Александр Усовский - Боже, Сталина храни! Царь СССР Иосиф Великий Страница 36

Можно, в принципе, попробовать заставить заплатить за индустриализацию советское крестьянство. Во времена НЭПа были весьма в ходу прямые переплаты крестьян, связанные с разницей в ценах на промышленные и сельскохозяйственные товары. Иначе говоря, кроме обычных налогов, прямых и косвенных, которые крестьянство платило государству, существовал, как отмечалось в партийных документах того времени, «сверхналог в виде переплат на промтовары и в виде недополучек по линии цен на сельскохозяйственные продукты». Речь шла, как полагали современники, о временных «ножницах», «перекачке» средств из деревни в город с целью быстрого подъема тяжелой индустрии. Если с 1913 по 1922 год цены на промышленные товары, по сравнению с ценами на продукцию сельского хозяйства, выросли в 1,2 раза, то к концу 1923 года «раствор» ножниц цен достиг уже 300%. Другими словами, если, чтобы купить плуг, в 1913 году хватало 10 пудов ржи, то в 1923 году на этот же самый плуг требовалось уже 36 пудов ржи. Такая политика цен позволяла проводить неэквивалентный товарообмен между городом и деревней, изымать из сельского хозяйства немалые средства. Можно было продолжать грабить крестьянство – и за счет этого попробовать возвести пару-тройку Днепрогэсов.

Заманчиво, конечно, но… Товарность сельского хозяйства была на таком низком уровне, что всерьез говорить о крестьянине как о финансовом локомотиве индустриализации смешно и несерьезно. По сравнению с 1913 годом производство зерна в 1927-м сократилось на 10%. Несмотря на то что к 1927 году промышленность и сельское хозяйство приблизились к уровню 1913 года, количество зерна для продажи на внутреннем рынке было в два раза меньше, чем в 1913 году. Полностью прекратился экспорт зерна, составлявший в 1904 – 1914 годах около 11 млн т в год, каждый год вставал вопрос о снабжении зерном крупных городов, что сильно тормозило развитие всей экономики.

Крестьянство не стремилось расширять свое производство – а зачем? Промышленные товары становились все дороже, явственно ощущался их дефицит. Поэтому в 1925/1926 финансовом году более 400 млн т хлеба не было вывезено на рынок и оставалось в крестьянских амбарах. В 1926/1927 году предназначенного на продажу хлеба оказалось еще меньше, а его запасы в крестьянских амбарах приближались к миллиарду пудов. И логика крестьян понятна – зачем задаром отдавать в город зерно, если взамен все равно ничего получить невозможно? Тем более – существует альтернативный рынок зерна, который очень чутко реагирует на конъюнктуру – разрыв в ценах государственных и частных заготовок хлеба достигает к январю 1928 года 100%.

Мало того, что сама идея заставить крестьян заплатить за индустриализацию оказывается порочной – заготовительный кризис, обусловленный этими обстоятельствами, принуждает государство возрождать чрезвычайные меры времен «военного коммунизма»: уже в конце 1927 года началась конфискация «хлебных излишков», установление постов на дорогах, обыск крестьянских амбаров. На поиски спрятанного хлеба направлены тысячи членов партии, привлекаются воинские подразделения, деревенские бедняки, которым при этом полагалось до 25% конфискованного хлеба за низкую плату или совсем бесплатно.

Так что и этот вариант финансирования промышленности оказывается абсолютно безнадежным.

Но все мы, бывшие советские люди, пережившие финансовый бедлам 1989 – 1992 годов, помним, что в тяжелой обстановке правительства большинства новорожденных государств СНГ с легкостью прибегали к помощи печатного станка. Надо сказать, что вожди этих самых новорожденных государств СНГ не были первопроходцами в этом деле – эмиссия, как способ получения средств для общегосударственных нужд, имела место и в самом начале индустриализации. Пока не выяснилось, что это – дохлый номер.

Сначала у Советской России все было как у людей – я имею в виду, в плане финансов.

Жуткий бардак в финансово-кредитной сфере эпохи «военного коммунизма» (когда за ненадобностью был упразднен даже Государственный банк) сменился робкими шагами по стабилизации денежной системы – «новая экономическая политика» требовала возвращения на свое законное место «всеобщего эквивалента».

Сначала в 1922 году были выпущены так называемые совзнаки. Новый рубль приравнивался к 10 тыс. прежних рублей. В 1923 году были выпущены другие совзнаки, один рубль которых равнялся 1 млн прежних денег и 100 рублям образца 1922 года. Одновременно с выпуском новых совзнаков в конце ноября 1922 года была выпущена в обращение новая советская валюта – «червонец», приравненный к 7,74 г чистого золота, или к дореволюционной золотой десятирублевой монете. Новые «золотые банкноты» на 25% обеспечивались золотом, другими драгоценными металлами и иностранной валютой, на 75% – легкореализуемыми товарами, векселями и прочими обязательствами. Выпуск червонцев означал перелом в развитии финансовой системы России. Было строго запрещено использовать червонцы для покрытия бюджетного дефицита. Они предназначались прежде всего для кредитования промышленности и коммерческих операций в оптовой торговле. И хотя на 1 января 1923 года доля червонцев в денежной массе была ничтожна – всего 3%, – во втором полугодии они почти вытеснили совзнаки из крупного хозяйственного оборота. Уже осенью крестьяне соглашались продавать зерно только за червонцы, порой даже снижая цены, лишь бы получить «золотые банкноты». Устойчивость червонца подтверждалась тем, что Госбанк обменивал все предъявляемые банкноты на иностранную валюту по твердому курсу.

Но, как говорится, «недолго музыка играла». Очень скоро вся эта свободная купля-продажа валюты, золота, облигаций государственных займов по свободному курсу закончится.

Впрочем, два года у нас все было почти по-взрослому. Червонец котировался на бирже, если его курс поднимался выше официального паритета, Госбанк скупал золото и иностранную валюту на бирже, выпуская дополнительное количество червонцев, и наоборот. В результате этого в течение 1923 года курс червонца повышался по отношению к иностранным валютам. Так, если на 2 января 1924 года курс доллара на московской бирже составлял 2 руб. 20 копеек, то к 1 апреля 1924 года он снизился до 1 руб. 95,5 копейки, и на этом уровне остановился. То же самое происходило с фунтом стерлингов, франком, маркой и другими валютами. Уже в 1925 году червонец стал конвертируемой валютой, он официально котировался на различных валютных биржах мира (правда, на второразрядных – в Риге и Стамбуле)…

Крах игр товарища Сокольникова (тогда он был наркомфином) в свободно конвертируемый червонец произошел уже в середине 1925 года.

В «Контрольных цифрах народного хозяйства на 1925/1926 хозяйственный год», разработанных Госпланом, открыто утверждалась идея о «подчинении денежного обращения возрастающей эмиссии». Таким образом, упорная четырехлетняя борьба с инфляцией была проиграна. Под нажимом Госплана и ВСНХ с июля по декабрь 1925 года денежная масса увеличилась по сравнению с 1924 года на 400 млн руб., или в полтора раза, что привело к нарушению равновесия между размерами товарооборота и находившейся в обращении денежной массой. Возникла реальная угроза инфляции, признаком чего стал уже в сентябре 1925 года рост товарных цен и все более ощущавшийся дефицит промышленных товаров первой необходимости.

Крестьянство очень быстро отреагировало соответствующим образом на эту ситуацию, что привело к срыву плана хлебозаготовок. Это в свою очередь повлекло за собой невыполнение экспортно-импортной программы и сокращение доходов от продажи хлеба за границей.

Происходит то, что и должно было произойти, – кризис денежной системы. Уже с сентября 1925 года начинается заметная инфляция. Денежная масса в обращении только с февраля по октябрь 1925 года увеличилась на 52%, что приводит к резкому росту цен на свободном рынке, который государство не могло регулировать. В 1926 году приостановлен свободный размен червонцев на золото, наложен запрет на вывоз советской валюты за рубеж, а с 1928 года – и на ввоз иностранной валюты в СССР. Ликвидирован частный валютный рынок. Госбанк начал широкомасштабную денежную эмиссию. Растет денежная масса – в 1926/1927 годах она составила 1,3 – 1,4 миллиарда рублей, а уже в 1933 – 8,4 миллиарда.

Увы, эмиссионная накачка практически ничего не дала – в ситуации открытой экономики она лишь спровоцировала бешеный рост цен и дефицит всего и вся.

Таким образом, и эмиссионный способ добычи ресурсов для индустриализации оказался мыльным пузырем. Хотя за год и девять месяцев, с конца 1928 по июль 1930 года, в обращение было выпущено 1556 миллионов рублей, в то время как пятилетний план предусматривал общую эмиссию на пятилетку 1250 миллионов рублей, – реально это ни к каким положительным последствиям не привело. Нужно было искать выход совсем в иной плоскости…

Товарищ Сталин знал, что нужно делать. И он, как это и положено ответственному руководителю государства, откровенно, четко и ясно изложил партии и народу те меры, которые, по его мнению, станут ключевыми в изыскании средств для ускоренной индустриализации страны – без того, чтобы влезать в кабалу к иностранным державам (которые, кстати, не очень-то и стремились в эту самую кабалу нас загнать).

Предложения ВСНХ, поддержанные товарищем Сталиным, были приняты и учтены при составлении первого пятилетнего плана, который обсуждался в апреле 1929 года на XVI конференции ВКП (б), а затем был утвержден V съездом Советов СССР в мае 1929 года. Задания первой пятилетки, рассчитанные на период с 1 октября 1928 года до 1 октября 1933 года, составлялись тщательно. План по своему духу был пронизан идеей ускорения. Небывало высокими темпами предстояло развернуть строительство новых предприятий и целых отраслей промышленности, возвести сотни крупных индустриальных центров и современных городов, рабочих поселков. Намечалось многократное увеличение производства едва ли не всех видов продукции, а также выпуск такой техники, какой страна в прошлом не имела. По общему мнению, план был напряженным. Из двух рассматривавшихся вариантов делегаты съезда Советов утвердили максимальный.