Анна Политковская - Путинская Россия Страница 52

Сначала у солдат-новобранцев недоумение, а потом — уважение, — говорит Дорогин. — Когда в Москве победила демократия, кроватку Ильича пытались свергнуть на Камчатке. Но нам все-таки удалось ее отстоять. Не то что у вас — памятник Дзержинскому на Лубянке.

Дорогин уверен, что ничего не надо искусственно менять — история ровно такая, как она есть, и не надо было иметь слишком много ума, чтобы снести памятник Дзержинскому. И еще он уверен, что раз мемориальный ленинский уголок установили в Чапаевской дивизии специальным решением Совета народных комиссаров, то требуется, по крайней мере, постановление российского правительства, подписанное премьер-министром, дабы кроватку отправили в утиль.

Мы говорим о том, на каком примере на Камчатке воспитывать солдат сейчас. Точка зрения нынешнего командира Чапаевской дивизии подполковника Валерия Олейникова:

На примере тех, кто воевал в Чечне и Афганистане.

Предыдущий командир 1-й «ленинской» роты как раз «чеченец» — тогда старший лейтенант Юрий Бучнев получил Героя России за бои в Грозном.

Мы продолжаем говорить о примерах дальше. Воспитание Чечней вряд ли может быть положительным… Дорогин в дискуссию не вступает — помалкивает. И, слава Богу, Дорогин — высший офицер, он служит стране, и его политические взгляды, по большому счету, никому не интересны. Поэтому Дорогин и не старается их высказывать. А вот о будущем размышляет охотно — идеология идеологией, а сокращение в войсках идет. Офицеры чувствуют себя как на пороховой бочке.

— Мы готовы, что государство в любой момент может расправиться с теми, кто верно ему служил, — считает начальник штаба дивизии Александр Шевченко. И остальные офицеры согласны с ним, и Дорогин тоже. Ни у кого из претендентов на увольнение нет приличных чину и званию гражданских специальностей и, конечно, нет жилья. Уйдут из армии — лишатся угла, потому что сейчас все живут в служебных квартирах. Игорь Шаповал — инженер по эксплуатации колесной и гусеничной военной техники. Шевченко — мастер по холодной обработке металлов. Так что после офицерства — путь им чинить тракторы. И в ларьки металлоремонта — ключи гражданам точить. Шевченко дорожку частного предпринимательства уже протоптал — два года из трех, что учился в Москве в Артиллерийской академии, подрабатывал сторожем в цветочном подвале сутки через трое в связке с другими слушателями-офицерами.

В Москве, считают на Камчатке, в Министерстве обороны, не понимают, что офицер в принципе должен заниматься только одним своим военным делом и не размениваться на «левую» работу.

— В наших условиях втянуть человека в незаконные действия проще простого, — говорит вице-адмирал. — Мне тоже предлагали 2 тысячи долларов в конверте. Это был человек, которого прислал мой друг. Он облек взятку в приличную форму: «Тебе же нужны деньги на лечение жены». И действительно, в тот момент это было именно так. От меня требовалось, чтобы я завизировал договор на не выгодных для армии условиях о продаже списанной латуни. Не по 700 долларов за тонну, а по 450. Собственно, моя подпись была последней в ряду других военных руководителей. Я бы мог человека с конвертом просто выгнать, но я позвал прокурора. Думал, может, другим будет пример. И они не будут брать взятки.

Конечно, Дорогин — в каком-то смысле ходячая добродетель. Он, как и многие другие офицеры, служит не за деньги, а за интерес. Такие тут, на краю земли, только и остались — очень сильные духом. Всех остальных страна растеряла на той дороге, которой идет. Увы.

Насколько хватит терпения таким людям, как Дикий и Дорогин, тоже не знает никто. В том числе и они сами — флот сегодня держится на старшем и среднем поколении морских офицеров. Младших почти нет — не приезжают сюда. А если и приезжают, не могут смириться с тем, что им выпало отдавать все силы службе, а взамен ничего не получать. Тогда с кем останется флот еще через какое-то время?

— Патриотизм? — цинично улыбается молодой капитан второго ранга из Рыбачьего, офицер с подводной лодки «Омск». — Патриотизм — это то, что тоже стоит денег. И пора прекращать эту ерунду — игру в бессребренничество. На ноги становиться надо, а не болтаться по жизни, как Дикий. Он — командир, а все в дешевых кроссовках, и пьет такой же дешевый коньяк. То, что сейчас творится на флоте, — беспредел. И на это надо отвечать беспределом.

— А что это значит — отвечать беспределом?

Под «ответным беспределом» молодой офицер понимает способ выживания, когда все средства хороши. Он говорит, что все его ровесники потихоньку торгуют из-под полы чем могут. И еще в зависимости от того, у кого какие личные связи.

— Мне, например, — говорит он гордо, — рыбу и икру уже приносят домой. А еще два года назад я ее на ворованный спирт менял, и меня за это не уважали…

— Материальное обеспечение становится для молодых офицеров главным в нашей службе, — грустит вице-адмирал Дорогин. По его мнению, мысли об «ответном беспределе» для любого, состоящего на военной службе, так же смертельны, как обсуждение приказа командира.

Часть 3.

Бабушки и «новые русские»

Две бабушки — Мария Васильевна Савина, бывшая передовая доярка, и Зинаида Васильевна Феношина, такая же передовая в прошлом телятница, стояли посреди леса, гневно трясли задранными вверх палками в адрес вовсю рыкающего бульдозера и кричали на всю округу что есть мочи:

— Вон отсюда, вон! Да сколько же это будет продолжаться!

Из-за старинных деревьев объявились хмурые охранники, встали кругом — мол, уходите по-хорошему, ведь можем и стрельбу начать, — и Николай Лаврентьевич Абрамов, ветеринар на пенсии, а теперь сельский староста, заваривший всю эту кашу, развел руками:

— Это чтобы нас же с нашей земли… Ничего не остается — будем стоять насмерть.

Арена боевых действий — окраина поселка Первомайское Наро-Фоминского района Московской области. Эпицентр событий — охраняемая государством территория бывшей усадьбы помещиков Бергов, возведенной в 1904 году, а сейчас — памятника природы и культуры.

Немного успокоившись, старики грустно качают головами:

— Вот в «зеленые» на старости лет записались. А куда деваться? Только мы сами можем отвоевать свой парк у этой нечисти. Больше некому.

«Нечистью» они называют «новых русских», нанявших безжалостных рабочих-варваров для возведения 34 домов прямо там, где почти сто лет стоял старинный берговский лесопарк. Мария Васильевна и Зинаида Васильевна — члены специальной экологической группы, созданной сельским сходом Первомайского для организации активной защиты от губителей окружающей среды.

Мало обращая внимания на «зеленых» активистов, среди ценнейших вековых деревьев продолжают с ревом рулить грузовики и рычать тракторы. Час — и вот уже и просека прорублена. Тут будет центральный «проспект» будущего коттеджного поселка. Повсюду валяются трубы, арматура, бетонные плиты. Строительные работы — в самом разгаре, и, действительно, ведутся они самым жестоким для природы образом. Уже пошло под нож 130 кубометров элитных пород леса. Куда ни глянь, кедры и ели с зарубками — это значит, они приготовлены «на убой». Техника нагло курочит окружающую среду, выворачивает с глубины пласты глины, безжалостно упрятывая вглубь десятилетиями складывающуюся экосистему подлеска.

— Вы слышали о веймутовой сосне? — спрашивает Татьяна Дуденус, глава экологической группы, научный сотрудник одного из подмосковных медицинских институтов. — На территории нашего реликтового лесопарка росло пять ее экземпляров, и они были единственными на все Подмосковье — помещики Берги увлекались разведением редких сортов деревьев. Сейчас спилены уже три таких веймутовых сосны — просто потому, что именно там, где они росли, застройщики захотели проложить улицу нового поселка!… В опасности и другие ценные виды — сибирская пихта и лиственница, белый тополь, западная туя (единственный экземпляр в Московской области)… Только за три дня мы лишились почти 60 деревьев. Ладно бы уничтожали не лучшие экземпляры или болеющие! Но принцип у них иной — наметили построить дорогу там, где удобно, — все вырубили. Решили возводить коттедж там, где хочется, — сделали поляну. Невзирая на ценность уничтожаемых деревьев. При этом все, что здесь растет, — это леса так называемой первой группы. Трогать их запрещено законом. Чтобы добиться права на вырубку, необходимо доказать «исключительность обстоятельств» и подкрепить их заключением государственной экологической экспертизы. А дальше по каждому такому гектару должно существовать специальное решение федерального правительства.

Когда решалась судьба лесопарка Берга, ничего этого сделано не было. И сельские «зеленые» подали иски в Наро-Фоминский суд — чтобы найти управу на наглых нуворишей и чтобы еще до начала разбирательства судья Елена Голубева, получившая вести это дело, хотя бы приостановила строительные работы. Иначе, зачем потом — после вырубки — положительное решение?