Виталий Иванов - Охранитель Страница 3

Перед Россией в начале 1990-х стоял ясный выбор: или полностью встать в фарватер Запада, или начать самостоятельно добиваться места под солнцем, сочетая заимствование и сотрудничество с конкуренцией и даже конфронтацией. Последнее означало выдвижение суверенных претензий — имея в виду, конечно, империю на основе России, — предъявление нашей страны как державы. Вряд ли кто-то мог сомневаться, что мы выберем второй путь. Вся наша история это предопределяла.

В 1990-е годы Россия претендовала на суверенитет, мягко говоря, непоследовательно и неэффективно, хотя попытки были (можно вспомнить многое — и первую чеченскую войну, и марш-бросок на Приштину и т. д.). Тогда установился режим соревновательной олигархии. Правила «соревнований» установились предельно свободные, государственная власть была слаба, экономика еще не пришла в себя после советского кризиса и «реформ» Гайдара — Чубайса. При Путине положение изменилось — соревновательная олигархия сменилась консенсусной, начала выстраиваться «вертикаль власти». Восстановительный рост, а затем ряд успешных реформ и мероприятий, осуществленных путинской администрацией и правительством, и, конечно, дорожание нефти и газа на мировых рынках помогли стабилизировать социально-экономическое положение, а последнее также позволило предъявить Россию как энергетическую державу (мне больше нравится формулировка «ядерноэнергетическая держава»).

Потребность в идеологической и пропагандистской «упаковке» этой новой реальности вызвала к жизни концепт суверенной демократии. Но это уже другая тема.[1]

Многозначительная демократия

Вряд ли есть в политическом лексиконе более затасканное слово, чем «демократия». Что им только не обозначают и кто им только не клянется. Доброй порцией масла в огонь перманентной дискуссии о демократии стало понятие суверенной демократии. Одни утверждают, что это всем демократиям демократия, другие — что это вообще не демократия.

Демократия — это политический режим (система организации власти — формальной и неформальной), существовавший в ряде древнегреческих городских республик и описанный античными философами и историками. Хрестоматийным примером выступает афинская демократия, практика которой была подробно обобщена Аристотелем. Античные демократии предполагали народовластие, максимальную «симфонию» народа и власти, то есть прямое управление государством народным собранием и через максимально широкое народное представительство.

Однако опыт тех же Афин показывает, что подобное возможно лишь при наличии целого ряда условий:

1) ограниченной территории;

2) ограниченной численности населения;

3) незначительного социального неравенства;

4) минимальных — в допустимых для данного (рабовладельческого) общества пределах — цензовых ограничений пассивного и активного избирательного права: в Афинах политическими правами обладали только примерно 50 тысяч местных мужчин;

5) наличия у граждан времени для участия в политической деятельности и государственном управлении (это обеспечивалось рабовладением). Следует также учитывать, что в повседневной жизни демократия легко оборачивалась господством толпы, которая, по словам Плутарха, «того, кто ей потакает, влечет к гибели вместе с собой, а того, кто не хочет ей угождать, обрекает на гибель еще раньше».

При увеличении территории государства, численности его населения, дифференциации социальной структуры и т. п. прямое народное правление и широкое народное представительство становятся невозможными. (Нужно также помнить, что прецедентов, аналогичных афинскому, в истории было весьма немного, да и в Афинах не всегда была демократия.) Кстати, в силу этих же факторов становится принципиально невозможным и правление одного (автократия), для которого необходима еще более примитивная общественная структура. Поэтому абсолютное большинство всех существовавших и существующих политических режимов есть самые настоящие олигархии.

Это слово обычно употребляют в негативном контексте, хотя исходно оно означает лишь «правление немногих». Восточные деспотии или тем более европейские абсолютистские режимы, несмотря на огромную власть монархов, на деле также были организованы олигархически. Ни один фараон, султан или король не управлял государством единолично. Естественно, не были демократиями ни республика Святого Марка (Венеция), ни ганзейские города, ни Господин Великий Новгород. В общем, демократии и автократии — это крайне редкое исключение из общего правила.

С античных времен мы не обнаружим демократии на государственном уровне нигде, она встречалась и встречается только на уровне общинного, корпоративного, муниципального самоуправления. Именно поэтому, как представляется, при рассуждениях на темы государства, политического режима и т. п. требуется отделять демократию («историческую» античную демократию) от современной демократии.

Современной демократией можно назвать комплекс правовых и политических институтов, обеспечивающих гражданам определенный набор личных, политических, экономических и т. п. прав и свобод, право на участие всех желающих граждан в управлении государством, учет их интересов и мнений при выработке, принятии и реализации государственных решений. Принципиальное значение имеют выборы, а также референдум — это системообразующие институты. Таким образом, современная демократия — это уже не политический режим, а составляющая политического режима, позволяющая характеризовать его как демократический.

Современные демократии начали формироваться в XVIII–XIX веках (где-то, например, в Швейцарии — даже раньше), когда просвещенчество и промышленная революция стали успешно разрушать доиндустриальные социальные и культурные иерархии, когда расширился доступ к образованию, результатом чего стало появление культурно более-менее однородных обществ. Тогда носителями культур, опирающихся на письменность, становились уже не только элиты, а практически все. Это в свою очередь влекло за собой пробуждение национального самосознания и в итоге формирование наций — сообществ, основанных на культурной и исторической самоидентификации, сопровождавшееся широким распространением идей, утверждавших политическую субъектность наций или вообще объявлявших их единственным источником государственной власти.

Запустился процесс революционной и/или реформаторской модернизации, на выходе стали получаться государства-нации (впоследствии формирование государств-наций стали стимулировать, появились искусственные государства и искусственные нации, в XX веке «государств-ненаций» в мире практически не осталось). Раз нация субъект и даже источник власти, то и составляющие ее граждане тоже и субъекты, и даже источники, которые, естественно, должны иметь права и пользоваться свободами. Следование этой логике и в теории, и на практике приводит к современной демократии. Да, то же всеобщее избирательное право утвердилось не сразу, и долгое время его понимали в лучшем случае как всеобщее избирательное право мужчин. Но, как говорится, прогресс не остановишь, надо только начать…

Разумеется, право на участие в управлении государством, обычно сводящееся к активному избирательному праву и праву на участие в референдуме, а также право высказывать свое мнение, вовсе не означает собственно участия в управлении. В государствах-нациях легитимность власти основывается на прямом или косвенном народном волеизъявлении, власть формально приобретается или пролонгируется, по общему правилу, по итогам выборов (и легитимность многих современных монархов тоже опирается на волю соответствующих наций, которые некогда пожелали сохранить, восстановить либо даже учредить монархию). Но формирование и воспроизводство властных элит (и контрэлит), выдвижение на олигархические позиции, ротации в олигархатах и тем более текущее осуществление власти происходит практически совершенно обособленно от основной массы граждан.

Безусловно, нынешние олигархии, мягко говоря, многим отличаются от тех, с которыми имел дело тот же Аристотель. Но суть — «правление немногих» — осталась неизменной. И никакие революции или победы на выборах оппозиционных несистемных деятелей ничего принципиально не меняют. То, что кто-то «оседлал историю», уловил и грамотно использовал народные настроения, вовсе не означает установления демократии в ее античном понимании. Чувствительность современной власти к общественному мнению также не стоит принимать за проявление народовластия. И в доиндустриальную эпоху правители обычно прислушивались к своим народам, признавали свою зависимость от них, а потому заигрывали.