таким образом угодья, по всей видимости, использовались еще более непроизводительно, чем собственные владения крестьян. Нерентабельность поместного хозяйства привела к массовой продаже дворянством своих земель. После отмены крепостного права дворянству по-прежнему принадлежало 87,2 миллиона десятин земли, но в течение последующих двух десятилетий почти 20 процентов было уже им утрачено, а к 1902 г. — еще 20 процентов. К 1914 г. в руках дворянства осталось лишь 41,1 миллиона десятин[125].

И все же контраст между успехами прусского дворянства в ведении капиталистического сельского хозяйства и упадком помещичьего земледелия в России не был столь резок, как можно вывести из приводимых выше сравнений. За два десятилетия после освобождения крестьян значительная часть прусских землевладельцев из дворян не смогла адаптироваться к капиталистическим методам хозяйствования, разорилась и была вынуждена продать свои поместья: в течение нескольких лет после падения крепостного права 40 процентов дворянской собственности в Силезии оказались в руках буржуазии, а в Восточной Пруссии этот процесс происходил еще быстрее. К 1856 г. в семи восточных областях только 7023 из 12330 (56,9 процента) поместий по-прежнему принадлежали дворянству, в том числе выходцам из буржуазии, лишь недавно получившим дворянское звание. Основными причинами разорения дворянства, как и в России, были отсутствие предпринимательского опыта, расточительность, недостаток средств для приобретения собственного оборудования и тяглового скота, а также чрезмерные долги. Прусские помещики покупали и продавали собственность с головокружительной скоростью и не проявляли никакой сентиментальной привязанности к старым фамильным имениям, которая была так свойственна России. По тому же образцу, как в России, мелкие землевладельцы часто полностью прогорали, тогда как крупные обычно выживали. В Российской империи, например, в период между 1900 и 1914 гг. 155 крупнейших землевладельцев продали 3 процента своей собственности, а дворянство в целом — более одной пятой. В 1885 г. в Пруссии, при том, что 43,1 процента из всех Rittergüter оказалось в руках буржуазии, в это число вошло лишь 32 процента поместий площадью свыше 1000 гектаров. Из 159 владений величиной свыше 5000 гектаров в семи восточных областях только десять принадлежало буржуазии[126].

В противоположность России, в сельских краях Пруссии еще до реформы наличествовали довольно многочисленные группы крупных фермеров из буржуазии. 10 процентов Rittergüter, хотя и не законно, принадлежали собственникам недворянского происхождения. И еще много дворянских поместий были переданы фермерам-арендаторам, представителям буржуазии. Это также касалось части обширных королевских земель, которые до реформы не разрешалось сдавать в аренду. В Восточной Пруссии в 1800 г. насчитывалось около 800 землевладельцев и 250 зажиточных арендаторов; подобное соотношение, согласно Шислеру, существовало и в других провинциях. В экспортирующих зерно Прибалтийских портах также обитали состоятельные купцы, поддерживавшие тесные связи с сельским хозяйством. После 1807 г. эти группы населения, и в особенности фермеры-арендаторы, стали собственниками большого числа поместий. В последующие годы они в большей степени, чем дворянство, представляли передовой рубеж в прогрессе сельского хозяйства, отчасти потому что проявляли к нему больший профессиональный интерес и большую осведомленность в новых английских технологиях, а отчасти потому что жили менее расточительно и значительную долю получаемых доходов вкладывали вновь в поместья.