Александр Орлов - Тайная битва сверхдержав Страница 37

К северу от 38-й параллели также вынашивались весьма воинственные замыслы, но делалось это с соблюдением секретности, без широковещательных заявлений. Интенсивные поставки вооружения, военной техники, боеприпасов из СССР в Северную Корею продолжались в течение всего 1949 года.

1950 год внес новые нюансы. 19 января в Кремль поступило важное сообщение из Пхеньяна. Советский посол Штыков докладывал:

«Вечером в китайском посольстве в связи с отъездом посла проходил прием. Во время его Ким Ир Сен сказал мне следующее: теперь, когда освобождение Китая завершается, на очереди стоит вопрос освобождения Кореи. Партизаны не решат дела. Я не сплю ночами, думая о воссоединении. Мао сказал, что наступать на Юг не надо. Но если Ли Сын Ман будет наступать, тогда надо переходить в контрнаступление. Но Ли Сын Ман не наступает… Ему, Ким Ир Сену, нужно побывать у Сталина и спросить разрешения на наступление для освобождения Южной Кореи. Мао обещал помощь, и он, Ким Ир Сен, с ним встретится. Ким Ир Сен настаивал на личном докладе Сталину о разрешении наступать на Юг с Севера. Ким Ир Сен был в состоянии некоторого опьянения и вел разговоры в возбужденном состоянии» {132}.

Сталин не спешил с ответом. Обменялся посланиями с Мао Цзэдуном, который считал, что вопрос следует обсудить. Только после этого 30 января из Москвы от Сталина в Пхеньян пошла шифровка: «Сообщение от 19 января 50 года получил. Такое большое дело нуждается в подготовке. Дело надо организовать так, чтобы не было большого риска. Готов принять… {133} »

В Пхеньяне телеграмму расценили как согласие на операцию с условием достижения гарантированного успеха. После еще одной консультации с Пекином Сталин 9 февраля дал согласие на подготовку широкомасштабной операции на Корейском полуострове, одобрив намерение Пхеньяна военным путем объединить родину. Вслед за этим резко возросли поставки из СССР танков, артиллерии, стрелкового вооружения, боеприпасов, медикаментов, нефти. В штабе северокорейской армии с участием советских советников в глубокой тайне велась разработка плана наступательной операции, шло ускоренное формирование нескольких новых корейских соединений.

Но Сталин, дав согласие на поход Ким Ир Сена, все еще колебался. Он опасался вооруженного вмешательства США в конфликт между Севером и Югом Кореи, которое могло привести к непредсказуемым последствиям, а может быть, и к прямой конфронтации двух сверхдержав, что грозило ядерной войной. Поэтому, как он считал, Москва должна была, с одной стороны, заручиться согласием Пекина на поддержку военных действий КНДР по объединению Кореи, а с другой — по возможности остаться в стороне от назревавшего конфликта во избежание риска быть втянутым в войну с США в случае их вмешательства в корейские дела. В Кремле все более склонялись к мысли, что поход Ким Ир Сена на юг может увенчаться успехом, если действовать энергично и быстро. В этом случае северокорейская армия овладеет южной частью Кореи до того, как американцы вмешаются в ход событий {134}.

Позиция американцев, как казалось Москве, позволяла надеяться на то, что Южная Корея — не из числа важнейших американских стратегических приоритетов на Дальнем Востоке. Так, государственный секретарь США Д. Ачесон 12 января 1950 года заявил, что Южная Корея не входит в «оборонный периметр» США в Тихоокеанском регионе. «Моя речь, — вспоминал он впоследствии, — открыла зеленый свет для атаки на Южную Корею» {135}. Безусловно, это заявление Ачесона было учтено лидерами Северной Кореи. Однако не был взят в расчет — а скорее всего, об этом не знали — другой важный документ правительства США. В марте 1950 года Совет национальной безопасности США подготовил директиву — СНБ-68, в которой правительству рекомендовалось жестко сдерживать коммунизм повсюду в мире. В директиве говорилось, что СССР более склонен к вовлечению в «лоскутную агрессию», нежели в тотальную войну, и любая неудача США при оказании отпора такого рода агрессии может привести к «порочному кругу принятия слишком нерешительных и запоздалых мер» и постепенной «потере позиций под силовым нажимом» {136}. США, указывалось в директиве, должны быть готовы противостоять СССР в любой точке мира, не делая различия между «жизненно важными и периферийными интересами» {137}. 30 сентября 1950 года президент США Г. Трумэн утвердил эту директиву, в корне менявшую подход США к защите Южной Кореи.

Но все это выяснилось позднее. А тогда, 8 апреля 1950-го, Ким Ир Сен, Пак Хен Ен и Т. Ф. Штыков тайно прибыли в Москву {138}. Ким Ир Сен убеждал Сталина, что Корею можно быстро объединить путем проведения скоротечной военной кампании и что как только войска КНДР вступят в Южную Корею, там начнется всенародное восстание против режима Ли Сын Мана {139}. Но Сталин все еще колебался. Он решил еще раз проконсультироваться с Мао Цзэдуном, чтобы быть уверенным в китайской поддержке нападения на Южную Корею. 14 мая 1950 года от Сталина была отправлена шифровка, в которой говорилось, что в силу изменившейся международной обстановки в Москве согласны с предложением корейцев приступить к объединению, но при условии, что «вопрос должен быть решен окончательно китайскими и корейскими товарищами совместно, а в случае несогласия китайских товарищей решение вопроса должно быть отложено до нового обсуждения» {140}.

В Пекине быстро согласились с предложением Москвы, подготовка к операции стала вестись форсированными темпами, и уже 30 мая Штыков докладывал в Москву:

«Ким Ир Сен сообщил, что Начальник Генерального штаба закончил разработку принципиального оперативного решения (вместе с советским советником Васильевым) на наступление. Он, Ким Ир Сен, его одобрил. Организационная подготовка заканчивается к 1 июня. Из 10 дивизий 7 готовы для наступательных действий. В июле начнутся дожди. Мне генералы Васильев и Постышев доложили, что тогда потребуется больше времени на сосредоточение. Генштаб предлагает начать в конце июля.

Мое мнение: можно согласиться с этим сроком. Корейцы просят бензин и медикаменты. Прошу срочных указаний.

30 мая 1950 года. Штыков» {141}.

Ответ последовал быстро. Инстанция одобрила предложения посла, пообещав ускорить доставку медикаментов и нефти. Усиленные приготовления северокорейской стороны не остались незамеченными на юге. По обе стороны 38-й параллели сосредотачивались войска. Участились пограничные стычки. Активизировались и американцы. За несколько дней до начала войны в Сеул прибыл бывший тогда советником госдепартамента Джон Ф. Даллес. Он проинспектировал южнокорейские войска в районе 38-й параллели и заявил, что, если им удастся продержаться хотя бы две недели после начала боевых действий, «все пойдет гладко». «Я придаю большое значение той решающей роли, которую ваша страна может сыграть в великой драме, которая сейчас разыграется», — писал Даллес Ли Сын Ману перед отъездом из Сеула {142}.

Тем временем в КНДР заканчивались приготовления к первой широкомасштабной наступательной операции против войск Ли Сын Мана. Но для Сталина очень важно было принять все меры к тому, чтобы не дать США повода обвинить СССР в соучастии в северокорейской агрессии. Он очень не хотел быть уличенным в непосредственном участии СССР в подготовке войны. Об этом свидетельствует ряд документов.

За пять дней до начала войны, 20 июня 1950 года, Штыков прислал Сталину телеграмму: «Ким Ир Сен просил передать: для наступления и десанта нужны корабли. Два корабля прибыли, но экипажи не успели подготовить. Просит десять советских советников использовать на кораблях. Считаю, просьбу удовлетворить надо». Ответ, подписанный А. А. Громыко 22 июня, пришел быстро: «Ваше предложение отклоняется. Это дает повод для вмешательства».

Ободренный поддержкой своих великих соседей — СССР и КНР, Ким Ир Сен отдал приказ о вторжении. С рассветом 25 июня 1950 года войска Корейской Народной Армии (КНА) начали наступление в глубь Республики Корея. Когда северокорейцы развивали наступление на Юг, Ким Ир Сен попросил направить советских советников непосредственно в части, ведущие бои на передовой. Штыков в разговоре с корейским вождем пообещал, что уговорит Москву согласиться. Последовал окрик из Кремля.

«Пхеньян. Совпосол.

Как видно, Вы ведете себя неправильно, так как пообещали корейцам дать советников, а нас не спросили. Вам нужно помнить, что Вы являетесь представителем СССР, а не Кореи.Пусть наши советники пойдут в штаб фронта и в армейские группы в гражданской форме в качестве корреспондентов «Правды» в требуемом количестве. Вы будете лично отвечать перед советским правительством за то, чтобы они не попали в плен» {143}.

Как бы в развитие смысла этой телеграммы советские военные советники при батальонах и полках КНА были отозваны в СССР.

Руководители Советского государства сделали все возможное, чтобы граждане СССР не могли попасть в руки противника, особенно к американцам. Так, в первые дни войны многие советские люди корейского происхождения направили в высшие органы власти заявления с просьбой направить их на помощь «корейским братьям» для защиты исторической родины от «варварского нападения со стороны американских империалистов» {144}. Им в этом было отказано. Советским судам, покинувшим 26 июня китайский порт Дайлянь, было приказано «немедленно вернуться в свою зону обороны» {145}.