Олег Попцов - Хроника времён «царя Бориса» Страница 49

Оказалось, у нас есть экономисты, много экономистов. Когда их впервые в 1988 году собрал академик Абалкин (в ту пору вице-премьер), получилось зрелище впечатляющее. Только в нашей стране, практически не имевшей действенной экономики, могло существовать такое количество экономистов, обслуживающих политику, игнорирующую законы нормального экономического развития. Не сочтем это лыком в строку, но Попов из числа тех самых экономистов. Разумеется — это никак не принижает Гавриила Харитоновича. Просто все это беды нашего исторического развития, и все мы часть этих бед. Еще перед выборами мэра Попов подбросил идею о своей отставке. Это был пробный укол, добавивший Попову политической популярности. Москва желала иметь своего реформатора, находящегося в череде высших политических жрецов новой демократии. Попов в тот момент в сознании москвичей продолжал существовать как ключевая фигура общего демократического процесса, как человек, близкий к Ельцину, а значит, способный влиять на политику последнего. Ельцин, по крайней мере внешне, этого заблуждения не нарушал. Ельцину была нужна Москва, как оплот его политического курса. Но уже в тот момент окружение Ельцина прикладывало достаточно усилий, чтобы вытеснить Попова из зоны активного влияния на Президента. Использовался хрестоматийный метод, столь привычный в политических интригах, — заронить подозрение. Как поступил Попов, что и где он сказал. В таких случаях власть податлива. Не потому, что она плоха, а потому, что соперничество, ревность — составляющие любой власти.

Ельцин на пути своего политического восхождения дважды пережил предательство своих непосредственных помощников, должностных лиц, подчиненных ему лично. Правда, оба случая были схожими. Ельцин либо приходил в окружение не своих единомышленников, а, скорее, десантировался на уже занятый плацдарм власти, так случилось в Москве в 1987 году, либо создавал окружение как компромисс, расплачиваясь за свою долю власти, так случилось в 1990 году, когда он был избран Председателем Верховного Совета России. Московский партаппарат его предал классически, массированно, сразу во всех эшелонах. Справедливости ради уточним: как в первом, так и во втором случае Ельцин проявил слабость. Он трудно вписывается в непривычную для себя кадровую ситуацию; оказавшись на высшей ступени власти, он по собственной инициативе, а это синдром одинокого человека, как бы отдаляется от своего окружения, выдерживает дистанцию. Это не проходит бесследно. Аппарат мгновенно свидетельствует заинтересованность в подобных процессах, так как на его глазах сужается круг самых близких. Однако всегда находятся люди, без которых невозможно существование главы государства. Он общается с ними ежечасно. И вот тогда люди, поначалу выполняющие хотя и жизненно важную работу, создающие среду обитания лидера, главы государства, но не его политику: обеспечить его безопасность, отследить распорядок дня, подготовить текст выступления, организовать встречу, — оказываются самыми значимыми. Так постепенно меняется интеллектуальная среда окружения, его многокрасочность. Появляется возможность дозирования информации, а значит, владения гневом и восторгом лидера, направить их на тех людей, которые противостоят теперь уже интересам не Ельцина, а этих, наиболее приближенных лиц. О Ельцине правомерно сказать — Президент был ужален змеей дважды. Его осторожность, недоверчивость сотворены политической судьбой. В окружении Ельцина крайне часто можно услышать слова: «Напрасно он доверяет такому-то». Это слова-предвестники. С этой минуты «такому-то» не позавидуешь. Отрицательная информация о нем плюсуется ежечасно. Иногда это делается из добрых побуждений, искренне. Но очень часто этим злоупотребляют те, кто знает о повышенной ранимости Ельцина.

Подозрение — это ещё и искушение аппарата приоткрыть некую запретную дверь, получить информацию, которой не обладает никто. И тогда складывается классическая ситуация — король не терпит дурных вестей. Вот тогда возглас со стороны, будь то газета, телевидение, радио, — по сути, крик, заставляющий оглянуться власть во благо её собственного спасения. Если ещё власть к тому способна.

В обстоятельном и откровенном изложении причин, в силу которых Попов уходил в отставку, о чем из уст самого Попова Москва сразу же и узнала, безмерно много правды, однако и лукавство тоже есть. Попов не говорит — «я не справился». Он предпочитает иную формулу — «мне не дают справиться».

Я пишу эту главу, сидя в самолете австрийской авиакомпании. В качестве лоцмана на время пролета над нашей территорией по маршруту Токио Вена на борту вместе с австрийским экипажем наш летчик. Он время от времени выходит из кабины и заводит со мной разговор. Российский пилот — яростный приверженец демократии. Суждения его удивительно точны. «Демократы не брали власть, она сама ковырнулась. Повезло. Так удержите, — говорит он возбужденно. — Докажите, что способны её отстоять, и народ пойдет за вами».

Относительно «повезло» я не соглашаюсь с ним, пытаюсь разъяснить ему, что это не везение, а, скорее, приговор судьбы, вынужденность, и она добром не кончится. Мой собеседник молчит, что-то взвешивает, затем соглашается со мной. «Нынче вся жизнь — вынужденность». Мы ещё о чем-то говорим, он вспомнил статью в «Огоньке», точнее, её эпиграф: «В армии нет демократии, но есть ли у демократии армия?» Вдруг так же внезапно заговорил о Гаврииле Попове, назвал себя его сторонником и подытожил: «Ельцин не прав. Он отдал Попова». Мы не договорили, самолет вошел в зону активных воздушных потоков, последовала команда пристегнуть ремни, и наш разговор лишился продолжения.

Кому Ельцин отдает Попова? Отвечая на этот вопрос, нам следует сделать шаг назад. Итак, Попов предлагал свою кандидатуру Ельцину трижды. До избрания мэром — на пост вице-президента. Чуть позже, в момент формирования нового правительства, на пост руководителя российской Службы безопасности, а затем на пост министра иностранных дел. Об этом никогда не говорилось вслух, но такие мотивы присутствовали в их доверительных разговорах. Если внимательно вглядеться в эти должности, то каждая из них при высоком навыке исполнения может стать ключевой как во влиянии на процесс в целом, так и на Президента, его воззрения, конкретно. Мы уже говорили, Ельцин не отклонил этих претензий. Он поступил иначе. Промолчал и в дальнейших разговорах к этой теме не возвращался. Хотя и насторожился внутренне. Если для Попова подобные предложения серьезны, значит, он не рассматривает пост мэра для себя как реально значимый. Это — если постараться увидеть в поступках Попова карьерные устремления. Но Попов мог высказывать их по другой причине. Он почувствовал, что не в состоянии справиться с ситуацией и не желает оказаться под «колесом истории», боится лишиться политической перспективы на будущее, на которую он, конечно же, рассчитывает. Человек, оказавшийся за спиной главной фигуры, имеет шансы сохранить себя в случае социального взрыва. Его реформы остались невоплощенными. Он всегда может сказать — я предупреждал, мне не дали спасти вас! В таких случаях крайне важно в момент разгрома не оказаться во главе войска. Пожалуй, эту часть своего замысла Попов упустил. А все, что касается сил противостоящих, мафиозных, партократических, — сущая правда. Убежден, что отставка Попова не просто обострит ситуацию, она усложнит её в демократическом движении.

К этому времени Попов уже достаточно разочаровался в своем детище «Демократической России». Он станет искать политическое пространство и неминуемо углубит раскол демократического движения, обескровит его интеллектуально. Профессионалы, тяготеющие к либеральным взглядам, из числа шестидесятников, разобщены и стараются держаться в стороне от митингового буйства демократов. Попов может оказаться тем магнитом, к которому они потянутся. Его движение, партия, реши он её возглавить, никогда не будет многочисленной. Попов устал от массовости.

Благополучность политики реформ в России зависит, в первую очередь, не от сознания, которое поднимет или не поднимет Содружество; останется или покинет политическую сцену Горбачев; будут ли возникать перманентные конфликты между Президентом и парламентом, главное условие в другом — в наличии политической стабильности в столице, Санкт-Петербурге, Свердловске и ещё трех — пяти регионально значимых городах. Столица занимает особое положение. Без гарантированного социально-политического климата в столице не смогут действовать Президент, правительство, парламент.

Президенту неудобен Попов. Почему — другой вопрос. И вопрос не основной. Уход Попова открывает коридор фронтальной атаки обезумевшего от своей неумелости депутатского корпуса, атаки на Лужкова. Возможно, и не идеальную фигуру, возглавившую ту самую власть, которая была коррумпирована по горизонтали и вертикали до него, но совершенно явственно: человека, обладающего организаторской и хозяйственной одаренностью. Демократия в России не в том состоянии, чтобы позволить себе разбрасываться такими людьми. Поколение шестидесятников — основное ядро, вздыбившее страну в эти нелегкие 6 лет, — уходит с политической арены. И окружение Президента России этому способствует. Наступил момент противоборства поколений на политическом Олимпе.