Василий Шульгин - Три столицы Страница 49

По этой причине, когда государство вмешивается «в известных случаях», начинаются похождения риносероса[37] в посудной лавке. Сокрушительные походы эти обыкновенно сводятся к целому ряду запретительных мер, причем излюбленным носорожьим приемом являются «твердые», то есть принудительные, государством продиктованные цены. Излюблен прием сей потому, что уж очень это просто: самая примитивная голова может это не только «придумать», но и ввести в жизнь. Но следствие этого детского жеста во все времена было одно и то же: товар исчезал с рынка. Ибо твердые цены своим несгибающимся каркасом ставят в слишком трудные условия производство и торговлю. Оба эти занятия требуют постоянного приспособления к изменяющимся условиям рынка — в этом и состоит искусство предпринимателя и торговца. Искусство это малодоступно государственным чиновникам, если они в то же время сами не являются участниками производственных и торговых процессов. А если доступно в этом последнем случае, то только в той области, в которой государство через чиновников само является фабрикантом или купцом. Но как фабрикант мыла не считает себя компетентным в торговле хлебом, так точно добросовестный чиновник никогда не возьмется за дело, в котором он ничего не смыслит. А таким совершенно закрытым для него делом будет вся экономическая практическая жизнь страны, в которой государство, как заводчик или торговец, само не выступает. Требовать от чиновников всезнания нелепо, а поручать ничего не понимающим людям тончайший аппарат цен еще глупее. Если бы и нашлись чиновники, которые понимали бы кое-что, каждый в данной области торговли, то пришлось бы для того, чтобы не стеснять торговлю и производство, посадить по такому знающему чиновнику в каждую лавку и каждую мастерскую. Это обошлось бы так дорого, что товары стали бы гораздо дороже, чем без государственной нормировки. Нормировать же цены одних товаров и не нормировать других опять выйдет чепуха. Если нормировать цену на хлеб, то придется государству устанавливать и цену на косарей и жниц, а ну-ка, попробуйте это. На что уже Ленин был странная голова, в которой воля неистово превышала мозги, но и он под конец жизни сообразил, что если по социалистическому учению государству полагается всюду совать свою лапу, то прежде всего необходимо, чтобы государственные чиновники практически знали экономическую жизнь, какую они рвутся перефасонивать. Посему сей муж и завопил на удивление всей Европе и прочим странам: «Товарищи коммунисты, вы, которые отрицаете торговлю, прежде всего выучитесь торговать, потому что, если не выучитесь торговать, сей самой торговли не уничтожите». Правда, когда коммунисты выучатся торговать, они перестанут быть коммунистами, ибо поймут, что мир настолько сложен, что в убогую, детскую, примитивную социалистическую доктрину его не уложишь, но тем более по своим результатам окажется великим исступленный вопль Ленина, —   сие предсмертное просветление совершенно слепого человека…

Но если насильственные, запретительные меры государства ничего не приносят, кроме вреда, в экономических процессах (в особенности, когда государство выступает внезапно, «в известных случаях», каковые случаи обыкновенно имеют место именно тогда» когда экономическая жизнь болеет сама по себе), то это не значит, чтобы государство не могло влиять, и очень сильно, на экономическую жизнь, если оно подходит к ним с совершенно другой стороны.

Я говорил выше о выгоде и невыгоде трестов. С одной стороны, они великолепный аппарат для концентрации, а следовательно, сбережения народной энергии, то есть они целесообразны и экономны, как монархия (и недаром главарей трестов называют «стальными», «керосиновыми» и иными королями), а с другой стороны, они, злоупотребляя своей силой, опасны, как деспотии. Как же пройти в этом случае так, чтобы волки были сыты и овцы целы?

Теоретически говоря, можно бы предложить следующую концепцию: пусть бы было в каждой области только два «великана». Один великан, это будут все частные предприятия, добровольно соединившиеся в одно целое, а другой великан да будет государственная в этой области коммерческая деятельность.

Очень трудно говорить отвлеченно. Возьму лучше пример этого рода, уже почти осуществленный. Во многих странах есть железные дороги казенные и частные. И это является наиболее благоприятной комбинацией. Почему?

Да потому, что если бы были одни казенные железные дороги, то, как всякое казенное предприятие, они рисковали бы, так сказать, заплесневеть и закостенеть. В чиновничьем хозяйстве всегда есть наклонность застыть в установившихся рамках, в нем всегда обнаруживается недостаток инициативы, этакая некоторая степенность чиновничья, которая весьма недалека от китайской неподвижности.

Если бы были одни частные железные дороги, они в конце концов слились бы в единый трест, который взял бы в свои руки всю экономическую жизнь страны, возил бы, что хотел, как хотел и по каким ему угодно ценам.

Конкуренция в этом деле двух начал, государственного, которое не только гонится за прибылями, но преследует и другие цели, и частных железных дорог, которые именно гонятся за прибылями и потому будут применять все новейшие изобретения, эта комбинация является наиболее выгодной и наименее опасной.

То, что удается в железнодорожном деле, может, конечно, удаваться и в некоторых других областях. Сергей Юльевич Витте учредил в России водочную монополию. Возобновление идеи «царева кабака» встречало и встречает сильные возражения с точки зрения государственного достоинства, а также с точки зрения «трезвости», к которой винная монополия должна была будто бы привести, но не привела. Но, как чисто хозяйственное предприятие, водочная монополия себя очень оправдала. И водка была хороша, и цены были умеренные, и прибыль предприятие давало огромную.

Однако эта государственная водочная торговля совершалась под знаком монополии. Это вовсе не идеал. Наоборот — государственное производство должно стать в одни условия с частниками. Допустим, государство заинтересовалось табаком. Все частные табачные плантации и фабрики надлежало бы в таком разе оставить в покое, пусть себе плодятся, множатся, трестируются между собой. Трестирование надо было бы всячески поощрять для того, чтобы частные предприятия становились экономически сильнее, давали бы продукты лучше и дешевле и дороже платили бы своим рабочим. Но параллельно с этим государство могло бы завести свои табачные плантации и открыть свои табачные магазины. Являясь в высшей степени мощным противником, ибо государство обладало бы сильным капиталом, оно этим самым вынуждало бы мелкие предприятия сливаться в большие и удешевлять табак. Идеал — это чтобы в конце концов в стране был только «трестовый» табак и «государственный» табак. Конкуренция этих двух больших спрутов, поставленных в совершенно одинаковые условия (т. е. чтобы государство ни в чем не жало и не стесняло частников), дала бы, на мой взгляд, наилучшие для потребителя результаты.

Допустим, однако, что государство в какой-нибудь области оказалось неподготовленным и неумелым, а это непременно будет. В этом случае государственная промышленность начнет давать убыток. Тогда ее нужно закрыть, передав в частные руки. И наоборот: допустим, что частники не могут с государством конкурировать. Тогда, наоборот, —   частники принуждены будут отступить, однако вовсе не навсегда, а только до той поры, когда государственная промышленность в силу всегда возможного в казенном хозяйстве окостенения до такой степени отстанет от жизни, что для частной инициативы опять появятся нужные условия.

Словом, я хочу сказать, что свободная конкуренция государства и частников является, на мой взгляд, в настоящее время той формой сожития, которая могла бы использовать всю силу огромных частных хозяйств, называемых трестами, и не опасаться в то же время их хищных когтей.

Сказанное в высшей степени различно прививалось бы в разных странах. В странах с развитой частной энергией, с большими практическими навыками, мощными частными капиталами позиции государства были бы весьма ограниченными. Наоборот, там, где частный капитал вял и незначителен, деятельность государства по необходимости должна была бы быть гораздо шире.

Это последнее положение, несомненно, имеется в России. Если представить себе, что государственная деятельность — это те снега, которые одевают высокую гору сверху, то русская гора расположена в северном климате, где эти снега спускаются далеко вниз, даже летом. Чтобы они отступили наверх, туда, подальше, к самому пику, для этого нужно энергичное солнце горячей личной инициативы, которое пока в России отсутствовало.

Насколько в России казенное хозяйство может хорошо работать, это я наблюдал близко во время войны. Я был членом Особого совещания по обороне, от самого его основания и до самого его конца. Многим, вероятно, памятна та шумиха, которая была поднята, когда у нас не хватило снарядов. Без конца говорилось о том, что надо использовать частную промышленность и что, если к ней обратиться, она сделает чудеса.