Филипп Бобков - Как готовили предателей. Начальник политической контрразведки свидетельствует... Страница 29

Поскольку про анекдоты, стишки, за которые якобы 5-е Управление могло упечь кого-то за решетку, говорили много, придется мне еще раз ответственно заверить: не было такого в нашей практике. Репрессивные меры если и применялись, то только лишь в случаях серьезных противоправных действий. Но и в этих случаях несовершенное законодательство связывало нас по рукам и ногам. Особенно формулировки статьи 58–10 и 70-й УК РСФСР, в которых упоминалась лишь одна форма подрыва власти — антисоветская агитация и пропаганда. Под нее подпадало и создание подпольных антигосударственных группировок в целях подрыва конституционного строя, и изготовление и распространение антисоветских листовок и иных печатных материалов, и организация нелегальных типографий — одним словом, самые разнообразные правонарушения. Уже в перестроечное время на обсуждение Съезда народных депутатов была вынесена новая редакция статьи 7 УК РСФСР, где была сделана попытка конкретизировать состав преступления. Но съезд только ограничил действие этой статьи новой редакцией: «Подлежат наказанию лишь те лица, которые публично призывают к свержению конституционного строя» — лишив тем самым конституционный строй юридической защиты.

Очень симптоматично, что возникшие после СССР новые государства, принимая поправки к своему законодательству, ввели в уголовные кодексы статьи, близкие по редакции к той, которую отверг общесоюзный съезд. И любопытно, что инициаторами таких поправок выступили бывшие народные депутаты СССР от союзных республик, которые раньше дружно возражали против указанного проекта на всесоюзном съезде. Очевидно, своя рубашка оказалась ближе к телу…

Хотелось бы затронуть еще одну тему, которую очень любят муссировать очернители советской истории, и в частности органов советской госбезопасности. Нам приписывают так называемую «карательную психиатрию», говорят, что «психушки» играли роль тюрем. Но как такое могло бы быть возможным, если даже юридически КГБ не имел никакого права направлять туда граждан? Решение о принудительном лечении мог принять только суд. Да, Андропов вносил предложения о строительстве новых психиатрических лечебниц, но не потому, что их не хватало и он якобы намеревался заменить ими тюрьмы. Система медицинского обслуживания населения, созданная в советское время, включала наряду со стационарными больницами, поликлиническим обслуживанием еще и сеть диспансеров: туберкулезных, венерических, психиатрических. Это позволяло не прибегать к массовой госпитализации больных, которых можно было обслуживать и лечить диспансерным наблюдением. Этот опыт был перенят у нас США. Сами психиатрические больницы имели несколько типов — общие и специальные. Последние предназначались для больных, представляющих опасность для общества. Повторюсь: направлялись они туда по заключениям психиатров и приговору судей. КГБ к тому не имел никакого отношения.

Психиатрические больницы специального типа находились в ведении МВД СССР (всего их было в стране 90), так как необходимо было обеспечивать охрану, а медицинское обслуживание осуществлялось Минздравом. Желание передать больницы в полное ведение Минздрава, на чем, кстати, настаивал министр внутренних дел Н. Щелоков, поддерживаемый КГБ, так и не осуществилось. Минздрав не хотел и не имел возможностей брать на себя заботы по охране. Столкнувшись в силу необходимости с больницами специального типа, в КГБ поразились их состоянием. Строения начала века, ветхие, затхлые, без элементарных удобств помещения, скученность больных, предоставленных самим себе. Не лучшим оказалось положение и в психиатрических больницах общего типа. Выяснилось, что за годы советской власти в стране не было построено ни одной психиатрической больницы. Можно ли было оставаться равнодушными? Андропов настоял на совместной с Минздравом записке в правительство о строительстве новых психиатрических больниц. Не для содержания инакомыслящих, а для создания нормальных условий больным, уже находившимся на лечении. Предполагалось построить около 12 современно оборудованных больниц. Удалось только две: в Ташкенте и в Алма-Ате. Такова истина.

Вернусь к событиям 70-х годов. Тогда особенно сильно стала заметна инертность ЦК партии в области идеологической работы, формализм в проводимых мероприятиях, пассивность. Андропова сильно беспокоило то, что призывы к борьбе с идеологическими диверсиями, исходившие от ЦК КПСС, не подкреплялись практической работой. Как-то он вдруг сказал мне: «Ты и твои подчиненные очень много выступаете в различных аудиториях, но ведь есть ЦК, его лекторы! Прежде всего — это они должны вести пропаганду и раскрывать суть идеологического противостояния. Твое же дело — оперативная работа в этой области, предотвращение диверсий… Если надо — сходи к лекторам ЦК, поделись информацией…».

Сходил, поделился и продолжал выступать, как и сотрудники моего коллектива. Андропов, по сути, был за это, его вспышка была связана с тем, что предложения, идущие из КГБ, связанные с фронтом холодной войны, по существу, не воспринимались, не имели должного реагирования. Так было, к примеру, когда к середине 70-х годов в Эстонии стал заметен рост националистических настроений. Соответствующей реакции на это партийных органов Эстонии не было. Они всячески пытались скрыть этот негативный процесс, выдававший промахи в политико-воспитательной работе республики. КГБ СССР сделал серьезнейший и обстоятельный анализ причин происходящего, доложил об этом запиской в ЦК КПСС с соответствующими предложениями, которые предполагалось обсудить на заседании Политбюро ЦК КПСС с участием эстонских руководителей.

Записка долго бродила среди чиновников аппарата ЦК, наконец было принято решение: направить ее в Таллин и обсудить на бюро ЦК компартии Эстонии… Странно, но понятно: не хотели обнажать то, что связано с национализмом, приятнее «лакировать действительность» и говорить о нерушимой дружбе народов в СССР. Кончилось дело тем, что председателю КГБ Эстонии генерал-майору Августу Порку предложили уйти в отставку. Рост национализма от этого решения не убавился, а к чему это привело, сегодня известно не только старым чекистам.

Проблемы национальных отношений возникали и в ряде других республик. Требовалось решение проблем поволжских немцев, крымских татар, турок-мех-сетинцев. Уже тогда чувствовалось напряжение в Закавказье, связанное с Нагорным Карабахом. В предыдущих своих книгах я подробно рассказывал о том, как сотрудники КГБ старались деликатно и тонко решать эти проблемы. А в 1970 году по инициативе КГБ СССР было принято решение о разрешении выезда в порядке воссоединения семей, разрозненных в годы Великой Отечественной войны. Сначала немцам, проживающим в СССР,— в Германию, а затем евреям — в Израиль. К концу 1974 года выезд практически был завершен, уехали все, кто к этому стремился. Эмиграция резко упала.

И вот тогда сионисты Израиля, для того чтобы обострить межнациональные отношения в СССР и возбудить антисемитизм, организовали массовую засылку вызовов советским евреям. Вызовы шли от несуществующих в Израиле родственников. Эмиграция евреев резко возросла, но причина была не всегда в том, что люди хотели покинуть СССР, а из-за боязни роста напряжения и недоверия к гражданам еврейской национальности. Никто не знал, как получивший провокационную визу будет на нее реагировать, а потому где-то руководители учреждений стали ограничивать прием на работу по национальному признаку. Замысел сионистов удался, шло накопление антисемитских настроений. Таких акций было несколько, еще один пример: в 1975 году был организован захват самолета в Ленинграде. Он должен был вывезти из страны группу евреев, которым якобы был запрещен выезд. Операция по пресечению этой акции проходила под пристальным вниманием Андропова и была успешно завершена.

А в 1979 году был опубликован роман американского писателя Джеймса Паттерсона «Заповедь Иерихона». Фабула романа: группа евреев-сионистов (Рабинович, Бен-Ибан и другие), уцелевших в нацистских лагерях, замышляют грандиозную «акцию возмездия» за гибель шести миллионов евреев от рук немецких фашистов и репрессий против евреев в СССР в послевоенные годы. Эту акцию под кодовым названием «Дахау-2» решено провести во время Олимпийских игр 1980 года в Москве.

Анализ содержания этого романа позволил сделать вывод о том, что основные цели этой книги были, прежде всего, в том, чтобы создать впечатление о сравнительной легкости организации террористической акции в Москве в ходе всемирной Олимпиады, которая впервые проводилась в социалистическом государстве. Во-вторых, детальное раскрытие способов и методов операции «Дахау-2» имело цель инспирировать враждебные проявления зарубежных и внутренних антисоветчиков во время Олимпиады и в определенной мере вооружать их знанием тактики диверсионно-тер-рористических действий.