Николай Добрюха - Как убивали Сталина Страница 42

Другую, быть может, не менее страшную роль сыграл отчаянный шаг Томского. 23 августа 1936 года «Правда» известила: «…кандидат в члены ЦК ВКП(б) М. П. Томский, запутавшись в своих связях с контрреволюционными троцкистско-зиновьевскими террористами, 22 августа на своей даче в Болшево покончил жизнь самоубийством». И хотя в своем предсмертном письме в адрес Сталина Томский отрицал какую бы то ни было личную антипартийную деятельность, его самоубийство, подобно молчанию, было расценено как знак согласия… с тем, что ставилось в вину ему и его главному единомышленнику Бухарину!

Бухарин: все это — злая выдумка!

На самоубийство Томского толкнуло то же, что заставило Бухарина и Рыкова обратиться к Сталину с заявлениями… Дело в том, что в августе 1936 года в ходе суда над «объединенным троцкистско-зиновьевским центром» Г.Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев, руководствуясь личными спасительными мотивами, вдруг признались в своих связях с бывшими лидерами «правых» — с Томским, Рыковым, Бухариным, Углановым, Радеком и Пятаковым. Не выдержав складывавшейся обстановки, Томский застрелился, а Бухарин и Рыков попытались развеять подозрения, потребовав очной ставки. К сожалению, очная ставка с Зиновьевым и Каменевым не состоялась. Они были расстреляны, так и не прояснив своих слов.

Зато состоялась очная ставка Бухарина и Рыкова с Г. Я. Сокольниковым, являвшимся в какой-то мере «подельником» признавшихся лидеров. В присутствии Л. Кагановича, Н. Ежова и А. Вышинского 8 сентября 1936 года он прямо в лицо подозреваемым заявил: «В конце 1933 г. или в начале 1934 г. Каменев мне говорил о своих встречах с Рыковым и Бухариным на почве переговоров о вступлении в блок». В ответ Бухарин назвал сказанное «злой выдумкой». Тогда дело кончилось лишь… нервотрепкой: 10 сентября согласно постановлению прокурора СССР Вышинского было объявлено, что оснований для привлечения к судебной ответственности не обнаружено…

Однако прошло время. Были арестованы очередные подозреваемые, в том числе и причастные к «правому уклону». Их показания снова привлекли внимание к Бухарину и Рыкову. В связи с чем Ежов написал Сталину: «…Я думаю, что мы тогда до конца не докопались». И колесо следствия закрутилось с новой силой. Особенно после того, как 6 декабря 1936 года арестованный Е. Ф. Куликов показал, что «в 1932 году им лично была получена от Бухарина директива о необходимости убийства Сталина»… После таких слов Бухариным занялись вплотную. Это дело НКВД начинал Ягода, а закончил Ежов.

Стараясь оправдать свое назначение на пост наркома внутренних дел СССР, Ежов, уже 7 октября 1936 года, вождю сообщил: «…боевая террористическая группа Славинского (организация «правых», — НАД.) …намечала совершение террористического акта против тов. Сталина в день торжественного заседания 6 ноября 1936 г. в Большом театре… Известно о существовании центра контрреволюционной организации правых в составе Томского, Бухарина, Рыкова…»

Подобные послания (всего около 60) направлялись Сталину одно за другим, создавая у него, естественно, соответствующее настроение. В результате чего терпение вождя должно было лопнуть…

Вопрос о Бухарине и Рыкове в 1936 году вынесли на декабрьский пленум ЦК ВКП(б). Бухарин снова попытался доказать, что в обвинениях против него «нет ни единого слова правды», что Сокольников с ним «о политических делах никаких разговоров не вел, что он говорит со слов Томского — Томского, который к тому времени не существовал…

Я никогда не отрицал, что в 1928–29 гг. я вел оппозиционную борьбу против партии. (Обратите внимание! Это слова самого Бухарина примерно за 3 месяца до ареста. — НАД.) Но я не знаю, чем заверить вас, что в дальнейшем я абсолютно… ни о каких платформах, ни о каких «центрах» абсолютно ни одного атома представления не имел…

Я вас заверяю, что… я всегда, до самой последней минуты своей жизни, всегда буду стоять за нашу партию, за наше руководство, за Сталина…»

Обращаясь к пленуму, Бухарин справедливо напишет: «Все говорят: «я убежден», «нет сомнений» и т. д. Обвиняемому говорят в глаза: а мы не верим, каждое твое слово нужно проверить. А на другой стороне слова обвиняемых — обвинителей принимаются за чистую монету…»

Вот так пытался что-то доказывать Н. И. Бухарин, но его уже толком не слушали… так же, как в свое время не слушал он сам, когда вместе со Сталиным громил Троцкого, Зиновьева, Каменева и других. Впрочем, какое было время, такие были и люди! Или — наоборот?!

В перерывах пленума проводились с участием Сталина очные ставки с новыми людьми, но и они ничего не прояснили. В итоге пленум принял предложение Сталина: «Считать вопрос о Рыкове и Бухарине незаконченным. Продолжить дальнейшую проверку и отложить дело с решением до последующего Пленума ЦК».

Между тем ком разоблачений продолжал обрастать новыми, плохо поддающимися проверке, обвинениями, например, в причастности Бухарина к убийству Кирова. Кажется, явный абсурд и в то же время попробуй докажи, что это не так, если кто-то, пытаясь сохранить жизнь себе и своим близким, утверждает обратное. Очередная очная ставка еще больше запутывала дело.

В начале 37-го года Бухарин делает заявление, что не явится на предстоящий пленум, пока с него не снимут обвинения в шпионаже и вредительстве. И еще в знак протеста объявляет голодовку.

На открывшемся 23 февраля пленуме ЦК, посвященном опять Бухарину и Рыкову, с главным докладом выступил Ежов. И если позиция этого, политически и нравственно разложившегося, разумного существа, вскоре оказавшегося на скамье подсудимых, вполне понятна, то поведение на пленуме Анастаса Микояна, — единственного из бакинских комиссаров, оставшегося в живых, — продолжает оставаться большой исторической загадкой. Во всяком случае — для меня. Дело в том, что однажды, будучи по делу в гостях у сына Микояна, я разговорился со Степаном Анастасовичем о Горбачеве и Бухарине и, как бы между прочим, спросил: какие отношения были у его отца с Бухариным? Сын стал уверять, что отец очень уважал Николая Ивановича и даже пытался его спасти… И вот теперь, когда я исследую приводимые ниже архивные данные, я не знаю кому верить: то ли подписи отца, то ли словам сына?!

С содокладом, поддерживающим Ежова, выступил Микоян. Его политические обвинения и оценки ошеломили Бухарина, пожалуй, больше всего. Впечатление, что Бухарин ожидал подобные слова от кого угодно — только не от Микояна: «Товарищи, я хочу сперва сказать несколько слов относительно речи, которую здесь произнес товарищ Микоян. Товарищ Микоян, так сказать, изобразил мои письма членам Политбюро ЦК ВКП(б) — первое и второе, как письма, которые содержат в себе аналогичные троцкистским методы запугивания Центрального Комитета…

Мне хочется, — говорит Микоян, — опорочить органы Наркомвнудела целиком. Абсолютно нет. Я абсолютно не собирался это делать… Относительно политической установки. Тов. Микоян говорит, что я хотел дискредитировать Центральный Комитет. Я говорил не насчет Центрального Комитета. Но если публика все время читает в резолюциях, которые печатаются в газетах и в передовицах «Большевика», о том, что еще должно быть доказано, как об уже доказанном, то совершенно естественно, что эта определенная струя, как директивная, просасывается повсюду. Неужели это трудно понять?..

Товарищ Микоян сказал, что я целый ряд вещей наврал Центральному Комитету, что с Куликовым я 29 год смешал с 32 годом. Что я ошибся — это верно, но такие частные ошибки возможны».

На этом роль Микояна не закончилась. Была образована комиссия под председательством того же Анастаса Ивановича. В ее состав вошли такие известные лица, как Андреев, Сталин, Молотов, Каганович Л. M., Ворошилов, Калинин, Ежов, Шкирятов, Крупская, Косиор, Ярославский, Жданов, Ульянова М. И., Хрущев, Литвинов, Якир, Берия, Буденный, Чубарь, Косарев, Постышев, Петровский, Шверник, Гамарник и др.

К заседанию комиссии 27 февраля 1937 года был подготовлен проект Протокола с предварительными предложениями. Однако в ходе голосования кое-что в нем под влиянием речи Микояна существенно изменилось. Так Сталин первоначально предлагал Бухарина и Рыкова «исключить из состава кандидатов ЦК ВКП(б) и членов ВКП(б), суду не предавать, а выслать», в то время как Ежов, Буденный, Мануильский, Шверник, Косарев и Якир требовали помимо исключения из партии «предать суду и расстрелять», другие же (Постышев, Шкирятов, Антипов, Хрущев, Николаева, Косиор, Петровский и Литвинов) предлагали «предать суду без применения расстрела». В конце концов Сталин свою самую лояльную из всех позицию с решением «выслать» (именно так когда-то поступили с Троцким) заменил «дипломатичным» предложением: после исключения из партии «суду не предавать, а направить дело Бухарина — Рыкова в НКВД».