Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским Страница 4

Революция происходит из человечной коллизии: давления неустранимой заданности. При минимальном зазоре, который мы, странные существа, пытаемся раздвинуть. Раздвигая, заходим все дальше, хотим оставить себя вовсе не заданными. И в раздвижку незаданности втянуть и вместить целый Мир. Здесь один из самых глубоких истоков революции. Возможно, это свойство человека, которое его творит, до известной степени смягчаемо. Может быть, это свойство можно сделать более разумным и безопасным – но оно есть, и из него на каком-то рубеже вышла революция.

2. Вторичная заданность революций. Бухарин на Лубянке

– Революция является самым взрывным способом преодоления заданности. Она это может, и Октябрьская это доказала.

– Но советская ситуация, где я рос, была в высшей степени заданной.

– В СССР возникла ситуация вторичной заданности. Опрокинув заданность, революция готовит новую. И новый вызов для того, кто хочет ее преодолеть в ее русле. Они должны обрести речевую силу опознания вторичной заданности, что потребует от них специфического поступка. Особенное опознание и особенный поступок! Связь может обернуться от особенного поступка к особенному опознанию. Преимущество Троцкого было в том, что он действием продвигал себя к опознанию сути дела. Бухарин мог дойти, но запнулся на специфичности должного поступка.

– За что ты ценишь лубянского Бухарина?

– В обстоятельствах, где вторичная заданность революции не опознана, она вела к обвальной деградации речи, где распознание невозможно, – то есть к рабству. Бухарин на краю гибели, речами на суде и на Лубянке передал состояние человека, трагедией искупившего рабство.

3. Неутопический утопист как порода. От Homo novus к оборотням революции

– Не моя задача подыскивать людям большевизма извиняющие мотивы. Задача – понять: в ужасном крылось иное, что, не догадываясь о себе, вводило в человеческое измерение советского. Иное, что утрачено дважды – как боль и как масштаб. Опыт масштаба сегодня сокрушен и тем, что сама такая порода людей в России вымерла.

– Что за порода?

– Неутопические утописты. Типаж, без которого истории не было бы, и она его с упорством воспроизводит. Эти люди – кальдеры погасших вулканов, недо- или пред-альтернатив. Ими выстраивается ряд: История – Утопия – Мир – Новая тварь, а на продолжении этого ряда намечается Революция. Идеологичная и поначалу импровизируемая, революция вторым тактом ставит вопрос об организации, соподчиняя той собственное начало. Одни признаки в революциях повторяются, другие нет. Но есть признаки, без которых нет революции. Предпосылкой, целью и следствием революций является несуществующий человек – тот, кому до́лжно возникнуть. Отсюда «новые люди» Чернышевского и все вообще Homo novus.

– Но революция никогда не имела целью того именно человека, который фактически явился в результате.

– Да, вечное «не то», но в результате того, что революция его извлекла, ибо в ней так заложено. Что с неумолимой жестокостью проступает изнутри феномена революции и над чем ломал голову Гегель Темный, усматривая хитрость Абсолютного духа. Приходят в движение странности человеческого существа, которые надо вывести из его сумрачных первоначал.

Проигрывается экзистенциальная каверза: человек революции хочет оставаться ее вечным протагонистом. Отсюда он в какой-то момент взмывает вверх… а потом? Потом развилка: либо тебя убьют, либо ты убьешь – либо сам обратишься в нечто кошмарное, хуже старых царей и тиранов. Ты убежден, что эта схема безвозвратно ушла и не повторится? Давай в меру возможного пособим процессу без крови и в меру человеку отпущенного останемся сами собой. Массовая утрата лица и речи людьми достаточно близкими меня сокрушает не меньше, чем тебя украинские «сечевики». Пойми, нет у нас других решений сейчас. И трудно добиться, чтобы еще бо́льшая кровь не пролилась. Очень больша́я кровь.

4. Определение революций. «Черный ящик». Сотворение врагов и отказ от лояльности

– Что значит для тебя революция? Если для словаря.

– Революция – известное, повторяющееся и хорошо описанное, но, несмотря на описания, остающееся невыясненным событие новейшего отрезка существования Homo historicus. Она человеческий феномен, внутри истории впервые явственно заявленный христианством, что отнюдь не второстепенно. Все исторические разборы не превратили этот феномен в менее загадочный, таков он по происхождению.

Представьте черный ящик. На входе то, что зовут «предпосылками», а на выходе из черного ящика – результат. Главные предпосылки революция создает своим собственным ходом, что и делает ее трагедией. Люди в революции не удовлетворяются отдельными преобразованиями, замахиваясь на такие, которых им заведомо не осуществить в обозримое время. Любопытно, что революции часто начинались как неудача реформы. И у Октябрьской в истоках крах Столыпина. Сперва хотят провести реформы ограниченно, при данном составе людей и данных свойствах их натуры. Но феномен революции производен от императива творения человека в уплотненные сроки. Заглавная идея революции: миру явился новый человек!

Еще раз возвращаюсь к революционному «черному ящику». Если революция – феномен, творящий предпосылки в своем движении, творение касается не того, как быть с землей и фабриками. Но, как во Французской революции, – декретировать ли хлебный максимум под угрозой смерти? Диктат обновления: вы станете новым человеком – либо врагом. Вот где мерило, и лояльность ему не подходит. Революция обладает тем свойством, что не ищет лояльности: только соучастие! Все другое значит, что ты против революции. Человек, который говорит революции: хорошо, я не возражаю, – уже почти враг, контрреволюционер. Революции вечно не хватает врагов, и лояльный для нее – протовраг.

Легко сказать, что гильотина – дело сумасшедших, ressort de fou. Кромвелю мало было отрубить голову королю, надо было далее рубить головы шотландцам, ирландцам… Не безумие ли превращать людей в своих противников? Но у этого безумия есть логика: жажда врага. Потребность революций во враге, откуда-то же она вырастает?

Каковы причины, что явление, известное людям и происходившее при их участии, оплачено таким множеством гибелей? Я приурочиваю гибельность не только к нашей революции – ко всем. Считая Октябрьскую последней и обозревая ряд исторических революций, должен сказать: революции гибельны все! Есть три определения: смерть, убийство и гибель. Результат один и тот же – труп. Но гибельность революций еще не убийство. Гибельность сопутствует человеческим превращениям, которые по ходу революции превосходят наличные возможности людей.

Революций нет без лидеров. Особенно это относится к Октябрьской, но так и у Кромвеля, и у Робеспьера. Люди, которые являются лидерами в ее первой, радостной фазе, чувствуют, как в них открывается зов истории. Появляются харизматические лидеры, это не так банально. И если, находясь в центре революции, как Ленин или Махно, лидер пожелает ее модерировать, то она воспротивится тому, чтобы ее модерировали. Революция немодерируема вообще либо по природе сопротивляется модерации.

Речь не о том, что я понимаю под революцией, а что революция понимает под самою собой! Судный день – первый из образов революции. Превращение людей революции в «новых людей» стягивает к себе остальное. Без этого феномена революции нет вообще. Наталкиваясь на невозможность, феномен создает гибельную ситуацию. Тогда настает пора говорить о термидоре. Придавая этому слову уже не локальный смысл, а широкую философско-историческую рамку модели остановки революции.

5. Революция аномальна. Как ее останавливают? Термидорианцы и имперские нации

– Что при этом можно сказать о технике революций?

– Революции по природе своей аномальны. Революция – состояние, которое норовит себя продлевать, претендуя быть вечным двигателем. Она длит себя не в исходных формах, а по нарастающей экстремально! Исходное опережение умножается эскалацией, приобретая новые свойства. В конце концов революция, в ее классическом французском образце, с помощью гильотины пыталась найти свою результирующую и свою равнодействующую. Ради самоувековечивания отсекая головы направо-налево.

– Революция у тебя представлена силой, которая захватывает людей, но не как творимая ими, а их творящая?

– Ими творимая и их творящая, так вернее. Здесь коллизия: ими творимая, но творящая их. Тут много глубоких вещей. Самые укорененные связаны с природой человеческого слова, считая, что «человек» – это слово прежде всего. В слове заложено определяющее человека сочетание избыточности с недостатком. Слово избыточно, творяще и недостаточно: странное, но работающее сочетание. Нечто всегда нами делается «прежде времени»!