О. Селин - Косыгин. Вызов премьера (сборник) Страница 42

О нем быстро забыли партийные чиновники. Но в каждую годовщину на его могиле собирается небольшой круг искренне любивших его людей.

Татьяна Федорова В семье Косыгина

Федорова Татьяна Викторовна в мае 1933 г. по комсомольскому призыву пришла на строительство Московского метрополитена. Была бетонщиком, проходчиком, бригадиром стахановской комсомольской бригады чеканщиков. В 1941 г. закончила Московский институт инженеров транспорта. 14 лет была начальником шахты. С 1961 по 1986 г. работала начальником управления московского Метростроя. Герой Социалистического Труда

Шел 1939 год. Как всегда, День 8 Марта отмечали торжественно, в Большом театре. Мне, молодому депутату Верховного Совета СССР, бригадиру метростроевцев, кавалеру ордена Ленина, довелось не только находиться в президиуме заседания, но и выступать. Во время перерыва в фойе было очень оживленно. Общее внимание привлекали прославленные летчицы-героини: Валя Гризодубова, Полина Осипенко, Марина Раскова. Рядом – тоненькая, как молодая березка, красавица Дуся Виноградова. В 1935–1936 гг. она со своей однофамилицей Машей стала работать не на 26, как обычно, а на 94 ткацких станках каждая, а потом они добились еще большего – обслуживали по 284 машины. Среди гостей была и Валя Хетагурова – добрый друг всей моей жизни. Она в 1932 г. по комсомольской путевке уехала в Приморский край, стала женой командира, а спустя несколько лет обратилась к советским девушкам с патриотическим призывом – принять участие в освоении Дальнего Востока. Хетагуровское движение приняло широкий размах в стране.

И вот в этой шумноголосой, праздничной толпе ко мне подошла женщина с ясными выразительными глазами и протянула руку:

– Я давно хотела познакомиться с вами – «первой лопаткой» Метростроя!

Это было сказано так сердечно и занятно, что мы, посмотрев друг на друга, рассмеялись и вместе пошли на концерт.

Эта милая, скромно одетая женщина была Клавдией Андреевной Косыгиной. Наша первая встреча стала началом большой, искренней дружбы, что называется «при любой погоде», которая длилась до самой смерти Клавдии Андреевны.

Она была удивительно обаятельным человеком, отличалась ясным умом, искрометным характером и большой добросердечностью. А как Клава пела! Ее любимой певицей была Надежда Андреевна Обухова с ее неповторимым голосом.

Клавдия Андреевна и Алексей Николаевич являли собой удивительно гармоничную пару. Жили дружно, в полном согласии. В обиходе всегда были ласковые слова: «Клавочка, Алешенька». Свою единственную и любимую дочку Людмилу воспитывали без всяких поблажек, по-спартански. Косыгины в эвакуацию не уезжали, и помню, бывало, во время войны приходит Люся и хнычет: «В школе холодно». Мать в ответ: «А разве другим тепло? Всем одинаково холодно». Вот так – и не пищи! Потому-то и выросла Людмила достойным, целеустремленным человеком. Она сама стала замечательной матерью и своих детей воспитала порядочными, скромными, трудолюбивыми людьми.* * *

Алексея Николаевича впервые я увидела на заседании XVIII съезда ВКП(б) в 1939 г. Сидела среди молодых делегатов и с огромным вниманием слушала всех выступающих. И вот слово предоставили Косыгину. На трибуну вышел высокий, очень худенький 35-летний нарком текстильной промышленности СССР. Спокойно, не повышая голоса и не заглядывая в текст, произнес свою речь. Конечно, были ораторы, которые и говорили громче, и лозунги выкрикивали. А он, выступая, как будто обращался к тебе, к каждому из сидящих в зале, рассказывал о проблемах своей отрасли.

Вспоминается такой примечательный случай. Сидим как-то с Машей Виноградовой в Колонном зале Дома союзов на собрании передовых рабочих, а рядом с Машей – Алексей Николаевич. Я выступила, вернулась на свое место и слышу, как она тихонечко говорит ему:

– Вот видите, как Таня здорово про своих метростроевцев говорила, какие у них дела интересные. А что я скажу? Как всю жизнь с тряпочками вожусь?

А он ей:

– Ты, Маша, недооцениваешь свою работу. Что значит тряпочки? Человек родился – давай ему пеленки да распашонки. Подрос – нужно одеть его. А кто? Опять мы, текстильщики. Умрет – тоже во что-то обрядить нужно.

Так просто и образно пояснил Алексей Николаевич смысл и важность их профессии. Потом она всегда, говоря о труде текстильщика, вспоминала рассказ своего наркома.

Когда Косыгины переехали из Ленинграда, то сначала жили в известном всей Москве так называемом Доме правительства на Берсеньевской набережной. Квартира была большая – хоть на велосипеде катайся, но какая-то неуютная, казенная и чужая.

В доме на улице Грановского, где они потом поселились, все было миниатюрнее, но зато удобно и уютно.

Членом их семьи была нянечка Аннушка, которая жила у них с рождения Люси. Она командовала порядком в доме. Приедет, бывало, Алексей Николаевич с работы усталый, «выжатый как лимон». Снимет пальто, шапку, а она ему вдогонку: «Ну, куда ты понесся, чего пол топчешь? Ведь с улицы пришел. Вот тебе тапочки, надень-ка». Он садился на стул, снимал ботинки и виновато говорил: «Ты уж, Аннушка, прости меня, пожалуйста». Наблюдать это было и трогательно и забавно.

У Косыгиных бывало много гостей. Из Ленинграда часто приезжал отец Алексея Николаевича, Николай Ильич. Высокий, с пышными усами и седой шевелюрой, мудрый старик. Не забуду его глаза – веселые, голубые, ясные. Он был очень любознательным, с большим вниманием слушал мои рассказы о том, как мы строим метро, и все сокрушался, что такого нет в Ленинграде.

Как-то Клавдия Андреевна обмолвилась, что видела у меня дома огромный тульский самовар с надписью: «Федоровой, парашютистке, участнице первого слета аэроклубов».

– Так ты что, Таня, оказывается, не только под землей работаешь, но и с парашютом прыгаешь? – удивился Николай Ильич.

Я рассказала, что у Метростроя есть свой аэроклуб. А этот самовар мне вручили как приз вот за какой случай. На соревнованиях, во время очередного прыжка с высоты 1000 м, из купола вырвало полотнище. Ситуация – сами понимаете! Каким-то невероятным усилием мне удалось «погасить» основной купол и спуститься на запасном парашюте в объятия перепуганных друзей.

В семье Алексея Николаевича жила и мать Клавы, Евдокия Прохоровна, коренная сибирячка, очень милая и симпатичная женщина. Ко мне в гости, обычно на день рождения, а родилась я в веселый день – 1 апреля, всегда приезжали Клавдия Андреевна с мамой и Люсей, а после свадьбы Люси их непременно сопровождал Джермен Гвишиани, Люсин муж, который очень любил музыку и не расставался с аккордеоном.

Отношение Алексея Николаевича к Евдокии Прохоровне вызывало искреннее уважение. Вся душа его была открыта ей. Быть может, это объяснялось тем, что он сам рано лишился матери и как-то подсознательно отдал свою любовь и нежность этой женщине. Евдокия Прохоровна на много лет пережила свою дочку – Клавочку, а когда заболела, Алексей Николаевич постоянно навещал ее в больнице.

* * *

За долгие годы близкого знакомства и дружбы с семьей Косыгиных у нас с Алексеем Николаевичем не раз заходили разговоры о Метрострое, о сложностях его сооружения в таком огромном городе, как Москва. Как-то он спросил:

– Татьяна (именно так он меня всегда называл), тут недавно я проезжал мимо фабрики «Красная Роза», у вас там шахта неподалеку, и обратил внимание, какими мокрыми люди выходят из-под земли. Наверное, вода здорово мешает строить, а как вы с нею боретесь?

– Верно, Алексей Николаевич, буквально с первых дней строительства вода – наш враг номер один. Вот на одной шахте приток воды был 2,5 тысячи кубических метров в час. Страшная вещь! Но все-таки научились с нею справляться. И замораживаем, и водопонижение делаем, а иногда, правда, очень редко, кессон применяем, или, в крайнем случае, приходится трассу изменять. Кстати, под Москвой вообще очень трудно строить, и однажды вот какая интересная история была. В 1934 году в Москву приезжал Герберт Уэлс, везде побывал, все посмотрел, был и гостем Метростроя. Ему показали карты грунтов, план строительства первой очереди. И когда знаменитый писатель посмотрел, то буквально пришел в ужас – геология кошмарная: и глины, и песок, и известняк, и плывуны, и что хочешь. Рабочих кадров нет, специалистов нет. Тогда он сказал: «В Москве вы метро не построите, купите лучше в Англии тысячу автобусов и возите на них своих москвичей».

Алексей Николаевич внимательно посмотрел на меня, а потом заметил:

– Только подумать – даже великий фантаст не поверил в силу человеческих возможностей и здорово просчитался.

Однажды, это было уже после войны, он меня спросил:

– Татьяна, я слышал, тебе звание дали?

– А как же, конечно дали, – говорю. – Я теперь директор-полковник путей и строительства. Министр наш – Борис Павлович Бещев всем начальникам шахт присвоил такие звания, а вот Михаил Афанасьевич Самодуров, начальник Метростроя, и его заместители стали генерал-директорами.