Английские корни Третьего Рейха. От британской к австро-баварской «расе господ» - Мануэль Саркисянц Страница 36

class="a">[610]. Опыт изучения нацистских почитателей «британской расы господ» привел Ханну Арендт к выводу, что представление об утрате самообладания как о величайшем грехе («самообладание [как] первая и последняя из добродетелей»[611]) дало начало «нравственному кодексу убийц»[612]. (О стремлении эсэсовцев воспитать в себе твердый, жесткий характер говорил оберфюрер СС Вернер Бест, долго работавший под руководством Гейдриха: «Сознательное подавление чувств… стало… неотъемлемой чертой фюреров СС».) В соответствии с этим кодексом деятельность какого-нибудь Рейнхарда Гейдриха[613] – в частности, подготовка им массовых убийств – считалась бы менее «греховной», чем его игра на скрипке. Ведь первое требовало от него самого жесткого самообладания, второе же было обусловлено избытком чувств и отсутствием самоконтроля. Еще военный инструктор Гейдриха насмехался над «вдохновенной игрой» и эстетическим самозабвением своего подчиненного: «Гейдрих, можете идти. Вы меня растрогали!»[614]. Чтобы «видеть горы трупов и сохранять приличие», необходимо проявлять самообладание: так объяснял эсэсовцам целесообразность этого качества Генрих Гиммлер. Сам Гиммлер сетовал на изнеженность человеческого материала, из которого ему приходилось делать фюреров для своих СС: «И что это нынче многие из молодых вождей, молодых людей нежны как мимозы… они могут умереть просто от мировой скорби». Конечно, мировая скорбь представляется нецелесообразной для дела таких людей, как Гиммлер, для тех, чей императив – неизменно стиснутые зубы.

Идея приспособления к биологически целесообразным вещам составляла и суть воззрений на государство соперника Генриха Гиммлера – Альфреда Розенберга. «Целесообразность означает развитие живого существа, нецелесообразность – его гибель… Форма и целесообразность – не “части вечной истины”, а сама истина…»[615] «Утилитаристскую истину» английского обывателя – идею целесообразности, пользы – разоблачал еще поэт Мэтью Арнольд. Он, в частности, выступал против системы воспитания в паблик-скул, основанной на утилитаристской традиции[616]. Что полезного в живописи и музыке? «Цветы выглядят мило, но это бесполезные цветы» – так звучит кредо английских буржуазных утилитаристов[617]. Естественно, что в такой мещанской системе ценностей искусство и философия – собственно культура – считались бесполезными[618].

Если же буржуа в результате утраты положения теряет свою идентичность, лишается своих средств – а тем самым и смысла своей жизни, – он начинает искать вождей, которые выведут его из возникшего онтологического вакуума[619]; и такое положение вещей представляется вполне закономерным. Мещанский утилитаризм выливается в нигилизм, как, например, в заявлении персонажа Ханса Йоста[620]: «Когда я слышу слово “культура”, моя рука тянется к пистолету»[621]. Именно в увиливании от подобного использования револьвера обвинял немецкий образованный класс Йозеф Геббельс в журнале «Das Reich». Он критиковал «интеллектуалов» и им подобных за то, что они менее мужественны и храбры, чем простые люди[622]. В таком контексте формулу «Как человек немецкой крови может быть интеллектуалом?», которую лондонское радио, вещавшее на немецком языке (в 1940 г., когда над Англией нависла смертельная опасность), повторяло вслед за национал-социалистами, не следует расценивать как риторический поклеп. Правда, доктор Геббельс мог бы запросто сослаться на изречение Джона Рёскина (1819–1900) (но уж никак не на немецкую классическую традицию, ни на прусские порядки), звучавшее совершенно в буржуазно-британском духе; во всяком случае, оно целиком соответствовало воззрениям Геббельса: «… Метафизики и философы… – величайшее в мире зло… Тираны могут принести какую-то пользу, поскольку учат людей покорности… метафизики же всегда вводят людей в заблуждение… их всех надо вымести прочь… словно пауков, мешающих… делу»[623].

Еще в 1880 г. проповедник британского империализма и служитель «мускулистого христианства» Чарлз Кингсли[624] высказывал идеи, звучавшие совершенно в духе будущего «гитлерюгенда» (особенно времен Олимпиады 1936 г.): если благодаря тренировке тела «расширяется грудь и твердеют мышцы, то уменьшается и склонность раздумывать о несправедливости судьбы и обвинять общество за его недостатки»[625]. «Больше спорта, меньше чтения – от этого работники станут энергичней и преданней»[626].

Однако даже в 1880 г. эти «взгляды» не были новыми. В 1779 г., в эпоху французского Просвещения, Эдмунд Бёрк говорил о необходимости подчинить себе невежество и предрассудки, чтобы с их помощью заставить массы охотно соглашаться со своим положением. Лорд Кеймс предупреждал, что знание является опасным приобретением для бедняков: «образование… вкладывает им в головы химерические представления и нелепые фантазии – тем, кому в руках следует держать кайло…» После того как свершилась Французская революция, в периодическом издании «John Bull» было опубликовано такое предупреждение: «Мы обучаем бедных, и что они говорят в ответ? Они утверждают, что они слишком хороши для нудной и тяжелой работы…»

Полемика считалась «ядом для умов простого народа». Она вела к нарушению субординации и требованиям равенства. Поэтому необходимо было не давать низшему классу «возможности вступать в дискуссии… получать образование и выражать протесты». «Разум выступает за критику, традиция – за безоговорочное почтение», следовательно, «образованный народ осмелится подвергнуть сомнению авторитет власти», а это не может не вызывать беспокойства. Все тот же «John Bull» кричал об опасностях, возникающих в момент, «когда слуги идут против своих хозяев, а ремесленники начинают строить из себя философов»[627]. «Низшие классы станут бороться за привилегии, и в результате само подчинение – основа управляемости – перестанет существовать».

Тревогу вызывала и мысль о всеобщей грамотности. Яростным противником идеи предоставить рабочим возможность получать высшее образование был Артур Веллингтон: «Люди подобного сорта становятся так называемыми юристами, склонными оспаривать приказы и проворачивать махинации, направленные против их начальства»[628]. Еще в 1800 г. архиепископ Сэм Хорсли утверждал, что чернь не должна интересоваться законами, а должна лишь слепо подчиняться им. Школы, по мнению этого архиепископа, могли научить низшие сословия только неуважению к господам[629]. В такой ситуации возражения партии тори против распространения образования получили широкую и длительную поддержку. «Образование… может нанести вред нравственному состоянию и счастью… неимущих… Вместо того, чтобы сделать из них хороших слуг… как предназначено им судьбой, вместо того, чтобы учить их подчиняться, образование сделает их… упрямыми; получив образование, они смогут читать бунтарские… книги… оно воспитает в них дерзкое отношение к своим властителям»[630]. В 1832 г. истеблишмент отреагировал на призывы дать народу образование следующим образом (вероятно, исходя из собственного опыта): «Знание только вносит беспокойство в умы и отвлекает людей от полезной работы»[631]. Еще более серьезные подозрения вызывало поощрение образования и чтения среди солдат, грозившее подорвать политическую надежность королевской армии. Даже реформатор Генри Маршалл отмечал, что книги «заставляют солдат подвергать сомнению мудрость командующих ими офицеров и превращают солдат в бунтовщиков»[632].

Страхи консерваторов перед распространением знаний среди низших сословий достигли своего апогея в книге «Опасности философии». Одно только выслушивание философских доводов способно свести с ума и погубить героиню этого романа[633]. Хотя эта книга вышла в 1798 г., некоторые особенности ее подхода к данной проблеме сохранялись на протяжении всей эпохи британского империализма.

Антиинтеллектуализм карлейлев и кингсли соответствовал тому менталитету, который нашел свое олицетворение в аллегорическом образе Джона Буля – практичного человека, косноязычного и невежественного, но при этом берущего верх над ученым и красноречивым оратором, действующим в согласии с логикой. Джон Буль побеждает потому, что понимает «факты природы» и следует именно законам природы[634] – то есть «железным законам бытия», на которые ссылался Адольф Гитлер.

Согласно Чарлзу Кингсли, который прошел путь от проповедника расового империализма до кембриджского профессора (истории…), «для исцеления» (sic: видимо,