Исраэль Шамир - Асимметричный ответ Путина Страница 4

В 2009 ассамблея парламентов ОБСЕ приравняла Советский Союз к нацистской Германии, заявив, что сталинский и гитлеровский режимы равно ответственны за геноцид и преступления против человечества. Российские лидеры думали о возможности ухода и в связи с Чечней, и в связи с Грузией. В 2009 году на заседании Совета безопасности России президент Медведев высказался в том смысле, что, мол, надо будет выйти из Совета Европы — выйдем. Сейчас, когда решение суда в Страсбурге о гей-парадах показало, что Россия и Европа не на той же странице и не в той же книге, возник отличный повод для элегантного, понятного народам, ухода России.

Русской православной церкви следует лоббировать этот уход, иначе вскорости ей придется венчать геев в своих храмах. Российскому руководству следует его реализовать, чтобы не опасаться политизированного правосудия колонизаторов а-ля Милошевич. Народу России нужно потребовать ухода во имя сохранения своей цивилизационной самобытности.

Почему России там не место? В Иерусалиме даже новые дома стоят обычно на старых фундаментах. Фундаменты уходят так далеко в глубь веков, что не по силам людям их заменить. И мы видим дома двадцатого века, корни которых уходят в далекое прошлое, во времена Христовы. Так устроен и наш мир. Когда-то стояли два мощных дома — Западная Римская Империя, или попросту Рим, и Восточная Римская Империя, она же Византия. Хоть домов нет, но фундаменты сохранились.

На этих фундаментах возникли две цивилизации — Восток и Запад. Запад — католический и протестантский, а Восток — православный и мусульманский. Запад — активный и Восток— созерцательный. Запад сумел себя объединить, а Восток остался разрозненным — не без помощи Запада. Западная Европа объединена в Европейский Союз, двусторонними договорами и через посредство НАТО с Европой соединены и США. Хотя легионы Цезаря не ступали на землю Америки, США считают себя духовным преемником великого Рима, и, пользуясь этим мандатом, организуют мир.

Есть наследники и у Византии — и настало время интегрироваться и им. Основные земли Византии перешли к Оттоманской империи и затем к ее преемницам — Турции, Греции, странам арабского Востока. Но был у Византии и духовный преемник— великая Россия, а в наши дни — Россия, Украина и Беларусь.

Запад не прекращал своих попыток подчинить себе Восток и навязать ему свои взгляды и ценности. Эти попытки были и военными, и мирными. Крестовые походы против мусульман в Палестине и Сирии, а затем и против православных в Константинополе и древней Руси сочетались с попытками мирного захвата. Такой была навязанная Византии Флорентийская уния. Попыткой подчинить Восток силой оружия был и поход Гитлера на Советский Союз, и расчленение Оттоманской империи в ходе Первой мировой войны. Сейчас происходит попытка мирного захвата. Совет Европы — это Флорентийская уния наших дней.

Но фундаменты наших домов остались целы. Поэтому Россия может уйти не одна — с ней могут уйти из сонма европейских организаций и прочие преемники Византии — Греция и Турция, балканские страны и ближневосточные арабские государства. Вместе они смогут создать полноценный Восточный союз со своей ассамблеей и своими общими органами, включая собственный суд. Речи не идет о создании единого государства, федерации или даже конфедерации — но об интеграции этих стран в единый союз наподобие Европейского Содружества образца 1955 года. Об этом стало возможно говорить только сейчас, когда Турция вышла из-под жесткой израильско-американской опеки и отвернулась от Запада.

Страны Востока отличаются от стран Запада и по своему отношению к религии. Если на Западе церковь гибнет и чахнет, на Востоке вера сильна, несмотря на десятилетия гонений. Так, в Турции достигнуто прекрасное равновесие между религией и свободами. Кто хочет, может пойти в великолепно отреставрированную оттоманскую мечеть и помолиться, а кто хочет — завернуть в кафе и выпить замечательного турецкого вина. Женщины не обязаны ни отказываться от платков, ни носить одежду с закрытыми руками. То же и в России — православная церковь упрочила свое положение, храмы отстроены, и в то же время нет и религиозного диктата.

Поэтому можно и нужно выйти из современной Флорентийской унии и вернуться к независимости Востока, а независимость — это и независимость суда. Даже если процесс интеграции Востока займет годы, свой суд эти страны могут образовать хоть завтра — на одном из островов между Грецией и Турцией или в старинном Чернигове, или в другом месте.

А после этого отношения с Европой станут подлинно равноправными — и более дружественными. Ведь у каждого — свои преимущества. Находясь рядом, в добрососедских отношениях, Восток с его интегристским холизмом, целостностью, коллективизмом, духовностью и Запад с его чистотой, порядком, защитой индивидуума, обустроенностью смогут продолжать влиять друг на друга, не заставляя соседа выстраиваться по своему образцу. Ведь и в Европе не все в восторге от гей-парадов, массовой иммиграции, телекамер на углах, компьютеризованной слежки, а эти разнообразнейшие явления плавно слились в одну парадигму, утверждаемую новыми господами мира через посредство американской армии и европейских институций.

Почему решение о гей-парадах неприемлемо? Не для того надо выйти из европейских организаций, чтобы российское правительство смогло беспрепятственно ограничивать свободы и нарушать права человека. Наоборот: Совет Европы и аффинированный с ним суд в Страсбурге не заботятся о соблюдении прав человека и демократических норм в России. Они не возвысили свой голос, когда Ельцин расстрелял из танков законно избранный парламент. И в наши дни, хотя право на демонстрацию в России крайне ограничено, европейские организации не выступают на защиту. Ведь власти срывают демонстрации либералов, социалистов и коммунистов из месяца в месяц. Я видел на днях, 12 октября, демонстрацию левых сил на Тверской — это была скорее демонстрация полицейского устрашения с десятками «воронков», марширующими бойцами ОМОНа в боевой выкладке, сотнями милиционеров и солдат— в разы больше, чем демонстрантов. Видел я и разгон демонстрации либералов в Питере — вполне мирной небольшой демонстрации — силами, собранными, казалось, на штурм Берлина.

Вместо того чтобы отстаивать свободу собраний и демократию в России, европейский суд в Страсбурге решил защищать «право геев на проведение гей-парадов» — тут следовало бы закавычить каждое слово. Это «право», как и прочие понятия, не понятны вне контекста, вне доминантного нарратива современного либерального Запада, по которому якобы существует некоторая особая группа людей, «геев», предпочитающих по своему генетическому коду однополый секс, но кроме этого ничем не отличающихся от прочих. Эти «геи» тоже хотят жениться и создавать семьи, тоже любят и страдают. Они такие же, как все, только любят на свой манер, и им надо обеспечить все права и особую защиту, чтобы их не притесняло большинство.

Этот нарратив не уникален. По одному и тому же образцу уже много лет Запад штампует меньшинства, которые якобы существуют, находятся под угрозой от агрессивного большинства и нуждаются в защите. Русский читатель может вспомнить «выродков» Стругацких («Обитаемый остров»), меньшинство, генетически устроенное таким образом, что не вписывается в тоталитарное государство. Вампиры Пелевина (V Empire) — тоже меньшинство, гонимое, но не безобидное. Национальный дискурс принадлежит к этому же разряду. С его помощью Греция была оторвана от Оттоманской империи, а Украина — от России. В его рамках провозглашается, что евреи или ингерманландцы — особое чудесное меньшинство, которое надо защищать, и кто его лучше защитит, чем Запад, Америка, а в перспективе — мировое правительство.

Одна из целей этого приема — подрыв интегральности, связности мира. Миром, в котором есть много меньшинств, боящихся большинства, легче управлять с помощью методов «управляемой демократии». Эти меньшинства становятся союзниками тюремной администрации, правящей «большой зоной», в которую превращается наш мир. До привнесения этого дискурса на Восток на штыках «Голоса Америки» наш мир был куда более интегрирован.

Еще в СССР 60-х годов евреи России не ощущали себя чуждыми элементами. Если мы играли в «особенность» — так Лермонтов говорил о своих шотландских корнях. Иосиф Бродский по приезде на Запад удивлялся тому, что в Америке евреи отдельны от прочих, в то время как в Питере евреи были вполне интегрированы.

То же касается и однополого секса. Люди, которых привлекала молодежь своего пола, никогда не считали себя особой категорией. Петр Ильич Чайковский или Сергей Параджанов не вышли бы на гей-парад, не вступили бы в общество защиты геев, не стали бы настаивать на праве геев венчаться в церкви. Они, конечно, не были геями. Ведь гей — это не биология и не физиология, это социологическая категория, возникшая в атомизированном городском западном обществе на фоне коллапса традиционной семьи и традиционных гендерных ролей.