Арон Аврех - Масоны и революция Страница 44

Возникает также вопрос, был ли этот своеобразный полицейский шантаж его личным замыслом, или лихая финансовая операция была задумана им вместе с аббатом Турмантеном? По счастливой случайности мы можем дать на него точный ответ. В деле сохранился перевод письма Турмантена министру внутренних дел Макарову, посланного из Парижа 16 января 1912 г. «Милостивый государь, — писал аббат, — я заставил Вас долго ждать мое письмо, [которое], впрочем, не содержит в себе ничего срочного. Я хотел бы только узнать, правда ли, что от моего именибыло предъявлено значительное требование денег, и было ли это требование удовлетворено или нет? Мне нужно знать равным образом, не отказались ли еще от намерения предпринять что-нибудь в России против франкмасонов? У меня были прекрасные случаи, которые ускользнули, так как Ваша поездка последствий не имела» [9].

Итак, вероятнее всего, предприятие было совместным, ибо ни от кого другого, кроме Алексеева, Турмантен не мог узнать этих сведений. Получив такое поощрение своей деятельности, как личное письмо к нему министра внутренних дел великой страны, аббат имел все основания снова предложить свои услуги, а заодно в замаскированной форме справиться, не надул ли его напарник. Сам факт посылки письма Макарова мелкому пройдохе является еще одним наглядным свидетельством политического вырождения и измельчания царизма, равно как и командировка коллежского асессора в Париж для раскрытия всемирных масонских тайн.

Парижское турне Алексеева не только не повредило ему в глазах начальства, но, наоборот, он прочно сел в кресло откомандированного Меца и начал столь же бурную и столь же нелепую антимасонскую деятельность, как и его предшественник.

11 мая 1911 г. он прислал Курлову обширную записку, имевшую целью показать, каких он достиг крупных успехов за короткое время в разоблачении деятельности масонов в России. «Совершенно частным образом,— писал он, — удалось установить следующие данные о деятельности масонских пропагандистов». В словах «частным образом», подчеркнутых нами, и была зарыта собака: не департамент полиции, а лично он, коллежский асессор Алексеев, добыл и представил своему высокому шефу эти ценные сведения.

Что же сообщил он в своей записке? «Все петербургские масоны группируются около Н. Н. Беклемишева, Т. О. Соколовской и В. В. Архангельской-Авчинниковой. Главным местом их собраний является помещение изобретений и усовершенствований (Мойка, 12), где почти ежедневно происходят обсуждения всевозможных тем, касающихся масонства». Но, вынужден был признать Алексеев, «устраиваемые в этом помещении собрания не являются, однако, собраниями в стиле «лож», а представляют собой подготовительную инстанцию вербования адептов масонства, выражающуюся в чтении тенденциозных лекций и докладов». Присутствуют на них только специально приглашенные лица. На собрании 11 марта присутствовало 20 человек (следуют фамилии). Около двух недель назад «частное собрание» имело место у журналиста такого-то, где присутствовали А. А. и Б. А. Суворины.

«В настоящее время, — продолжал нагнетать масонские ужасы коллежский асессор, — центром масонских пропагандистов является В. В. Архангельская-Авчинникова. В частной беседе она заявила, что приехала из Франции в качестве разведчика масонства». По ее словам, в июне или июле в Россию прибудет «масонская экспедиция» человек из восьми. Выбор времени обусловлен тем, что в эти месяцы «ожидаются, по сведениям французских масонов, беспорядки в России. Присутствие масонских делегатов во время этих беспорядков признается масонством крайне полезным для соответствующего воздействия на известные классы общества. Главной целью экспедиции является правильная организация масонства в России и вручение русским вожакам масонства полной инструкции для дальнейшей деятельности». Активная деятельность русских лож, по словам той же Архангельской, начнется уже осенью 1911 г. и будет находиться в большой зависимости от результатов всемирного масонского конгресса в Риме, назначенного на 20—23 сентября 1911 г. На этом конгрессе будут «детально» обсуждаться планы «скорейшего проведения в жизнь конечных целей масонства: уничтожения монархий и церкви и установления всемирной республики».

Эта записка, как видно из надписи карандашом на первой странице, была доложена министру внутренних дел [10].

Спустя два месяца, 16 июля, неутомимый Алексеев в рапорте на имя того же Курлова сообщил новые устрашающие сведения о целях и задачах предстоящего конгресса. На этот раз его основным источником была статья в дубровинской газете «Русское знамя». Приведя оттуда обширные выдержки, Алексеев далее, уже от своего имени, писал: действительно, как указывается в приводимой статье от 6 июля, в Париже (уже не в Риме. — А.А.) будет созван международный масонский конгресс. «По совершенно частным сведениям, на этом конгрессе центровыми фигурами явятся делегаты французского масонства, которые некоторое время тому назад отправлены были для выяснения положения масонства в России. Делегаты везут крайне благоприятные для масонства сведения, так как поездка их убедила, что в России почва для активного выступления масонства вполне подготовлена и что масонство через оккультические кружки успело завербовать себе значительный контингент сторонников даже среди русской гвардии. Предполагается, что делегаты эти сделают особый доклад в тайном верховном заседании В. Востока, где и будет намечен приблизительный план дальнейших действий». План этот будет сообщен здешним руководителям масонства, с тем чтобы последние представили свои соображения и замечания на втором конгрессе в Риме, который состоится в сентябре и на котором будет окончательно выработан детальный план и даны подробные инструкции «активного выступления». Инструкции будут привезены в Россию в октябре особо уполномоченной на то делегацией [11]

Судя по этому рапорту, Алексеев все же не оставлял своей голубой мечты быть посланным еще раз в Париж, на этот раз уже с той кругленькой суммой, которую он безуспешно пытался выманить полтора года назад. Для этого он делал все, что только мог. 4 сентября 1911 г., когда Столыпин, смертельно раненный 1 сентября Богровым, был еще жив, Алексеев на имя Курлова, прямо обвинявшегося значительной частью российской цензовой общественности в убийстве премьер-министра, послал докладную, в которой говорилось: «От лиц, стоящих близко к здешним масонским кругам, удалось услышать, что покушение на г. председателя совета министров находится в некоторой (!) связи с планами масонских руководителей» [12]. Это «в некоторой» бесподобно. Но, увы, мечта так и не осуществилась: дни Курлова как товарища министра внутренних дел и шефа корпуса жандармов были уже сочтены.

Следует иметь в виду, что интерпретация Алексеева, и это характерно для всех изученных нами документов, относящихся к масонству, не была лживой на все сто процентов. В основе ее лежали некоторые реальные факты, но искаженные и преувеличенные до неузнаваемости. Котенок изображался тигром, жалкая нелепая масонская комедия вроде «Астреи» Чистякова—Джемса выдавалась за генеральное наступление всемирного масонства на жизненные устои Российской империи. История с Архангельской и Беклемишевым действительно имела место, но она была весьма далека от тех масштабов и значения, которые ей приписал неугомонный старший помощник делопроизводителя 2-го отделения департамента полиции.

4 января 1912 г. в департамент полиции было доставлено перлюстрированное письмо, датированное днем раньше и адресованное в Париж Варваре Архангельской. Содержание его выглядит достаточно загадочно и непонятно. «Г-н директор, — говорилось в нем, — принял в соображение все сообщенное в трех письмах, однако на владения А. П. сейчас рассчитывать не следует ввиду предстоящего процесса — надо выждать; есть другие предположения, более выгодные, и общество, сформировавшись, может решить само, что следует приобрести. Г. директор одобряет, что план взят обратно и что подтвержден срок 1-го февраля н. с. Ему необходимо, во-первых, конкретно удостовериться в надежности тех, с кем предстоит дело и кому доверчиво открыты все важные соображения: они сами по себе стоят много, но, конечно, оправдываются лишь при его комбинации. Попусту ехать еще раз он не располагает, а просто после неудачи 1-го февраля переведет стрелку на другие рельсы. Деньги 20 руб. переведем — отправлены, как сказано, отдельно. Об Тифлисе уже хлопочут, но, как, ранее предупреждал, прямых отношений в этом мире нет».

Из письма следует, что между партнерами шла оживленная переписка с обсуждением некоего проекта, реализация которого зависела от хода парижских переговоров. Получая письма-отчеты, «директор» давал Авчинниковой очередные инструкции, согласно которым она должна была действовать дальше. Одновременно он посылал ей деньги, весьма небольшие, что, по-видимому, было заранее оговорено. Письма из Парижа каким-то образом ускользали от полицейского ока, но зато письма «директора» перлюстрировались одно за другим.