Михаил Делягин - Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить Страница 40

Формирование эмигрантами из Китая собственных замкнутых сообществ, живущих по собственным законам и не допускающих внешнего вмешательства в свои дела, прямо предопределяет неформальность управляющих систем. Эта неформальность общественных связей является одной из важнейших черт не только эмигрантской, но и всей китайской культуры, в том числе до сих пор и культуры государственного управления.

Китайская цивилизация накопила колоссальный исторический опыт именно неформальных взаимодействий и не собирается отказываться от него, ибо он является одной из ее ключевых особенностей, одним из ее принципиальных конкурентных преимуществ. Исторические описания даже формально непримиримых противоборств[5] кишат эпизодами не только совместных действий вроде бы принципиально противостоящих друг другу сил, но и, что представляется даже более важным, согласованными действиями этих сил, предпринимаемыми по умолчанию. В этих действиях ненавидящие друг друга и жестоко воюющие друг с другом стороны достигают общей цели без всяких даже теневых контактов, демонстрируя тем самым высочайший уровень взаимопонимания.

Так, по воспоминаниям китайских официальных лиц, приведенных Г. Киссинджером в его книге «О Китае», обстреливая тайваньские острова через день, а не постоянно, власти континентального Китая тем самым передали тайваньским властям сигнал о нежелательности их отступления с островов (которые не были приспособлены для обороны, так как находились у берегов континентального Китая, далеко от Тайваня). Это было необходимо властям КНР для поддержания напряженности и вовлечения в конфликт США в целях сохранения возможности влиять на них и через управление конфликтом манипулировать ими. Руководство Тайваня поняло этот сигнал правильно и пошло навстречу своим коммунистическим врагам, не выведя свои войска с островов, несмотря на потери.

Сетевой и неформальный характер управления, свойственный китайской культуре, не только качественно повышает эффективность китайского государства (так как неформальные сети, включая даже преступные, сравнительно легко превращаются в проводников его политики), но и накладывает на него дополнительные, порою весьма обременительные обязанности.

Так, когда после видимого успеха экономических реформ (на первом этапе заключавшихся, по сути дела, в привлечении денег эмигрантов в континентальный Китай для развития в нем предпринимательской деятельности) китайскому государству удалось обеспечить серьезное влияние на общины эмигрантов, ему, по всей видимости, пришлось длительное время использовать это влияние отнюдь не для достижения каких-либо содержательных целей своей политики. Главной его задачей вполне неожиданно для него оказалось, насколько можно судить, миротворчество: недопущение резни между враждующими общинами выходцев из различных регионов континентального Китая, которые оказались соседями в различных, в том числе и фешенебельных, районах США и некоторых других тихоокеанских странах.

Тем не менее уже в начале 2000-х годов как крупные диаспоры за пределами Китая, так и основные тайные общества, за исключением Фаньлунгун, довольно эффективно и, разумеется, скрытно контролировались китайскими властями.

Наличие разветвленных и в основном неформальных китайских глобальных сетей (как коммерческих, так и технологических и политических) позволяет рассматривать само нынешнее руководство Китая как глобальную финансовую управляющую сеть, потенциально равнозначную пресловутым группам условных «ротшильдов» и «рокфеллеров», а вполне может быть — и им обоим. Практически полная непрозрачность, затрудняющая понимание ее образа действия и мотивацию, цивилизационные отличия, а также молодость в качестве участника организованных Западом международных рынков (исключающая наличие даже исторических исследований ее особенностей) существенно повышают ее эффективность.

Поэтому, несмотря на стратегический союз с «группой Ротшильдов», китайский глобальный капитал вполне может еще до начала кризиса Китая или в его ходе достичь самостоятельности и стать как минимум одной из трех доминирующих сил современного мира.

В то же время китайская глобальная финансовая управляющая сеть, пользуясь терминами Гегеля, является таковой все еще «в себе», но отнюдь не «для себя»: она далеко не полностью осознает как свои возможности, так и ограничения, накладываемые на нее растущей ее мощью.

Это объективно обусловлено невероятной скоростью ее развития и в особенности усиления. Возвышение Китая, его выход на авансцену глобальной политики были и остаются стремительными, далеко опережающими все мыслимые планы. Не стоит забывать, как еще в середине 2000-х годов китайское руководство безуспешно пыталось снизить темпы экономического роста хотя бы до 8 % во избежание «перегрева» экономики. В результате рост влияния Китая далеко опередил возможности его управляющих структур даже не по использованию, а хотя бы по пониманию этого влияния.

Сегодняшнее китайское руководство напоминает актеров, которые, благодаря длительным титаническим усилиям прорвавшись на первый план, чтобы играть главные роли в пьесе, совершенно неожиданно для себя обнаружили, что пьеса-то не написана, и придумывать ее предстоит им самим прямо по ходу стремительно разворачивающегося действа.

Китайские аналитики признают, что сознание современной китайской управляющей системы в целом драматически отстало от расширения сферы ее влияния и увеличения совокупной мощи последнего. В результате она, влияя в ходе решения своих текущих задач на весь мир не осознаваемым ею образом, вызывает столь же не представимые ею заранее и оказывающиеся неожиданными (а часто и болезненными для нее) обратные воздействия.

Этот феномен «внезапной обратной связи» представляется одной из основных проблем современной китайской управляющей системы, совершенно неожиданно для себя оказавшейся ключевым глобальным игроком со все еще региональным сознанием.

Специфика китайской культуры, жестко утилитарной, прагматичной и склонной воспринимать (в том числе неосознанно) некитайскую часть человечества как варваров, способствует упрощению трудного положения китайской элиты путем постановки китайской глобальной мощи исключительно на службу решения текущих собственно китайских проблем. Учет глобальных последствий своих действий (кроме грозящих китайским интересам непосредственно) в этом случае не производится принципиально: основной недостаток просто начинает ощущаться если не как достоинство, то просто как одна из характерных естественных черт, имеющих полное право на существование.

Это существенное упрощение ситуации для китайского управления уже в ближней перспективе угрожает превращением его в потенциально разрушительный фактор для Китая, а значит, и для всего мира.

Ситуация качественно усугубляется тем, что китайское общество воспринимается Западом и базирующейся в его странах преобладающей частью глобального управляющего класса как смертельно опасный противник, подлежащий сдерживанию, изматыванию, но затем непременно уничтожению.

В самом деле, как ключевой участник глобализации Китай быстро и прочно вошел своим бизнесом (в том числе государственным) и довольно значительным числом своих представителей в глобальный управляющий класс. Однако в силу органической близости китайской элиты к своему народу (пугающе меньшей, чем еще полтора десятилетия назад, но увеличивающейся по мере успехов борьбы с коррупцией и в целом неприемлемой по меркам глобального бизнеса) она не предала интересы Китая и осталась его частью. Руководство Китая не стало, в отличие от элит многих других стран, частью глобального класса, управляющей своей страной и своим народом в интересах этого класса.

Насколько можно судить в настоящее время, это было воспринято глобальным управляющим классом как неприемлемый вызов и смертельно опасная угроза, которую просто нельзя терпеть.

Снятие патентной защиты с 3D-печати, ее довольно быстрое совершенствование и, соответственно, все более широкое распространение представляются не просто проявлением и доказательством склонности глобальных монополий к поддержанию технологического прогресса как такового. С сугубо практической точки зрения это признак того, что китайская элита не принята глобальным управляющим классом и приговорена им к уничтожению (по крайней мере в качестве глобально значимой силы). Ведь представляющаяся неизбежной революция 3D-печати перенесет производство относительно простых изделий непосредственно к местам их потребления и откроет эру комплексной и масштабной реиндустриализации США и Запада за счет деиндустриализации нынешних экспортных экономик, в первую очередь Китая.