Борис Фрезинский - Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) Страница 51

Работа над альбомом началась сразу по возвращении в Париж; ее следы — в письмах к В. А. Мильман[480]:

10 мая: «Об испанском альбоме. Я вчера послал часть фото оказией. Потом в „Известия“ послано дважды».

Первоначально Эренбург думал послать Малкину сто снимков, чтобы тот отобрал нужное для альбома, а Эренбург сделал бы к ним подписи. После он решил отбирать сам:

«Впредь я пошлю Вам уже отобранные мной с подписями. Из тех, что посылаю сегодня в „Известия“ для альбома, пойдет только одна: парень с кувшином. Из тех, что послал Вам с оказией, пойдут многие. Я не помню точно, что я послал Вам с оказией и в первый раз в „Известия“ — пришлите список, я укажу, какие пойдут для альбома, и вышлю подписи. Пришлите поскорее список. Таким образом, выберу фото я сам, Малкину ничего об этом не говорите. Пришлите текст всех статей. Все будет послано 20-го мая».

24 мая: «Фото для альбома получите с оказией 30-го. Текст выправлю и вышлю почтой 26-го».

9 июня: «Я дошлю Вам еще несколько фото для испанского альбома. Пошлю с оказией. Часть — в замену прежних, часть — с новым текстом. Пришлите мне тотчас же список всех фотографий (названия и содержание) и опись текста — о чем идет речь»…

Оглядываясь потом на прожитые годы, Эренбург написал: «Для одних жизнь раскололась надвое 22 июня 1941 года, для других 3 сентября 1939, для третьих — 18 июля 1936»[481]. Речь идет о датах начала войн Отечественной, Второй мировой и мятежа Франко в Испании. Именно с 18 июля 1936 года на десять лет жизнь Эренбурга стала напоминать жизнь миллионов людей; он характеризовал ее простыми словами:

«<…> сообщения, опровержения, песни, слезы, сводки, воздушная тревога, отступление, наступление, побывки, минутные встречи на полустанках, разговоры о нотах, о тактике и стратегии, молчание о самом главном, эвакуации, госпитали, огромное всеобщее затемнение и, как воспоминание о прошлом, беглый свет карманного фонарика…»[482].

Неоднократно Эренбург запрашивал у «Известий» разрешения на отъезд в Испанию и не получал вразумительного ответа; 24–26 августа он отправил в Москву все для газеты и для фотоальбома, а затем поездом выехал из Парижа и 29 августа прибыл в Барселону. 4 сентября «Известия» напечатали его первую телеграмму из Испании — он стал военкором газеты.

Читая его испанские репортажи в «Известиях», в Изогизе решили издать не один фотоальбом, а два. Второй — о событиях после 18 июля 1936 года; он требовал новых снимков и текста. Эренбурга эта идея обрадовала, но реальные обстоятельства его работы не позволяли ему подготовить необходимый материал быстро (14 декабря он писал Мильман: «Альбомы. Послать фото сейчас не могу. Очерки дополнительно можно взять те, что даю в „Известия“»).

Работа в Испании теперь не ограничивалась корреспондентской. Консул в Каталонии В. А. Антонов-Овсеенко (Эренбург знал его по Парижу 1909 года) предложил заняться агитационной работой среди анархистов. Москва дала деньги на агитгрузовик; Эренбург оснастил его печатным станком и кинопередвижкой. Ему помогала Стефа — жена испанского художника Херасси; Эренбург вспоминал:

«Она говорила по-испански, как будто родилась не на Львовщине, а в Старой Кастилии. Она должна была переводить диалог фильмов и помогать в издании армейских газет. Официально грузовик находился в ведении Комиссариата по пропаганде Женералите — так было написано на кузове. Общее внимание привлекали слова: „Печатня и кино“. В Барселоне мы подыскали шофера, механика и двух типографов, один из которых знал четыре языка»[483].

Печатая боевые листки и показывая фильмы («Чапаев», «Мы из Кронштадта», «Микки-маус»), Эренбург ездил по фронтам. Он был убежден в необходимости единства республиканцев и охотно ему содействовал — не только работой на агитфургоне, но и письмами советским послу и консулу по проблемам каталонских анархистов (сентябрь — ноябрь 1936 года), хотя совмещать все это с оперативной журналистикой для «Известий» было нелегко. У автора «Хулио Хуренито» сложились неплохие отношения со строптивыми анархистами и их лидером Дуррути. Однако к концу года советские представители к анархистам охладели (как считалось, из-за их связей с троцкистами) и работу агитфургона прекратили.

В конце 1936 года Эренбург смог отправить в Изогиз для второго фотоальбома снимки (не только свои), а в качестве текста велел взять очерки, что с июля по декабрь 1936-го посылал в «Известия». Первый же альбом еще 21 октября 1936-го Изогиз сдал в производство, приступив к работе над вторым.

Между тем наступил 1937 год. Слухи, доходившие до Эренбурга из СССР, были страшны, непонятны и масштаба событий не передавали. С начала августа 1936-го Бухарина не было в «Известиях», хотя газета подписывалась его именем. Арестовали его в Кремле лишь 27 февраля 1937-го. Обязанности редактора газеты исполнял зав. Отделом печати ЦК ВКП(б) Б. М. Таль. Корреспонденции Эренбурга газета печатала, но что происходит с фотоальбомами, он не знал и 25 февраля из Барселоны запросил Таля: «Очень прошу Вас выяснить, если это в Вашей возможности, почему мои два альбома, посвященные Испании, не выходят до сих пор, несмотря на актуальный характер. Этим книги уничтожаются»[484]. Ответа не последовало, и 27-го (в день, когда арестовали Бухарина) он повторил из Валенсии: «Очень прошу Вас ответить на вопрос об альбомах, который я поставил в предшествующей телеграмме». Ровно через месяц первый испанский альбом подписали к печати[485].

Альбом назывался «UHP» (первые буквы пароля восставших астурийских горняков, значившего в переводе «Союз братьев-пролетариев»). Его текст — подписи под девяноста снимками работы семи мастеров (только

18 — эренбурговских). Подписи были разные: как специально написанные, так и исправленные фрагменты прежних статей. Среди фотографов альбома значился и приятель Эренбурга Шим (Давид Сеймур). Оформил альбом художник Е. Голяховский.

О выходе альбома «UHP» оповестили советские газеты, но никаких аналитических статей не появилось. В № 11 «Советского фото» говорилось: «Той Испании, которая была в прошлом и какой ее фиксирует первый том книги Ильи Эренбурга, — уже не будет. К прошлому — нищете, голоду, эксплуатации возврата нет» (таков был оптимизм 1937 года).

Второй том назывался «No pasaran!» [ «Они не пройдут!»]. Он был сдан в производство 16 апреля, а подписан в печать 11 сентября 1937-го. В него вошли 24 очерка («Письма из Испании» Эренбурга, которые печатались в «Известиях» в июле — декабре 1936-го) и 94 снимка (из них 14 — эренбурговских; среди фотографов были два его приятеля: Шим и Роберт Капа). Второй испанский фотоальбом оформили тоже близкие люди: Эль и Эс Лисицкие. 3 декабря 1937-го «Известия» так отозвались на оба фотоальбома своего испанского корреспондента:

«Тонкий художник, наблюдательный журналист, Илья Эренбург умеет рассказывать о том, что видит. Он не оставляет читателя равнодушным. Он переносит его в обстановку боев испанского народа с фашизмом, он ведет его в деревни и города республиканской Испании, показывает ее мужественных защитников, ее страдания и ее победы <…>. Это два альбома, в которых фотодокументы обладают красноречием агитатора, а текст заставляет учащенно биться сердце…».

IV. Работа без устали (1940–1945)

1. «Падение Парижа»

«Падением Парижа» открывается цикл панорамных политических романов Ильи Эренбурга (в него входят также послевоенные «Буря» и «Девятый вал»). Впервые Эренбург, автор по преимуществу лирической и сатирической прозы, писал романы, в которых политические события были не только содержанием, но и основой динамики сюжета.

Картина жизни в них мозаична благодаря массе героев, представляющих различные социальные слои и политические силы, и «кинематографическому» монтажу. Из трех названных романов последний таков, что Эренбургу не захотелось печатать его в последнем (1962–1967 годы) собрании своих сочинений. А «Падение Парижа» — географически самый локальный (в нем описана Франция 1936–1940 годов), наименее подверженный внутренней цензуре (она сказывается лишь в части сюжета, связанной с пактом Молотова — Риббентропа и описанием деятельности французских коммунистов, подчиненных командующему ими из Москвы Коминтерну) и художественно наиболее удачный.

Эренбург прожил во Франции много лет, превосходно знал страну, ее историю и культуру, жизнь ее художественной и литературной богемы, парламентские кулисы, прессу и деятельность политических партий. Он был не только свидетелем многих событий общественной и политической жизни Франции в 1909–1917 и в 1925–1940 годах, но и участвовал как антифашист и популярный за рубежом писатель в сплочении левых интеллектуалов Запада (недаром на него было собрано огромное полицейское досье). Опыт журналистской и писательской работы подготовил Эренбурга к тому, чтобы написать роман-хронику крушения Франции. Время, предшествовавшее написанию романа, было для писателя трудным. После поражения Испанской республики он жил в Париже — впервые за долгие годы — без дела («Известия» крайне неохотно и только до 12 апреля 1939 года печатали его корреспонденции). Эренбург очень тяжело пережил известие о советско-германском пакте. Сама мысль об альянсе СССР и гитлеровской Германии была для него непереносима: этот альянс уничтожал основу всей его деятельности 1930-х годов, которую Эренбург формулировал так: «Главное сейчас — разбить фашизм». Приходится лишь гадать, насколько мрачным представлялось Эренбургу будущее зимой 1939–1940 годов: был ли он уверен в непрочности сговора двух диктаторов? Не возникал ли перед ним применительно к собственной судьбе образ несчастного Лазика Ройтшванеца, которому не оказалось места на земле?.. Отлучение от газетной работы, по счастью, избавляло его от необходимости публично высказывать поддержку линии Сталина. Но, оставаясь подданным своей страны, Эренбург, понятно, не мог позволить себе открыто выражать критическое отношение к ее политике. Для многих своих французских знакомых он стал представителем враждебного государства (в СССР вся пропаганда обвиняла в развязывании мировой войны не фашистскую Германию, а «империалистические» Францию и Англию). «Я ослаб, быстро уставал, не мог работать, — вспоминал Эренбург в мемуарах „Люди, годы, жизнь“. — В ту зиму мало кто к нам приходил: некоторые из былых друзей считали, что я предал Францию, другие боялись полиции — за мною следили»[486].