Давид Бранденбергер - Д. Л. Браденбергер Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956) Страница 46

Глава 10

Восприятие официальной пропаганды населением во время войны

В июне 1944 года красноармеец Николай Сафонов разразился перед товарищами тирадой по поводу того, что значит быть русским. Его слова настолько воодушевили одного из бойцов подразделения, что он записал их в свой дневник:

«Нужно быть исключительно ограниченным человеком, чтобы не знать, какое огромное место в мировой культуре занимают русская литература, музыка, художественное творчество. Пушкиным, Толстым, Репиным, Суриковым, Чайковским, Римским-Корсаковым, Глинкой гордится весь культурный мир, и тем более обидно, что есть «русские», не понимающие их величия. А ведь искусство — это моральный облик нации, ее душа.

Или взять науку. Разве в условиях реакции, неотъемлемой для России, могли быть в любой другой стране Менделеев, Павлов, Тимирязев, Циолковский?… Сколько великих открытий, сделанных в России, осталось под спудом, и сколькими воспользовались другие?

Имеет ли какой-либо другой народ таких личностей, как Петр и Ленин? Очень немногие. И ни один народ, пожалуй, не смог бы вынести напряжения трех революций и трех крупнейших войн на протяжении менее чем за полвека.

Буквально за 20-25 лет преобразилась огромная страна, воспиталось совершенно новое поколение людей, которые оказались способными удержать безумный натиск всей Европы.

У каждого русского могут быть свои взгляды на жизнь, на достоинства и недостатки нашего общественного строя, но не может не быть чувства гордости за свою нацию, за свой народ».

Эта пламенная речь примечательна тем, что передает в сжатом виде суть семилетней советской пропаганды. И даже один из товарищей Сафонова, Яков Каплун, почувствовал, что тот подался в мелодраму, и мягко прервал его: «Коля, хватит, а то это становится похожим на политинформацию» [625].

При всем своем красноречии Сафонов не был ни агитатором, ни офицером, ни даже членом партии. Он был типичным «выдвиженцем» сталинской эпохи; его призвали в Красную Армию рядовым со студенческой скамьи Московского высшего технического училища им. Баумана. Но если учесть его молодость и скромное происхождение, невольно возникает вопрос: где научился он произносить столь напыщенные демагогические речи?

Ответ в определенном смысле очень прост: Сафонов был воспитан как русский патриот в питомнике сталинской массовой культуры — школой, книгами, прессой, кино, театром. Владение новым национал-большевистским словарем, включающим не только русских героев, мифы и иконографию, но и открытую пропаганду превосходства русской нации позволило ему в 1944 году так обстоятельно и уверенно рассуждать о том, «что значит быть русским».

Но можно ли считать Сафонова типичным представителем русского общества того времени? Чтобы понять, как люди, подобные Сафонову, реагировали в своем большинстве на официальную пропаганду в период 1941-1945 годов, надо просеять массу писем, дневников и донесений ответственных органов и на их основе составить впечатление об общественном мнении. В целом, письма и дневники показывают, что русские люди в годы войны рассматривали себя под «этническим углом зрения», совершенно не характерным для советского общества предыдущих десятилетий [626]. Эти источники раскрывают также стремление реабилитировать русское прошлое [627] и политический смысл, вкладывавшийся в слово «Россия» [628]. Русификация культуры и истории проявлялась и в тенденции описывать с этнической точки зрения даже географию — например, «русская земля» или «русский лес» [629]. И наконец, источники свидетельствуют о том, что смешивание терминов «русский» и «советский» стало в это время повсеместным явлением, особенно у бойцов Красной Армии [630]. Но наиболее показательным представляется анализ мнений, высказывавшихся в период 1941-1945 годов красноармейцами, гражданскими лицами и школьниками, ибо именно такие свидетельства в первую очередь характеризуют восприятие массами национал-большевистской пропаганды.

Примечательно, что при освобождении советской территории от войск Вермахта красноармейцев часто шокировало большое количество порнографических материалов, которые они находили в оставленных немцами убежищах [631]. В значительной мере это объясняется стыдливо-пуританским стилем советских публикаций, но связано также и с тем, что читали воины. Ведь бойцы Красной Армии, как и все население СССР в целом, поглощали во время войны огромное количество исторической литературы, и хотя она, как правило, не отличалась высокими художественными достоинствами, ее влияние на менталитет советских людей трудно переоценить [632]. Наибольшим спросом пользовались романы и рассказы дореволюционных и советских писателей, а также документальная и историко-биографическая литература — от «1812» и «Крымской войны» до «Наполеона» и «Нахимова». Сохранилось множество восторженных отзывов читателей на произведения этого рода. Как пишет офицер Н. Н. Иноземцев, он был настолько захвачен «Брусиловским прорывом» Сергеева-Ценского, что прочитал книгу от корки до корки за один присест. Кроме того, его заинтриговала книга Костылева «Иван Грозный», апологетически изображающая русского царя: «"Иван Грозный" Костылева — новая, по сути дела, трактовка образа Ивана». Сравнивая этот новый, сложившийся после 1937 года взгляд на Ивана IV как на одного из творцов империи российской с его традиционным образом правителя-тирана, Иноземцев с удовлетворением замечает: «Какая разница с тем, что было 8-10 лет тому назад» [633].

Проведенный «Литературной газетой» в 1944 году опрос на тему «Что я читал во время войны» выявил неутолимую страсть к чтению еще у одного офицера, Героя Советского Союза генерал-майора И. Фесина. Он рассказал, что нашел время прочитать не только «Войну и мир», но и еще ряд книг аналогичного содержания:

«"Багратион" С. Голубева заинтересовал меня с точки зрения биографии героя, деталей его жизни, воспитания и военной работы. Но образ Багратиона как стратега, его полководческое искусство остались для меня нераскрытыми. В этом смысле более ценными и поучительными показались мне книги К. Пигарева "Солдат-полководец" и М. Братина "Полководец Кутузов". Мне как военному они дают больше материалов для конкретных выводов, для обобщения явлений военной практики, а также лучшее представление об условиях и обстоятельствах войн прошлого».

Другой офицер, подполковник С. Баишев признался, что долго размышлял над романом А. Н. Толстого «Петр Первый», который явился для него своего рода откровением: «Я изучал историю, прочитал много исторических книг, но настоящее представление об эпохе, исторических деталях, подлинное, ясное ощущение истории я получил только теперь» [634].

На удивление жадные до чтения красноармейцы иногда были так захвачены прочитанным, что испытывали потребность высказать любимым авторам свое восхищение в письмах. Так, капитан Г. Я. Козлов послал вдохновенное письмо Д. С. Лихачеву по поводу его статьи «Культура Киевской Руси в эпоху Ярослава Мудрого», опубликованной в «Историческом журнале» в 1943 году. Заметив, что читал журнал еще до войны, и уже тогда он ему нравился, а «здесь, на фронте, да еще в такое время и тем более», капитан поблагодарил ученого за статью и добавил, что чтение ее доставило ему «чарующее наслаждение и пополнило» его «весьма скромные познания ценными данными из области истории нашей Великой Русской отчизны» [635]. Политработнику Б. Русанову так понравилась книга историка Н. С. Державина, что он отправил ему в начале 1943 года письмо, благодаря автора от имени всего своего подразделения:

«Мы, участники двух исторических битв, Сталинградской и Корсунь-Шевченковской, особо благодарим Вас за Вашу книгу "Вековая борьба славян с немецкими захватчиками", показывающую на протяжении истории величие духа славянских народов, их непреклонную твердость в борьбе против немецких поработителей. Мы гордимся за наших предков, что они всегда были победителями в борьбе с немецкими захватчиками, и мы с полной уверенностью говорим сейчас, что потомки славянских народов вместе с другими свободолюбивыми народами мира станут победителями и в эту Великую Отечественную войну» [636].

Если Русанову борьба многонациональной страны с захватчиками рисовалась как продолжение исторических битв всех славянских народов, то авторы многих других писем отзывались о войне с Германией так, будто ее вели одни лишь русские. К примеру, А. В. Манусевич признался автору книг «Чингиз Хан» и «Батый» Янчевецкому в том, что на него произвело большое впечатление описание борьбы русского народа за свободу во время татаро-монгольского ига во втором из этих романов. «Разрешите Вас особенно поблагодарить за главу "А Русь-то снова строится!"» — писал Манусевич, вдохновленный «верой в энергию и жизнеспособность русского народа, который перенесет любые испытания! Освобождая разрушенные врагом наши города и сожженные деревни, мы видим, как "снова строится Русь", — видим, что как ни опустошают нашу землю новые "батыи", ростки жизни буйно пробиваются на обугленной, много выстрадавшей земле» [637].