Ганс-Петер Мартин - Западня глобализации: атака на процветание и демократию Страница 34

United Airlines 81 160

Lufthansa  35 744 — 21 842

British Airways 42 432 — 10 628

Air France  22 386 — 14 937

SAS  8366— 10 344

Swissair  9017 — 7209

Austrian Airlines 2221 — 1641

AEA[214]  186 209 — 125 124

Страховые компании

Излишки сотрудников в европейских страховых компаниях, вычисленные по сравнению с производительностью французской компании Assekuranz в 1994 году (прямые совокупные страховые сборы в расчете на одного сотрудника = 902 504 долларам США).

Франция[215]  122 000

Германия  146 267 — 104 294

Великобритания 130 046 — 90 985

Швейцария  27 792 — 8718

Австрия  11 721 — 20 719

Швеция  12 724 — 6276

Евросоюз 566 361 — 345 210

 —  —  —  —  —  —  —  —

После побед консерваторов на выборах в Великобритании и США в 1979 и 1980 годах соответственно политики стали руководствоваться совершенно другой экономической догмой — так называемым неолиберализмом, или монетаризмом, среди сторонников которого можно выделить советника Рейгана Мильтона Фридмена и наставника Тэтчер Фридриха-Августа фон Хайека. Согласно этим теоретикам, государство должно быть не более чем «ночным сторожем», который следит за порядком, и чем больше у частного бизнеса свободы в вопросах инвестиций и найма, тем выше темпы роста и всеобщее благосостояние. Отталкиваясь от этих принципов, преимущественно «неолиберальные» правительства Запада в 80-е годы начали своего рода борьбу за дело капитала. Они устранили механизмы контроля во многих областях и резко снизили возможность государственного вмешательства, прибегнув к торговым санкциям и иным средствам давления, чтобы заставить несговорчивые страны-партнеры следовать тем же курсом.

Стратегическим инструментом экономической политики Европы и Америки и краеугольным камнем их государственной идеологии стали дерегулирование, либерализация и приватизация. Правящие в Лондоне и Вашингтоне радикально настроенные приверженцы свободного рынка возвели закон спроса и предложения в наилучший из всех возможных принципов порядка. Дальнейшее освобождение торговли стало самоцелью, не подвергаемой сомнению. Распространение этого процесса на международный валютный обмен и перемещение капиталов стало наиболее радикальной атакой на экономические основы западных демократий, не встретившей сколько-нибудь достойного сопротивления.

Вскоре стало ясно, кому отныне придется взять на себя риски рынка. В Западной Европе и Соединенных Штатах компании всех типов и размеров столкнулись с конкуренцией со стороны стран с низким уровнем зарплаты, особенно в трудоемких секторах, где значительная часть рабочей силы не имела никакой или относительно низкую квалификацию. Производство мебели, текстиля, обуви, часов или игрушек могло в будущем оставаться рентабельным только при условии существенной автоматизации или перевода за границу. Одновременно когорта лидеров мирового рынка пополнилась новым индустриальным государством — Японией, агрессивно дешевая продукция которой тоже стала оказывать изрядное давление на их промышленность. Поначалу старый Запад отвечал на это защитными таможенными тарифами или навязывал торговым партнерам надуманные произвольные ограничения на импорт их продукции. Но сторонники свободной торговли всегда оказывались сильнее политически и идеологически. Они жаловались, что такой протекционизм стоит на пути технологического прогресса, и было решено, что бóльшая часть защитных мер должна быть ограничена по времени.

«Прочь от трудоемкого массового производства, вперед к высокотехнологичному производству и обществу бытового обслуживания» — ожидалось, что данный рецепт залечит раны, нанесенные международной конкуренцией и автоматизацией. Этим надеждам не суждено было сбыться. Несмотря на устойчивый рост, все больше людей во всех странах ОЭСР, кроме Японии, уже не могли найти высокооплачиваемую работу.

Если бы ситуация развивалась в соответствии с преобладающими экономическими воззрениями, то рынок труда никогда бы не эволюционировал так, как это произошло. Апологеты торговли с открытыми границами по-прежнему утверждают, что все участвующие в ней страны остаются в выигрыше. При этом как профессора, так и политики обычно ссылаются на теорию «преимущества сравнительной себестоимости», разработанную в начале прошлого века британским экономистом Давидом Рикардо. С ее помощью он хотел объяснить, почему международная торговля выгодна и для тех стран, которые менее производительны, чем их партнеры. В качестве примера он выбрал обмен вином и сукном между Португалией и Англией. Тот факт, что и тот, и другой товар производился в обеих странах, означал, что англичане вынуждены затрачивать больше труда (то есть менее производительны) и что их товары, возможно, являются в действительности слишком дорогими для экспорта. Тем не менее для Португалии было бы выгодно продавать вино Англии и на вырученные деньги приобретать английское сукно, тогда как Англия выгадывала от экспорта сукна в Португалию и импорта португальского вина. Причиной этого было соотношение цен на эти продукты внутри каждой страны: из примера Рикардо явствовало, что один час, затраченный на сукноделие в Англии, приносит прибыль, равнозначную тому, что дают 1,2 часа виноделия в Португалии. В случае Португалии, однако, это соотношение составляло 1:0,8, вследствие чего вино здесь стоило дешевле, чем сукно в Англии. Из этого следовало, что у обеих сторон есть преимущество относительной или сравнительной себестоимости. Для Португалии было выгодно вкладывать больше людского труда в виноделие и вообще не производить сукно, а для Англии — осуществлять обратную специализацию. Торговля позволила бы обеим странам потреблять больше вина и больше сукна без дополнительных трудозатрат.

Теория Рикардо столь же проста, сколь и гениальна. Она объясняет, почему страны всегда успешно торговали друг с другом даже теми товарами, которые сами были в состоянии производить. Проблема лишь в том, что у нее мало общего с современным миром. Ибо блестящая теория международной торговли Рикардо основывается на том давно утратившем силу допущении, что капитал и частное предпринимательство статичны и не покидают пределов стран, где они возникли. Для Рикардо это было абсолютно закономерно: «Опыт показывает, что естественное нежелание каждого человека покидать родную страну и обрывать свои связи, вверяя себя чужому правительству и новым законам, останавливает эмиграцию капитала»[216].

Сто пятьдесят лет спустя основной постулат Рикардо полностью устарел. Сегодня нет ничего более подвижного, чем капитал: международные инвестиции управляют торговыми потоками, миллиарды, движущиеся со скоростью света, определяют обменные курсы равно как и международную покупательную способность той или иной страны и ее валюты. Относительные различия в себестоимости больше не являются двигателем предпринимательства. Нынешние бизнесмены ставят во главу угла достижение абсолютного преимущества на всех рынках и перед всеми странами. Всякий раз, когда транснациональные компании размещают производство там, где рабочая сила самая дешевая, а проблемы затрат на социальные нужды или охрану окружающей среды не являются первостепенными, они снижают абсолютный уровень своих расходов. Это, в свою очередь, уменьшает не только цену продукции, но и цену труда.

Данное отличие — вовсе не второстепенная деталь в научном споре между соперничающими экономическими школами. Погоня за абсолютным преимуществом коренным образом изменила механизмы мировой экономики. Чем легче становится производству и капиталу пересекать границы, тем более могущественными и неуправляемыми делаются те зачастую гигантские организации, которые сегодня запугивают и лишают власти и правительства, и тех, кто их избирает, — транснациональные корпорации (ТНК). Торговая организация ООН, UNCTAD, подсчитала, что в мире около 40 000 компаний со штаб-квартирами более чем в трех странах. Сотня самых крупных из них, согласно отчетам, имеет годовой оборот примерно в 1,4 триллиона долл. В настоящее время ТНК осуществляют две трети мировой торговли, причем почти половину этого объема — через собственные торговые сети[217]. Они находятся в самом сердце глобализации и непрерывно двигают ее вперед. Современные методы организации и низкие транспортные расходы позволяют им унифицировать производство на всех континентах. Хорошо организованные корпорации, такие, например, как Asea Brown Boveri (ABB) с ее 1000 отделений в сорока странах, могут, если потребуется, перевести производство какого-либо изделия или узла из одной страны в другую за несколько дней. В международной торговле государства-нации больше не выставляют товары на продажу с последующим распределением прибылей внутри страны. Теперь рабочие всего мира конкурируют между собой из-за работы, которую они должны выполнять в условиях глобально организованного производства.