Михаил Делягин - Россия для россиян Страница 4

Но мы пришли к ней! — и поэтому именно мы представляем сегодня интересы и будущее России как единого целого, как нарождающегося и с трудом встающего на ноги, но неразрывного синтеза социальных, патриотических и либеральных ценностей.

Если мы справимся, будущее будет принадлежать нам.

Если нет — Бог с нами, себя не жалко, но у России не будет будущего и не будет истории, а будет одна лишь археология.

Выживание в системном кризисе, постреволюционное обустройство и даже модернизация — все это цветочки перед задачей, которую предстоит решать нам потом: созидание качественно новой, российской цивилизации.

Но первый и главный сегодня шаг — это сохранение России в предстоящей революционной буре.

И потому я прошу вас говорить, как с большинством договаривались, о главном: каким будет системный кризис, что можем сделать для обеспечения в ходе этого кризиса территориальной целостности России и цивилизованного порядка в ней все мы и, наиглавнейшее, — что будет делать для этого каждый выступающий, каждый из нас.

«Лица Кремлевской национальности» никогда не смогут стать русскими

Уважаемые коллеги.

Позвольте начать с самоочевидных общих мест, не вызывающих сомнения.

Прежде всего, в соответствии с путинскими законами и путинским судопроизводством, экстремизмом в современной России может быть признана практически любая критика начальства, которая этому начальству не понравится.

Все мы знаем, что правящая бюрократия, столкнувшись примерно два года назад с ростом народного негодования своей людоедской политикой, действуя по принципу «разделяй и властвуй», насколько можно понять, перешла от разжигания социальной вражды к разжиганию вражды национальной. Напомню, что Конституцией запрещено не только второе, но и первое — разжигание социальной вражды, — но кого в нашем руководстве это волнует?

Если в 2003 году общество натравливалось на олигархов, то с 2004 года оно стало, с одной стороны, натравливаться на «гастарбайтеров» и «инородцев», а с другой — на «русских фашистов», которых сначала придумали, а потом превратили в обозначение едва ли не всех русских как таковых, в обозначение едва ли не всех, кто уважает себя и свое достоинство.

По всем ощущениям, насаждение русофобии стало нормой государственной политики, в том числе в средствах массовой информации. По всем ощущениям, насаждение и пропаганда русофобии стали обоснованием и инструментом уничтожения политических свобод и лишения граждан России последних политических прав — замечу, в целом при одобрении Запада, который использует положение с политическими правами и свободами в России исключительно как инструмент ведения торга по конкретным коммерческим или стратегическим вопросам.

Эти условия не только обнажили известные нам слабости русского народа.

Эти условия болезненно выпятили привычную, старую проблему российского правозащитного движения, порожденную его европейской, западной по своему характеру, цивилизованностью.

Современная западная демократия исходит из того, что большинство практически любого общества способно защищать свои интересы автоматически и не нуждается при этом ни в какой поддержке.

Эта ситуация, хотя и в специфическом виде, существовала и в Советском Союзе, и правозащитное движение унаследовало этот подход как родовую травму.

Потому что в современной России большинство по вполне понятным культурно-историческим и политическим причинам не может защитить себя. В этих условиях забвение интересов большинства и эффективная защита интересов меньшинства объективно разрушают общество и поэтому, строго говоря, являются антиобщественной деятельностью.

Мы видели это на примере позиции правозащитников по отношению к Чечне, когда они по сути дела поддержали геноцид ее невайнахского, в первую очередь русского населения. Мы видели это на примере дела Иванниковой, которую чуть не посадили за то, что ее пытался изнасиловать армянин, а она смела попытаться защитить себя. Мы видим это на общем подходе, когда преступление русского против представителя иной национальности рассматривается как межнациональный конфликт, а преступление представителя иной национальности против русского — как бытовое преступление.

Понятно, что в этих условиях либо традиционное правозащитное движение постепенно изживет свою ошибку и начнет защищать всех, а не только некоторых, — и определенные подвижки к этому были, например, во время протестов против монетизации льгот и лишения граждан России права на жилье, — либо большинство, не желая умирать, породит собственное защитное движение, в том числе и правозащитное. Это новое правозащитное движение поневоле будет конкурировать со старым и неминуемо вытеснит его просто потому, что будет служить всем, а не только избранным.

Надо сказать, что я являюсь последовательным сторонником первого пути, но все мы видим, что в реальной жизни реализуется второй, ибо правозащитное движение большинства, еще не сложившись и даже не начав действовать, уже вытеснило из общественного сознания традиционных правозащитников. Об этом свидетельствуют многие уголовные дела, да и отношение общества к намерениям ввести суд присяжных в Чеченской республике, который — это понятно — легко может стать в лучшем случае инквизицией, а то и органом террора против российских военнослужащих и против российского общества в целом.

Данные вопросы можно обсуждать сколь угодно долго, но ситуация понятна, прозрачна и самоочевидна. Жизнь уже ответила на эти вопросы, и последует ли российская интеллигентщина за жизнью или будет заниматься привычным малоинтеллектуальным онанизмом, никого, кроме нее, не интересует и, по большому счету, не касается.

Реальный вопрос заключается совершенно в ином: кого мы признаем русскими, полностью равными себе и признаваемыми «своими»?

Есть два принципиальных ответа, два принципиально разных пути определения «русскости»: по крови и по культуре.

Выбор этих ответов для меня диктуется не нормами морали — я вполне допускаю, что у многих людей она своя, — а голым политическим прагматизмом.

Среди нас, и в России тоже, и в Москве, есть огромное число людей, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не смогут стать русскими по крови. Я помню, каким сложным в определенных сферах жизни в СССР было положение полукровок, искренне воспринимавших себя русскими в то время, когда окружающие не менее искренне считали их евреями. И кончилось это плохо: массовой эмиграцией.

И мы должны определиться, здесь и сейчас, сами с собой, чего мы хотим от этих людей.

Мы хотим, чтобы они были нашими врагами и работали против нас?

Или мы хотим, чтобы они были нашими союзниками работали с нами и в конечном счете на нас — так же, как мы в рамках честного сотрудничества будем работать на них?

Потому что от глобальной конкуренции — а мы участвуем в ней и во внутренней политике тоже — нельзя спрятаться под диван, она оставляет каждому только две позиции: либо по нашу сторону баррикад (или торговых сделок, или стола переговоров), либо по другую сторону.

Так вот, я хочу, чтобы всякий, кто в принципе, теоретически может работать со мной и тем самым отчасти на меня, работал со мной и на меня. А моими врагами, пытающимися меня уничтожить, становились только те, кто никем другим по объективным и никем, никогда и никак не преодолимым причинам быть не может.

А это означает, что от принципа крови при определении русскости мы должны решительно и категорично уйти к принципу культуры и сделать этот выбор осознанно и четко для самих себя.

Не потому, что вот эта еврейская девушка симпатична, а с тем грузином мы когда-то славно выпивали.

И не потому, что где-то и когда-то жил вечно живой в нашей памяти подонок Гитлер, который испортил репутацию принципа крови.

А потому, что иметь друга или, если он вам лично Неприятен, союзника в целом лучше, чем иметь врага. Из этого правила бывают исключения, но из разряда тех, которые лишь подтверждают правило.

И поэтому я думаю, что нам следует четко зафиксировать, хотя бы для самих себя, что русский — это не тот, у кого папа и мама русские, а тот, кто говорит по-русски, думает по-русски, носит в себе русскую культуру — пусть даже иногда и в неприглядных ее проявлениях, — и, главное, тот, кто хочет и, что очень важно, может жить в России по русским бытийным законам, по русским правилам общежития.

Это требует определенного великодушия и большой воспитательной работы — с использованием как кнута, так и пряника.