Борис Кагарлицкий - Закат империи США: Кризисы и конфликты Страница 33

Частные военные компании, с их собственной транспортной и боевой авиацией, разведслужбами и войсковыми подразделениями — специфический сектор бизнеса, потенциал которого очевиден. Не столь очевиден потенциал влияния на экономику и политику мирных корпораций, например корпорации «Starbucks». Это всего лишь крупнейшая сеть кофеен (19 000 точек продаж в 60 странах) с головным офисом в Сиэтле (США). Но оборот компании за 2010 год составил 10,7 миллиардов долларов, что больше госбюджета Латвии, чистая прибыль — 945 миллионов долларов, притом что только внешний государственный долг Латвии составляет 5,8 миллиарда латов. К счастью для Латвии и других стран Евросоюза масштаба Латвии, «Starbucks» не нуждается в политических формах менеджмента, но роль скандинавских банков второго по европейским меркам разряда в политике Латвии широко известна.

Еще один пример уже не корпоративного, а личного потенциала — это Фонд Билла и Мелинды Гейтс, обладающий средствами в 33,5 миллиарда долларов (данные на сентябрь 2011 года). Если суммировать средства Фонда с личными средствами Билла Гейтса — 61 миллиард долларов по рейтингу «Форбс» 2012 года, то сумма в 94,5 миллиарда долларов — не только в 10 раз превзойдет госбюджет Латвии, но и составит около половины, например, госбюджета Дании. Анекдотично, но суммарное состояние Гейтса в 18 раз больше бюджета ООН на 2012–2013 годы, мучительно согласованного на уровне 5,15 миллиарда долларов. Очевидно, что уровень реального суверенитета как потенциала действий лидеров рейтинга «Форбс» более чем сопоставим с уровнем суверенности и возможностями многих государств, а скорее всего, превышает эти возможности. И, как видно из сопоставления ресурсов Билла Гейтса и бюджета ООН, не только корпорации, но даже отдельные предприниматели располагают неизмеримо большими возможностями, чем ключевые международные организации. Все это показывает, что мир в известной степени возвращается ко временам частных армий и частных войн конкистадоров и кондотьеров или корпоративной геополитики Ост-Индской компании, но уже без признания безусловного верховенства государства.

Интервенция как часть внешней политики США

Уолден Белло

«Великому экономическому кризису», который мы наблюдаем, скоро будет шесть лет, а выхода из него пока не видно. В Соединенных Штатах Америки, где продолжает царить стагнация, около 23 миллионов американцев являются безработными, выполняют работу, не соответствующую квалификации, или просто «вышли из игры», испытывая фрустрацию.

Экономическое положение в Европе определяют программы жесточайшей экономии. К примеру, за последний период ситуация в промышленности Германии только ухудшилась. Если обратиться к статистике прошедших лет, то становится ясно, что это произошло ввиду наращивания экспорта в соседствующие с Германией страны, которым удалось избавиться от режима строгой экономии. Многие аналитики в свое время предупреждали правительство Германии о том, что настоятельные требования введения жесткой бюджетной политики в сопредельных странах (для обеспечения гарантий возврата в немецкие банки денег, связанных с экономическим бумом, которому банкиры содействовали финансово) в конечном счете могут привести к эффекту «бумеранга» для крупнейшей экономики Евросоюза.

В 2012 году в «глобальную воронку» кризиса втянуло целый ряд азиатских стран. В 2008 и 2009 годах из-за спада в Европе и США темпы роста в Восточной Азии снизились, но это продолжалось только около года. К 2010 году Восточная Азия и крупные развивающиеся экономики, известные как страны БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР), очевидно, стали приходить в себя. Серьезным поводом послужила программа стимулирования Китая, составлявшая 585 миллиардов долларов США. Эта крупнейшая в мире, с учетом размеров экономики, программа помогла выйти из кризиса не только самому Китаю, но также и его соседям в Восточной Азии.

БРИКС принято было считать своеобразным ярким пятном в глобальной экономике, что проявлялось в способности данных стран к восстановлению и росту даже тогда, когда на Севере отмечалась стагнация. И действительно, по словам одного из нобелевских лауреатов, Майкла Спенса, «прорыв, совершенный в таких странах, как Китай, Индия и Бразилия, представляется важной движущей силой для экспансии в нынешнюю глобальную экономику». Согласно прогнозам Спенса, доля развивающихся стран в мировом ВВП через десять лет сможет перевалить за отметку 50 %. Этот рост во многом может быть обусловлен «эндогенными факторами, связанными с внутренним развитием вновь зарождающихся экономик, чему способствуют более прочные позиции среднего класса».

Однако тенденции последнего времени показывают, что наше представление об иной судьбе стран БРИКС оказалось иллюзорным. В их экономике отмечается значительное снижение темпов развития. Главной причиной этого, очевидно, является зависимость экономик этих стран от рынков стран Севера, а также их неспособность сделать спрос на внутреннем рынке ключевым фактором роста экономики.

Говоря о непосредственных последствиях кризиса, нобелевский лауреат Роберт Лукас, представляющий Чикагский Университет, в котором зародились когда-то неолиберальные теории, заметил: «Любой экономист — это кейнсианец в лисьей норе». К 2010 году неолибералы покинули «лисью нору», однако их предложение — болезненные сокращения в бюджете и безжалостные меры строгой экономии — вовсе не является решением проблемы, поскольку никоим образом не затрагивает таких вопросов, как сокращение безработицы и дальнейший рост экономики. По мнению неолибералов, усиление кризиса можно считать отчасти нормальным, а «эксцессы» и разрушения, вызванные правительственными решениями, носят несистемный характер.

Неолибералам удалось изменить привычный ход вещей, играя на традиционном недоверии среднего класса в Америке к правительству, дефиците финансировании и налогах. Это произошло благодаря пропаганде аппарата Уолл-Стрит, который всевозможными способами пытается увести общественное внимание от финансовых реформ. «Подлинной проблемой» неолибералы считают не безработицу и стагнацию как в краткосрочном, так и в долгосрочных вариантах, а долги и дефицит. Они постоянно твердят о том, что огромный дефицит за счет взятых долгов может привести в будущем к налоговому рабству для последующих поколений, что этот путь ведет людей в никуда, лишь к большей безработице и стагнации. В ходе последнего экономического кризиса, вызвавшего отчаяние и неразбериху, правое крыло, с его решительным обличением правительственных интервенций, убеждало в том, что источниками проблемы являются правительства, а не нерегулируемый капитал. Безусловно, это имело место в большинстве регионов Европы за последние три года. Победившие на выборах французские социалисты, несмотря на имевшиеся ожидания, не смогли инициировать «пропотребительскую» волну, напротив, они заявили собственную программу строгой экономии.

В самый разгар кризиса 2009 года кейнсианцы пытались взять руководство в свои руки. Их представители, как и другой нобелевский лауреат Пол Кругман, видели главную проблему в безработице, выступая с предложением дефицитного финансирования, установления низких процентных ставок и претворения в жизнь политики, пропагандирующей денежные траты. Звездным часом кейнсианства стал 2009 год, когда президент Обама при поддержке демократического большинства как в Сенате, так и Палате представителей, выдвинул программу стимулирования в размере 787 миллиардов долларов США, а Саммит «большой двадцатки», на котором рассматривались крупнейшие мировые экономические системы, поддержал дополнительное финансирование с целью ускорения общего выхода из мирового кризиса.

Однако осторожность Обамы оказалась его слабым местом. Администрация, проводя политику компромисса, предложила меньшее стимулирование, нежели то, о котором говорила, к примеру, сторонница кейнсианства, председатель Совета экономических консультантов при президенте Бараке Обаме Кристина Ромер. Речь шла о сумме в 1,8 триллиона долларов США. Именно столько Ромер считала достаточным для поддержания устойчивого выхода из кризиса. Компромиссное стимулирование оказалось достаточным для того, чтобы ситуация не стала еще хуже, но недостаточным для полного восстановления. Как отмечал Кругман, эти полумеры дискредитировали кейнсианцев и вызвали решительные нападки справа, что побудило Обаму сформулировать новую программу действий, по сути программу правого крыла, в которой говорилось о резком сокращении долгов и дефицита.

Пока неолибералы и кейнсианцы применяют свои теории на практике, другие экономисты считают, что ни неолиберализм, ни кейнсианство не могут предложить жизнеспособных путей выхода из кризиса, который включает не только экономические, но и экологические проблемы. Сейчас, например, при обсуждении экологической ситуации направление дискуссии тотчас меняется, когда начинаются рассуждения о том, какими экологическими принципами можно пренебречь ради выхода из кризиса и дальнейшего развития. Об этом неоднократно заявлял Джим Йонт Ким, президент Всемирного Банка, называя факты, связанные с климатическими изменениями, «все более пугающими».