Михаил Делягин - Реванш России Страница 4

Позвольте выразить Вам благодарность, я тороплюсь сделать это, потому что вспоминать Вас — если будет кому — еще очень долго будут за другое.

За то, что Вы не сделали — и даже не задумались о том, чтобы сделать, — и половины того, что были обязаны.

Справедливость в отношении некоторых людей бывает самой жестокой вещью, которую можно себе представить, — и потому я тороплюсь с благодарностью.

Года через два — и тем более лет через 20, если Россию вообще удастся сохранить после Вашего блистательного правления, — меня уже просто не поймут.

Никто.

Хотя в Вас действительно, как утверждала одна из моих секретарш, есть множество хороших и даже симпатичных черт.

«У меня есть мечта»

Последние месяцы я больше всего на свете хочу — исступленно хочу — почувствовать себя идиотом.

Убедиться, что «план Путина» — это не «конопля Грызлова», и он не просто существует, но и предназначен для реализации, а не для раскурки. Увидеть оздоровление государства.

Удостовериться в модернизации России, восстановлении человеческого капитала, повышении качества — или хотя бы уровня — жизни.

Понять, что руководство страны — с неизбежными ошибками и неточностями — действует правильно, то есть в интересах общества и с приемлемой эффективностью, снимая тем самым с меня и моих коллег страшную и до кризиса бессильную ответственность за страну и освобождая нас для радостей частной жизни.

Я даже молился об этом, но лукавее русского бога только русский священник.

Я знаю наше государство хорошо и знаю, что ничего этого не будет.

И я вижу, как президент Путин начинает сам, своими собственными руками стремительно демонтировать свои и так не слишком масштабные и глубокие достижения, думая, конечно, что укрепляет их.

Мне не жалко его и его окружение.

Мне жалко остальных — весь народ. Нам предстоит упасть в системный кризис, в котором разобьется и разлетится на мелкие осколки заскорузлая твердь уничтожающей мою страну тупой и корыстной бюрократии, но она убежит в свои куршевели и на сардинии, а биться-то и разбиваться здесь будем мы.

Нам будет очень плохо и очень страшно, и, если мы опять, как в 1991 году, окажемся слабыми и глупыми, мы снова потеряем часть своей страны, мы снова потеряем миллионы жизней и снова посадим себе на шею всю ту же самую бюрократию, только в еще более чудовищном и омерзительном виде.

Этого надо избежать любой ценой.

А президент Путин — что с него взять? Пусть пока развлекается, чувствуя себя хозяином: у него еще есть некоторое время, и Лабрадор Кони его действительно любит.

Кстати, далеко не каждый может сказать это про себя.

Будет ли жизнь после Путина?

Неизбежность послепутинского перелома и подспудно растущий в обществе страх перед ним вызваны крепнущим ощущением того, что Путин утратит власть не в силу закона, не в силу традиции и вообще не в силу описанного или подразумеваемого порядка, но в результате масштабной дестабилизации, утраты управляемости всеми значимыми сферами общественной жизни и возникновения хаоса. При этом причиной этого станут не какие бы то ни было внешние катаклизмы — от резкого удешевления нефти до агрессии США или Китая, но его собственная политика, надо отдать ей должное, — целостная и проводимая весьма энергично и последовательно.

Достаточно просто перечислить ее наиболее значимые черты:

предоставление полной свободы рук чиновникам, рассматриваемым как основная социальная база режима, и их освобождение от какой бы то ни было ответственности за свои действия, ведущее не просто к расцвету коррупции, но и к массовому неисполнению ими своих обязанностей и, соответственно, к параличу государственного управления;

стремительная концентрация власти в руках силовой олигархии, подчинившей коммерческую олигархию времен Ельцина и занимающуюся личным обогащением при помощи хаотичного грабежа и насилия не только над крупным, но и над средним и мелким бизнесом, а также — в силу инерции и для удовольствия — над обычными гражданами;

разрушение не то что благосостояния, но самой жизненной среды и без того социально не защищенных людей (не только ставшей символом путинской социальной политики «монетизацией льгот», но и целым комплексом иных либеральных реформ), несмотря на фантастически благоприятную экономическую конъюнктуру, ради изъятия денег у населения и концентрации их у бизнеса для последующего изъятия их силовой олигархией;

систематическая ложь и клевета, преследование за инакомыслие и оппозиционность, превентивное запугивание потенциальных политических противников, нагнетание в обществе атмосферы страха и бессилия;

по-горбачевски последовательный отказ от реализации национальных интересов России (на фоне агрессивно патриотической риторики) ради задабривания наших стратегических конкурентов в надежде на то, что они закроют глаза на недемократичность и античеловечность описанной выше осуществляемой политики (которая объективно выгодна им самим);

нарастающая грызня в среде самой силовой олигархии и растущая беспомощность ее членов, которые, как можно понять, уже не способны оградить от насилия даже собственных друзей и партнеров (понятно, что это вызывает недовольство созданной системой даже у ее строителей и цепных псов).

Такая политика не может провести страну мимо катастрофы и потому вызывает вполне справедливый ужас перед настоящим и страх перед будущим.

Как и всякое самоубийство, она не может длиться долго.

Естественный результат этой политики — всеобъемлющий системный кризис. Сегодня его уже можно считать неизбежным, так как практически все люди, так или иначе пытавшиеся помочь Путину в начале его правления, к настоящему времени, даже формально оставаясь у него на службе, уже убедились в невозможности сделать это. Ведь описанная политика — плод не ошибок или злых умыслов, которые хотя и с трудом, но все-таки поддаются исправлению, но жесткого и устойчивого баланса объективно обусловленных интересов, который исправлению уже не поддается.

Страну свела начавшаяся с ее мозга «судорога авторитаризма».

Крайне существенно, что мы рухнем в системный кризис значительно скорее, чем нам кажется и чем показывают разного рода математические модели, ибо ни наш здравый смысл, ни эти модели в принципе не способны учесть разрушительность внутренней грызни, уже охватившей силовую олигархию, и полной безграмотности руководства в сочетании с его осознанной безответственностью.

Можно быть уверенным в одном: системный кризис совершенно точно не наступит до августа 2008 года. На это время накопленных «запасов прочности» (и среди них — общественного оптимизма и доверия к государству) хватит.

Это ускользающее, истекающее время дано российскому обществу для учебы.

Для внутренней самоорганизации.

Для подготовки.

Если мы найдем в себе силы (а дело только в них — времени все еще достаточно) должным образом подготовиться к системному кризису, мы сможем воспользоваться даруемой ими возможностью и осуществить политическую модернизацию, создав ответственное перед страной государство. Тем самым мы откроем дорогу к модернизации экономической, обеспечивающей восстановление страны, нормализацию условий жизни и возрождение России как страны, вызывающей у ее граждан гордость и уверенность в своих силах, а не скорбь и стыд.

Это, по всей вероятности, последний шанс возрождения России, даваемый нашей стране историей. Если мы не воспользуемся им, переживаемая нами в настоящее время агония нашей Родины закончится ее гибелью, причем как раз в планируемые некоторыми зарубежными специалистами 2012–2015 годы.

Воспользуемся ли мы этим последним шансом?

Есть ли у нас будущее?

На эти вопросы нельзя ответить словом, произнесенным или написанным. Они заданы самой историей, которая создается не словами, но поступками, и ответить ей мы сможем только своими делами, своей жизнью.

Но, чтобы быть в состоянии даже не ответить, а хотя бы только осознать эти все более четко встающие перед нами вопросы, мы должны понимать с поистине беспощадной ясностью: если сейчас, в предстоящие нам несколько предкризисных и кризисных лет, мы вновь отдадим свою страну индоктринированным недоумкам, высокоэффективным грабителям (извините, чуть не написал «менеджерам») и прикинувшимися патриотами бандитам, у нас больше не будет своей страны.

Никакой — ни плохой, ни хорошей.

И мы — если выживем — будем беспомощными, бесправными и ничтожными приживалками, всем чужими и никому не нужными не только в фешенебельных странах, но и на клочках той единственной, которую мы еще недавно звали (а может быть, по недоразумению еще будем звать и тогда) своей Родиной.