Энн Эпплбаум - Покаяние как социальный институт Страница 4

Эпплбаум: Нет, я считаю, что разговор в Польше — это довольно хорошо. Я также думаю, что адекватные, нормальные формы люстрации тоже возможны, но люстрация в Польше проходила не так, что «были Вы член партии или нет». Члены партии везде. Речь о секретных агентах, о стукачах. Например, даже в Англии или в США, если кто-нибудь работает в правительстве, они должны сказать, чем они раньше занимались и с кем раньше работали. Конечно, то, что хотели делать Качиньские, затрагивает слишком много людей. Но я думаю, что Конституционный суд в Польше это не пропустит. Но, в целом, мне не кажется, что разговор о прошлом в Польше плох, наоборот, это хорошо. И проблема Польши тоже в том, что сначала об этом не хотели говорить, и разговор начали немного позже. Но я немного не понимаю, почему вы говорите о Польше. Польша — это совершенно другая ситуация. И мне кажется, что каждой стране нужно найти свой метод решения проблемы.

Лобач: Я не понимаю, во-первых, почему те, кто находился на службе государства, получали зарплату, были в реестрах, как в любой тайной службе. Тайная служба является частью государственного аппарата.

Эпплбаум: Мне кажется, что это плохо влияет, что это проблема. Возможно, Вам кажется иначе.

Лобач: Я выслушала Ваш совет. Спасибо.

Влад Тупикин: Я бы хотел вернуться к началу разговора — почему у нас затухла дискуссия. Не надо забывать, каким образом она начиналась. Начиналась она как именно общественная дискуссия, а потом в какой-то момент при Советском Союзе, Борис правильно сказал, дискуссия была перехвачена государством. То есть, образовалась комиссия ЦК, потом бывший член Политбюро Яковлев возглавил комиссию уже в ельцинские времена, и произошла обычная штука: когда государство прикасается к чему-то живому, это живое немедленно умирает. Еще не надо забывать, на каком общественном фоне начала 90-х гг. эта дискуссия затухла, почему она затухла. Она затухла не просто так, а на фоне масштабного жестокого экономического и психологического эксперимента, который новая власть проводила над населением страны, эксперимент, который привел к обнищанию, к деинтеллектуализации и, в конце концов, к депопуляции страны. И все это проводилось под теми же самыми либеральными лозунгами. Нам объясняли, что коммунизм — это плохо, надо отказаться от всего наследия прошлого, надо осудить коммунизм за репрессии, то есть вопрос из исторического превращался в пропагандистский. Реформы, которые приводили к обнищанию населения и потере советского среднего класса, который к тому моменту существовал, к замене его другим средним классом. Все эти реформы объяснялись тем, что нужно отказаться от наследия коммунизма. Естественно, что у большинства населения возникло отвращение к теме репрессий, сталинизма пр. Я вовсе не являюсь сторонником сталинизма, репрессий, я хочу просто сказать, что либеральной интеллигенцией гнусно воспользовались люди, далекие от либеральной идеи. Либералам следовало бы об этом помнить и это понимать.

А насчет того, что говорили, что сейчас есть консенсус в обществе — нет никакого консенсуса. Нет просто информации. Потому что старшее поколение об этом переговорило еще в конце 80-х — начале 90-х гг., а те ребятки, которые родились в 1991 г., и которые сейчас уже поступают в университеты — они этого просто не знают. Я преподаю историю, и в учебниках это очень скупо подано, нет даже ни одного нормального фильма. Куда там памятник! Бог с ним, с памятником. Хороший фильм или хороший сериал значительно важнее памятника в наше время, но этого нет. Энн, не кажется ли вам, что огосударствливание памяти, строительство большого важного государственного памятника или большого государственного института только хуже, что это превратится в официальную пустышку, в официальную бессмыслицу? Может быть, как раз не нужно отдавать это государству? Спасибо.

Долгин: Пока выступал Влад, помогающий нам с переводом Александр Тарасевич напомнил, что вообще-то снят фильм «В круге первом». Я бы сказал, конечно, что-то есть, какие-то книги и фильмы, но с общим пафосом, что у нас этого, мягко говоря, мало, тяжело не согласиться.

Эпплбаум: Я согласна. Мне казалось, что это не вопрос, а продолжение дискуссии.

Дмитрий Ермольцев: В Вашем сообщении было очень много правильного и были некоторые некорректные обобщения, которые отчасти вызваны краткостью. В частности, очень странно прозвучало то, что Вы сказали о Чечне, и сравнение с нападением Германии на Польшу. Странно представлять две войны в Чечне как межэтнический конфликт. Безусловно, эти две войны — это несчастье и преступление, и масса военных преступлений совершалась и совершается, но при этом точно так же страдали этнические русские в Грозном, они подвергались всяческому насилию и карательным акциям в том числе. Кроме того, большая происходящего сейчас в Чечне террора и беззакония производится руками пророссийских чеченцев под эгидой президента и Героя России Рамзана Кадырова.

Вы описали то, что происходило в Чечне, как совершенно внешний конфликт, в то время как сами чеченцы — совершенно советские люди, и даже небольшой поверхностный анализ пропаганды чеченской страны во время конфликта, которым я занимался, показывает, что там со стороны дудаевцев, масхадовцев и т. д. в основе — советская мифология, советский язык и т. п. Это внутрисоветский конфликт, где и те, и другие — советские люди по своему мышлению, воспитанию, несмотря на трагедию 1944 г., это совершенно очевидно, это знает любой человек, знакомый с чеченским материалом. Не говоря уже о том, что уничтожать города, как это было сделано с Грозным, — плохо, независимо от того, что было раньше с этим народом. Проводить теракты против Израиля плохо не только потому, что евреи пережили Холокост, но потому что это просто плохо.

Неосознание, непроживание в обществе сталинского периода и ГУЛАГа выражается даже не в том, что плохо знают материал той эпохи, а в том, что опыт не проработан, в том, что современная Россия сжевала и проглотила эту катастрофу в Чечне, и нынешние в уменьшенном объеме аналоги концлагерей, которые существуют в Чечне, в том числе в настоящий момент в окрестностях Гудермеса — все это повторяется на новом уровне. То есть тот опыт насилия, который был в ГУЛАГе, вполне может снова воспроизводиться новыми поколениями. И в этом смысле Вы правы, в основном, действительно, выводы не сделаны. Но об этом с разными оговорками можно сказать не только про Россию, но и про другие страны. Не то, что ответный камень в Ваш огород, но некоторые события в Ираке, в иракских тюрьмах показали, что и американское общество не оптимально здорово, и уроки Второй Мировой войны не вполне восприняты и пережиты всей массой общества. И про другие районы мира это тоже можно сказать, возьмем хоть Югославию. Спасибо.

Эпплбаум: Я хотела сказать о Чечне что-то более общее: что это прошлое, что это исторический фон этого конфликта, что чеченцы, например, понимают сегодняшнюю политику в этом контексте. И мне кажется, что в России так не думают. Может быть, я не права, но мне так кажется. Я не хотела сказать что-то специфическое о войне и разных группировках в Чечне, кто прав, а кто нет. Мне кажется, что это было фоном этой войны. Никогда здесь об этом я не слышала. Но это был весь народ: все женщины, дети и т. д. были депортированы. Это сильно влияло на ментальность, на мировоззрение и поведение этого народа, и все.

Ермольцев: Да, все верно, но в качестве исторического фона Вы могли бы вспомнить Кавказскую войну XIX в. и Ермолова, о котором в Чечне, кстати, тоже помнят, с одной стороны. С другой стороны, трагедия крымских татар была даже более масштабной. Трагедия была более масштабной, но войны не вышло, потому что были несколько другие обстоятельства.

Александр Тарасевич: Мне кажется, то, что Вы сказали, идет не в разрез, а в дополнение к тому, что сказала Энн. Она сказала, что существовала такая ситуация, и если смотреть в разрезе ситуации, то можно что-то объяснить, а эта ситуация была из прошлого, из ГУЛАГа. Энн считает, что в обществе должны быть предупреждающие маячки.

Долгин: Но важное уточнение здесь было в том, что чеченский народ не является исключительным, что репрессии 1944 г. коснулись примерно десятка народов, но такая степень последующей конфликтности достаточно редка, а, значит, возникла не в силу самих репрессий 1944 г.

Молотников (консультант изд-ва «АСТ»): Добрый вечер. Меня эта тема волнует чисто профессионально. Я по профессии историк и издательский работник. Наше издательство с начала века пытается создать серию книг о интересующих нашего уважаемого докладчика событиях. Чисто технически и академически встают определенные вопросы. Во-первых, хронология. О каком периоде мы говорим? Не я затеял разговор о Чечне, я вообще его не люблю. Как охарактеризовать события 1944 г.? Все согласны — депортация. На самом деле, нет. Депортация — это изгнание за совершение уголовного или административного преступления за пределы государства. Чеченцы — ну, хорошо, выселены, изгнаны, как угодно, но термин «депортация» не подходит.