Гровер Ферр - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! Страница 46

Гетти также отмечает:

«Встреча со Смирновым состоялась в 1932 году в Берлине. Смирнов проинформировал Седова, что в СССР сформирован «блок» троцкистов и зиновьевцев с остававшимися пока в стороне «правыми». Седов передал это Троцкому».[329]

Ученый-троцкист Пьер Бруэ, несмотря на неприкрытую враждебность к Сталину, тем не менее доказывает: «блок» действительно существовал, а Троцкий лгал, когда пытался уверить в обратном.[330] Поэтому, когда Бухарин тоже упомянул «блок», нет никаких оснований считать, что в это слово он вкладывал какой-то иной смысл.

Еще одно вздорное утверждение почерпнуто Коэном у Александра Орлова:

«Увидев сталинские исправления в тексте своего первоначального признания, о котором они договорились в июне с Ежовым и сталинским эмиссаром Ворошиловым, Бухарин от него отказался».[331]

Как, напомним, отмечал Гетти, Орлов в силу своего положения просто не мог ничего знать ни про договоренности, ни про отказ от них. Все его сведения из «Лубянских подвалов» — чистой воды фальсификация. Понятно, впрочем, почему именно эти сведения привел в своей книге Коэн: они блестяще вписываются в принятую им концепцию.

В изложении самого Коэна его «теория опровергательных признаний» выглядит так:

«Вкратце, выбранная им (Бухариным. — Г.Ф., В.Б.) тактика должна была состоять в том, что он разом признается в «политической ответственности» за все на свете, тем самым спасая семью и подчеркивая символичность своей роли, и в то же самое время будет категорически отрицать или тонко опровергать свою причастность к какому-либо конкретному преступлению, и действительный политический смысл обвинений станет тогда ясен для «интересующихся».[332]

Коэн очевидным образом выдает желаемое за действительное. Невозможно даже представить, что кто-то, проштудировав стенограмму процесса, не смог бы вдруг заметить многократные покаянные признания Бухарина в совершении конкретных преступлений! И раз уж Коэн умудрился «не заметить» ни одного из них, нам придется немного злоупотребить терпением читателя, чтобы процитировать ряд характерных фрагментов бухаринских показаний на процессе.

В начале допроса подсудимого Бухарина им сделано было следующее заявление:

«Бухарин… Я признаю себя виновным в том, что я был одним из крупнейших лидеров этого «правотроц- кистского блока». Я признаю себя, следовательно, виновным в том, что вытекает непосредственно отсюда, виновным за всю совокупность преступлений, совершенных этой контрреволюционной организацией независимо от того, знал ли я или не знал, принимал или не принимал прямое участие в том или ином акте, потому что я отвечаю, как один из лидеров, а не стрелочник контрреволюционной организации».[333]

По мнению Коэна, «вторая часть этого заявления превращает первую в бессмыслицу». Но в том-то и дело, что такое суждение ошибочно. Во многих юрисдик- циях, — что, например, часто встречается в судебной практике современных Соединенных Штатов, — все участники преступной группы считаются виновными в преступлениях, которые совершены отдельными сообщниками.

Бухарин признался в подготовке планов свержения Советской власти насильственным путем при поддержке иностранных держав и в расчете на вовлечение СССР в войну на поражение:

«Вышинский. У вас ставилась задача организовать повстанческое движение?

Бухарин. Повстанческая ориентация была.

Вышинский. Ориентация была? Вы на Северный Кавказ посылали Слепкова для организации этого дела? Посылали вы в Бийск Яковенко для той же цели?

Бухарин. Да».[334]

«Бухарин. Я использовал легальные возможности для антисоветских, нелегальных целей. Пятаков рассказал в этой беседе, которая происходила летом в 1932 году, о встрече с Седовым, относительно установки Троцкого на террор. В то время мы с Пятаковым считали, что это не наши идеи, но мы решили, что очень быстро найдем общий язык и что разногласия в борьбе против Советской власти будут изжиты. Томский и Рыков, может быть, я ошибаюсь, говорили с Каменевым и Сокольниковым. Мне помнится, что в тот период Томский особенно настаивал на осуществлении государственного переворота и на концентрации всех сил, тогда как члены правого центра ориентировались на повстанческое движение».[335]

«Бухарин. Это уже относится к следующему периоду. Может быть, вы разрешите рассказывать в хронологическом порядке, как у меня расположен материал: сначала о «дворцовом перевороте», затем переходе к восстанию, от восстания к собственно государственному перевороту.

Вышинский. Скажите, какова была основная задача группы заговорщиков в этой области?

Бухарин. Даже в этот период главной задачей было свержение Советского правительства насильственным путем».

«Вышинский. Вот вы и скажите, как готовились к свержению Советского правительства насильственным путем.

Бухарин. В этот период мы уже обсуждали вопрос о свержении Советского правительства насильственным путем, с помощью группы военных участников заговора.

Вышинский. Группы?

Бухарин. Да.

Вышинский. Группы участников вашего заговора?

Бухарин. Совершенно верно.

Вышинский. В лице Тухачевского, Примакова и некоторых других?

Бухарин. Там была еще группа Енукидзе».

«Бухарин… Я могу здесь сказать еще об одном факте, который не упоминался. Тогда я говорил относительно самого себя. Я послал Слепкова для подготовки кулацкого восстания на Кубани, Рыков послал на Кавказ Эйсмонта, который вступил в связь с правым Пивоваровым и троцкистом Белобородовым, о чем говорилось на судебном следствии».

«Вышинский. Вы хотите так изобразить дело, что вы практического отношения к этим преступлениям не имели.

Бухарин. Как же не имел, когда я послал в Сибирь Яковенко для организации вооруженных кулацких восстаний, посылал на Северный Кавказ Слепкова для той же цели».

«Бухарин. Слепкова я посылал как квалифицированного человека по организации повстанческого движения. Но Слепков на месте мог, сориентировавшись и узнав, какие там имеются организации, мог предпринять некоторые шаги помимо меня».

«Бухарин. Что Слепкова я посылал, я не отрицаю. Я посылал его, чтобы он связался с белогвардейскими казацкими кругами».

«Вышинский. Я вас спрашиваю, обвиняемый Бухарин, вы посылали Слепкова для организации белогвардейских кулацких восстаний?

Бухарин. Да».

«Вышинский. Перехожу к первому вопросу. Следовательно, Карахан вел переговоры с немцами. Видимо, это происходило с ведома вашего блока. Бухарин об этом знал?

Рыков. Томский об этом сказал мне и Бухарину.

Вышинский. Значит, Бухарин знал об этом? Подсудимый Бухарин, вы знали об этом?

Бухарин. Гражданин Прокурор, я два раза уже сказал, что знал».

«Председательствующий. Подсудимый Бухарин, продолжайте.

Бухарин. В 1933–1934 годах кулачество было уже разгромлено, повстанческое движение перестало быть реальной возможностью и поэтому в центре «правой» организации снова наступил период, когда ориентация на контрреволюционный заговорщический переворот сделалась центральной идеей. Таким образом, от «дворцового переворота», комбинации переворота с массовыми восстаниями и ориентация на массовые восстания и соответствующая практика дела перешли к голому контрреволюционному заговорщичеству, и в центре стали идеи государственного переворота, осуществляемого путем вооруженного заговора.

Сила заговора — это силы Енукидзе плюс Ягода, их организация в Кремле и НКВД, причем Енукидзе в то время удалось завербовать, насколько мне помнится, бывшего коменданта Кремля Петерсона, который, кстати сказать, был в свое время комендантом поезда Троцкого. Затем — военная организация заговорщиков: Тухачевский, Корк и другие.

Вышинский. В каком году это было?

Бухарин. Я считаю, что это было в 1933–1934 годах».[336]

«Бухарин. Я с Ходжаевым говорил первый раз в жизни политически. Это объясняет характер разговора. Я с ним говорил относительно того, что необходимо быть готовым к свержению Советской власти насильственным путем, и для этого необходимо использовать возможные массовые движения, которые бы могли быть там».

«Вышинский. Вы с Ходжаевым разговаривали о свержении Советской власти, подготовлявшемся вашей заговорщической группой?

Бухарин. Говорил в закрытых туманных формулах.

Вышинский. В таких, однако, формулах, чтобы он понял вас?

Бухарин. Совершенно верно.

Вышинский (к Ходжаеву). Вы поняли?

Xоджаев. Абсолютно.