Андрей Безруков - Россия и мир в 2020 году. Контуры тревожного будущего Страница 30

Ситуация осложняется тем, что идеология ИГ близка по сути официальной государственной идеологии Саудовской Аравии – ваххабизму, – которая является основой саудовской государственности. Ассоциирование законодательства, признанного террористическим образованием Халифата с нормами, применяемыми в рамках королевства, потенциально является серьезным вызовом безопасности Саудовской Аравии. Главной задачей королевства в среднесрочной перспективе становится максимальное идеологическое дистанцирование от ИГ – в глазах как региона, так и собственного общества.

Первые шаги в этом направлении уже предпринимаются. Верховный муфтий Саудовской Аравии Шейх Абдульазиз аш-Шейх заявил, что ИГ является главным врагом ислама и никакого отношения к вере не имеет. Не исключены попытки реформирования системы религиозного образования в королевстве, что, однако, представляет определенную сложность: в рамках саудовской элиты существуют реформисты и традиционалисты, обострение противоречий между которыми грозит подорвать стабильность в стране. При этом именно последние, как сообщается, сохраняют большое влияние в саудовской системе образования. С учетом существующей в руководстве напряженности, связанной с вопросом порядка передачи власти в королевстве, едва ли кто-либо решится пойти на обострение отношений с традиционалистской частью элиты. Гораздо более вероятна реализация некоторых декоративных преобразований внутри королевства, тогда как основные усилия по дистанцированию от идеологии ИГ будут направлены вовне: на пропаганду через СМИ и создание международных коалиций, демонстрирующих приверженность Саудовской Аравии «истинному исламу» и противостоянию исламистскому терроризму.

Характерно в этом плане создание в июле 2014 года в Абу-Даби Исламского Совета Старейшин – «первой в своем роде» международной исламской организации, ставящей своей задачей «поддержку мира в мусульманских странах» и поддержание диалога между религиозными деятелями. При этом международная исламская организация с аналогичными целями уже существует с 2004 года под названием Международный Союз Мусульманских Ученых со штаб-квартирой в Дохе. Их параллельное существование объясняется фактом развивающихся противоречий в рамках политического ислама. Возглавляется Союз Ученых Юсуфом аль-Кардави, одним из наиболее влиятельных богословов ислама, считающимся духовным лидером «братьев-мусульман» и известным в последнее время своей критикой в адрес Саудовской Аравии в том, что королевство исповедует «неправильный ислам».

Совет Старейшин возник именно в тот момент, когда конфликт между Саудовской Аравией и «братьями-мусульманами» вступил в открытую стадию и последние были объявлены террористической организацией. Его основателями стали имам Аль-Азхара Шейх Ахмад аль-Тайеб и покинувший ряды Союза Ученых Шейх Абдалла бин Байя. Вместе с тем руководство новосозданной организации делает особый акцент на противодействии исламистскому экстремизму, а также политическому исламу и «братьям-мусульманам» – в частности. Создание Совета Старейшин в основном имеет демонстрационный эффект и отражает попытки Саудовской Аравии и ее союзников создать идеологический противовес – как умеренным «братьям-мусульманам», так и радикальному ИГ. Новая организация уже стала предметом жесткой критики со стороны своих «идейных оппонентов», которые обвиняют ее в политизации ислама и использовании с этой целью авторитета Аль-Азхара.

Деятельность «братьев-мусульман», пропагандирующих модель «исламской демократии», активизация радикальных фундаменталистских исламистских идей, близких государственной идеологии Саудовской Аравии, а также институционализация существующих между ними противоречий свидетельствуют о кризисе политического ислама, который только вступает в активную форму. В среднесрочной перспективе этот кризис будет нагнетаться: следует ожидать ожесточения риторики каждого из идеологических центров, которые будут стремиться резко противопоставить себя оппонентам.

Суннитско-шиитское противостояние традиционно лежит в основе регионального баланса сил на Ближнем Востоке, фактически отражая противоречия не религиозного, а геополитического характера. Суннитская Саудовская Аравия, король которой носит титул Хранителя двух святынь, претендует на духовное и политическое лидерство в исламском мире и роль выразителя интересов суннитов, представляющих религиозное большинство в регионе. При этом королевство достаточно слабо в военно-политическом отношении: вооруженные силы, несмотря на оснащенность новейшим оборудованием, сложно назвать боеспособными, а безопасность королевства и субрегиона Залива в целом обеспечивается во многом США посредством поставок военной техники, подготовки кадров и расположенных здесь американских военных баз.

В таких условиях сильный в военном плане шиитский Иран, находящийся в непосредственной близости от саудовских границ, представляет угрозу сам по себе, а развиваемые им связи с шиитскими общинами Ближнего Востока и субрегиона Залива лишь усугубляют ситуацию, болезненно воспринимаясь в Эр-Рияде. Саудовское руководство стремится не допустить усиления региональных позиций Ирана, опорами которого оно считает режим Башара Асада в Сирии, ливанскую Хизбаллу и Ирак с премьером-шиитом и шиитским большинством. Непосредственный вызов безопасности королевства представляет активизация шиитов приграничных государств, в особенности в Бахрейне и Йемене, которые воспринимаются Саудовской Аравией исключительно как провокации со стороны Ирана. Кроме того, с большим опасением саудовское руководство наблюдает за начатым в 2013 году потеплением в американо-иранских отношениях и запуском нового раунда переговоров по иранской ядерной программе.

Саудовская Аравия и Иран являются естественными антагонистами, «холодное» противостояние между которыми формирует региональный баланс сил и задает логику развития политических процессов в странах Ближнего Востока. Однако в последнее десятилетие свое влияние на эти процессы начала наращивать Турция во главе с амбициозным лидером Реджэпом Тайипом Эрдоганом. Кроме того, усиливалась тенденция на активизацию участия Катара в региональных процессах.

Волна «арабского пробуждения» стимулировала конкуренцию за лидерство в регионе между традиционными – Ираном и Саудовской Аравией – и новыми – Турцией и Катаром – центрами силы. Помимо этого, появился и пятый центр в лице ИГ. При этом каждый активно использует в своей риторике исламские ценности. Таким образом, к традиционному и крайне политизированному суннитско-шиитскому дискурсу добавился не менее политизированный дискурс внутрисуннитский: о политическом исламе – «умеренного демократического» характера, реализуемого «братьями-мусульманами» и поддерживающими их Турцией и Катаром, – или радикального консервативного, который пропагандируется ИГ.

Характерно, что у каждой из пяти региональных сил есть явные внутренние и внешние ограничители, исключающие то, что одна из них станет в средне– и даже долгосрочной перспективе – доминирующей.

Так, перед Саудовской Аравией стоят два важных вызова: внутренний, заключающийся в предстоящей смене порядка передачи власти, и внешний, связанный с шиитским фактором. После смерти короля Абдаллы трон перешел его сводному брату Салману, назначенному в июне 2012 года наследным принцем. В 2014 году Абдалла, в стремлении снизить напряженность в вопросе престолонаследия, впервые ввел титул заместителя наследного принца и назначил им самого младшего из сыновей короля-основателя принца Мукрина, который с момента перехода власти Салману стал наследным принцем. Одним из первых решений нового короля стало назначение на титул заместителя наследного принца своего племянника Мухаммеда бин Найифа.

Примечательно в этом то, что, если этот порядок передачи власти состоится, принц Мухаммед бин Найиф станет первым саудовским монархом – внуком короля-основателя (до сих пор трон переходил между сыновьями короля-основателя). Этот факт, особенно с учетом существующей внутренней конкуренции между различными кланами королевской семьи, может потенциально стать поводом для серьезных разногласий. Впрочем, проблемы могут начаться и раньше: кандидатура нынешнего наследного принца Мукрина вызывает много вопросов, главный из которых заключается в том, что он может стать первым королем не полностью саудовского происхождения (он является йеменцем по материнской линии). Осложняет ситуацию и состояние здоровья нового короля Салмана, что приближает момент принятия важных решений по проблеме престолонаследия.