Константин Базили - Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях Страница 34

Вторжение египтян в Акку. 1832.

На вопрос Ибрахима о его казне, которая принадлежала победителю, пленный паша отвечал, что все его сокровища были розданы гарнизону. Полагают, впрочем, что в Акке, хотя одну только ночь продолжался грабеж, египетское войско нашло много добычи[185]. Осада эта стоила жизни 4 тыс. египтян, а по взятии крепости еще более 2 тыс. погибло в ней от лихорадок, последствия осады.

Абдаллах-паша был отправлен в Египет морем. Мухаммеду Али едва не причинилась болезнь от радости при известии о взятии Акки. Он с почестями принял своего пленника, который показался тем малодушнее в несчастье, чем дерзновеннее был прежде за стенами крепости. Впоследствии он переехал в Константинополь, где и поныне в безвестности живет пенсией от султана.

Из Акки Ибрахим-паша поспешил в Дамаск. Он перешел Иордан между озером Хула и Галилейским морем чрез Джиср эль-Якуб — Яковов мост[186]. Здесь Иордан служит границей между пашалыками Акки и Дамаска: первый был совершенно покорен, второй ждал победителя. Али-паша дамасский потерял всякую надежду понудить жителей к обороне против бунтовщика, отлученного халифом, и вооружить во имя религии, как то ему было поведено, 30 тыс. войска из жителей священного града ислама.

Османское правительство уже два века так часто, так неразборчиво прибегало к этим воззваниям, так небережливо питало в народе фанатические порывы, что эта пружина, на которой было некогда воздвигнуто величие Османова племени, хотя и сохраняла еще свою могучую упругость, однако не повиновалась более тому направлению, какое придавала ей рука духовного и политического главы ислама. Али-паша приличия только ради выставил против египтян несколько легких отрядов, которые отступили при первом их появлении, и, между тем как сам он ретировался в Хомс, Ибрахим вступал в город и находил радушный прием в народонаселении, над коим висела гроза султанского гнева[187]. Ибрахим дрался с пашами, брал крепости, постановлял новые власти, но никому не позволял сомневаться в верноподданнической его преданности законному государю. Этот особенный вид бунта искони известен и возможен только на Востоке: паши бунтуются не против султана, которого духовные и политические права, яко наместника пророка, пребывают неприкосновенны, но против правительства, поставленного султаном; а так как противоположности часто бывают смежны исходно, то в этом отношении деспотизм восточный встречается с радикализмом Запада. В пятницу, в час торжественной молитвы мусульман, которая заключается воззванием имама в мечети за здравие и долголетие султана, имам подошел к Ибрахиму с вопросом, на чье имя произнести молитву. Ибрахим, оскорбленный тем, что могли подвергнуть сомнению его верность султану и как бы принять его за раскольника, приказал публично высечь имама по пятам. После столь торжественного акта своей верности султану Ибрахим поспешил разбить его армию в Хомсе и в Белене.

Глава 6

Умышленная лень и расчеты Порты. — Основные причины расслабления Османской империи. — Прибытие сердари-экрема в Сирию. — Сражения под Хомсом и в Белене. — Бездействие флотов. — Поход египтян в Малую Азию. — Чувства народонаселений. — Вступничество России в дела Востока. — Расположение других держав. — Сражение под Коньей. — Прибытие русского флота и войска в Босфор. — Переговоры. — Притязания и промахи французского кабинета. — Кютахийский договор. — Чувство султана к мухаммеданам и период веротерпимости. — Ункяр-Искелесский трактат и основная его мысль

Когда с высот Тавра сердари-экрем спускался к сирийскому берегу, первая весть, полученная им на пути, была о взятии Акки. Можно было подумать, что турецкая лень среди событий критических дала египтянам овладеть крепостью, которая почиталась оплотом Сирии после троекратной ее осады Наполеоном и турецкими пашами при Джаззаре и при Абдаллахе. Но то была не лень, а расчет. Порта желала падения Акки. Наученная вековым опытом и верная своим преданиям, она предпочитала в борьбе с вассалами извилистые пути мерам прямым и решительным. Она помнила, что торжество Джаззара над французами за стенами Акки послужило лишь к продлитию на тридцать с лишком лет постоянного бунта аккских пашей. И нет сомнения в том, что Абдаллах принял бы сердари-экрема Хусейна точно так, как Джаззар принимал верховного везира Юсуфа Диа-пашу. Порта видела в Ибрахиме орудие для наказания Абдаллаха. Она лишь ошиблась в расчете средств этого орудия и в расчете последствий взятия им Акки. Падение прославленной крепости всего более послужило к упрочению власти Ибрахима над сирийскими племенами и в то же время вселило бодрость и воинственный дух в рекрутах, из которых была по большей части составлена египетская армия.

Так-то открывалась в 1832 г. новая восточная драма, которой развязка потревожила всю Европу в 1840 г. Державы, которые заблагорассудили принять деятельное участие в развязке, вправе ли винить турок за то, что они умышленно допустили взятие Акки? Мы заметили, что расчеты дивана были ошибочны; не менее того были они логическим последствием тех политических начал, на которых основана Османская империя.

Полномочие, которым облекались наместники султана в областях, вместо того чтобы послужить жизненным цементом для связи великолепных обломков, из которых сабля Мухаммеда, Селима и Сулеймана воздвигла этот колосс, послужило к упрочению не государственного единства, но какой-то хаотической конфедерации вооруженных деспотов. Эти наместники беспрекословно сознавали власть своего владыки как духовного главы империи, но тогда только подчинялись его правительству, когда это согласовалось с их выгодами или когда не имели средств вести с ним войну. После удачного преобразования военной системы Махмуд с упорством и с верой в свою звезду предпринял подвиг более трудный. Ему предстояло бороться уже не против предрассудков своего народа, не против буйства янычар, но против того политического начала, которое по необходимости четыре с лишком века служило основой султанской власти, против того полномочия, которым были облечены его наместники в областях.

Судьбы кочевого племени каспийских пастухов, которое среди тревоги нашествия миллионов монголов появляется в истории Востока избранным народом бога войны, поражают ум наблюдателя. Воинские его подвиги в ту пору, когда это малочисленное племя созидало свое политическое величие, достойны лучших страниц истории Древнего Рима. Но Рим умел обласкать покоренные народы, предоставя им свое гражданское право или льготы муниципальные, и в то же время перенимал от побежденных науку и религию и тем сроднялся с ними.

По потере своей политической самобытности покоренные народы последовательно привыкали видеть в Риме уже не бич мира, но центр политического их существования и источник гражданственности. Рим усыновлял покоренные племена и привязывал их к своим судьбам узами гражданства. Даже тогда, когда империя подпала военному деспотизму, области не отпадали сами собой. Ни бесчинства преторианцев, ни междоусобия императоров не послужили сигналом к бунтам. Империя рушилась не от восстания префектов или народов, но от натиска миллионов внешних врагов. Османские завоеватели, установивши непременным условием гражданского права веру в Мухаммеда, провели неприступную грань между победителями и побежденными. По взятии Константинополя поспешно заразились они всеми пороками политической дряхлости, но по гордости завоевателей отвергли и гражданский закон, и науку правления, чуждую их наследственному инстинкту. В первый период своего владычества в Константинополе султаны величались титлом кесарей римских, но вовсе не следовали стезе, проведенной кесарями в течение четырнадцати веков, и той системе, благодаря которой империя, ослабевшая в борьбе с внешними врагами, находила опору в сочувствиях подвластных народов.

Султаны и владетельное их племя остались гостями среди покоренных племен и их бичом, а по малочисленности собственного племени прибегли к удобному, но роковому феодальному устройству своего правительства, несмотря на то что в их племени и политическом устройстве их гражданского общества не было дворянства, первого элемента феодальной власти. Под наружным блеском правительственного деспотизма господствовала по всему пространству империи совершенная анархия, и право, как государственное, так и частное, другой опоры не могло иметь, кроме материальной силы. Удалой бродяга делался самовластным повелителем области, душил народ, но извлекал из него элементы могущества, которыми отстаивал свое право против султанов, именем коих узаконялось всякое похищение власти и все ее неистовства. Еще в ту пору, когда Западная Европа верила в слепое повиновение пашей и в их готовность быть удушенными, как только посылался им от султана фирман и снурок, султаны видели себя осужденными в самую блистательную эпоху турецкого могущества периодически возобновлять завоевание наследства, завещанного им предками.