Константин Базили - Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях Страница 54

Еще 16 июня, за три дня до кончины Махмуда, были поспешно отправлены от Порты по внушению Хозрефа гонцы с повелениями сераскиру Хафиз-паше прекратить военные действия, а адмиралу, стоявшему в Дарданеллах, возвратиться немедленно с флотом в столицу. Но уже было поздно.

По взятии турецкой армией Айнтаба Ибрахим просил у своего отца новых инструкций. Неприятельские действия были открыты; но зная, что дела Востока принимали иной оборот после решительных объявлений, сделанных Мухаммеду Али от имени великих держав, Ибрахим не мог действовать в 1839 г. подобно тому, как он действовал в 1832 г. С другой стороны, ему другого спасения не оставалось, кроме решительной битвы. Кругом его, за ним почва сирийская загоралась бунтом; с каждым днем положение его становилось опаснее, и самое его войско могло заразиться духом неповиновения и покинуть его знамена.

Мухаммед Али, вникнув в положение армии и сына, обрадовался тому, что Хафиз-паша брал на себя ответственность открытия неприятельских действий. 28 мая, в тот самый день, когда капудан-паша выступал с флотом из Константинополя, Мухаммед Али, не сообщивши консулам великих держав своего решения, подобно тому как и султан не сообщал посольствам постановлений совета об открытии кампании, предписывал своему сыну атаковать турецкую армию и по ее разбитии занять Малатью, Харпут, Урфу и Диярбакыр, не переходя ущелий Колек-Богаза. Если, с одной стороны, крайность заставляла старого пашу прибегнуть к оружию, чтобы предупредить общее восстание Сирии и погибель сына и армии, зато угроза Ункяр-Искелесского трактата и страх вторичного появления русских сил в Константинополе удерживали его от вторичного похода в Малую Азию по направлению к столице. Занятие округов, прилежащих к северо-восточным границам Сирии, не могло иметь важных политических последствий.

Сообщения между действующей армией и Египтом производились в эту критическую эпоху с неимоверной быстротой. В пять дней поспело приказание Мухаммеда Али из Александрии к Ибрахиму, стоявшему на бивуаках у самой границы, обозначенной речкой Саджуром, одним из притоков Евфрата. Ибрахим тотчас с легкими отрядами подвинулся вперед, за черту турецкой границы, и за ним последовала вся армия под начальством Сулейман-паши. В Мезаре, в десяти верстах от Незиба, были передовые посты турецкой армии, они легко были опрокинуты и укрылись в укрепленный лагерь Хафиза. На другой день Ибрахим с Сулейманом и генеральным штабом под прикрытием бедуинов, уланов и конной артиллерии приблизился к Незибу на рекогносцировку неприятельской позиции. Сераскир выслал отряды нерегулярной конницы башибузуков и артиллерию; произошла небольшая перестрелка, турецкие наездники с обычными визгами гарцевали в поле, но не помешали египтянам подробно снять позицию укрепленного лагеря. Семь сильных редутов прикрывали его фронт.

Ибрахим был готов повести свои колонны в атаку, его отклонил от столь дерзкого покушения начальник штаба Сулейман-паша, родом француз Сев (Sèves[216]), капитан Наполеоновой службы, которому обязан Мухаммед Али формированием своего регулярного войска и который сам между тем практически изучал стратегию в своих походах в Морее и в Сирии. По его совету египтяне отступили на другой день. Турецкое войско приписывало их отступление страху; но прусские офицеры, прикомандированные к Хафиз-паше, легко угадали намерение Ибрахима сделать фланговое движение и повести свою атаку с тыла. Таким образом, турецкий лагерь лишался всех выгод выбранного им и тщательно укрепленного местоположения. Они предупредили о том Хафиза, предлагая ему немедленно ретироваться в первый укрепленный его лагерь в Биреджике, на берегу Евфрата, и опереться на реку, которая закрывала его тыл. Но Хафиз боялся упрека в бегстве пред неприятелем. Имамы, которые вдохновенными бреднями внушали бодрость войску, были призваны на совещание. Они объявили сераскиру, что по свидетельству османских хроник «победоносные» войска султанов («львы ислама», по точному выражению турецкого исторического слога) шли всегда вперед и не уклонялись от битвы, что их дело правое, что Аллах сразит бунтующего отступника и т. п.

Судьба османской армии была решена: ее сила состояла в бездействий, грозном для Ибрахима при туче, которая отовсюду накоплялась на горизонте Сирии. Ни в каком случае не следует испытывать материальные силы, когда неминуемые последствия морального влияния обеспечивают успех блистательный.

Если Хафиз виновен в том, что, видя обходное движение египетской армии, не перешел тотчас в биреджикский лагерь, по крайней мере это объясняется его опасением, чтобы не оробели его войска, не говоря уже о том, что он лишился бы большей части своего обоза. Гораздо непростительнее его беспечность в продолжение двухдневного маневра неприятельской армии кругом укрепленного его лагеря. Прусские офицеры умоляли его занять дефиле и мост, чрез которые египтяне долженствовали пройти. Тогда от него зависело бы выбрать время атаки и поле сражения, но вместо того он дал неприятелю спокойно исполнить самый дерзновенный маневр растянутыми колоннами в виду огромной армии по местностям, прорезанным глубокими рвами, речками и пригорками, где легко можно было смять его войско, утомленное трудными переходами.

Чтобы предупредить турок и занять мост и дефиле, египтяне в первый день сделали переход в 55 верст в виду неприятеля. Часа за два до захождения солнца турецкая легкая артиллерия заняла холм в большом расстоянии от дороги и оттуда безвредно стреляла. К ночи, прошедши дефиле, египтяне расположились на бивуаках в долине у речки, верстах в семи от турецкого лагеря, на месте совершенно открытом. Тогда только четыре турецкие батареи прокрались во мраке на близкую возвышенность и оттуда стали громить египтян из гаубиц. Сделалась суматоха в египетском войске. Мы имели уже случай заметить, что по стратегической системе Ибрахима позади колонн в сражениях шли пушки и картечью сгоняли в строй бегущих. Артиллерия была верна и преданна.

В эту ночь, как только турецкие батареи открыли свой огонь, египетские пушкари бросились к своим орудиям и по собственному движению, не дожидаясь приказания, стали тотчас отвечать и тем спасли армию, которой половина ожидала только случая, чтобы перебежать к неприятелю. Уже два батальона со всеми обер-офицерами искали дороги в турецкий лагерь; бедуины их настигли и воротили к Ибрахиму, который охотно поверил словам беглецов, будто они в суматохе и впотьмах заблудились. Впрочем, несколько сот солдат Ибрахимовых успели пробраться к туркам. Уверяют, что сераскир думал сделать общую атаку в ту ночь, и все ручалось в успехе, но имамы ему представили, что правоверные воины должны идти на битву при дневном свете, а не во мраке ночи, будто тати. Таким образом, Хафиз выждал атаку, уступивши неприятелю все выгоды своей позиции и принужденный сам обратить наизнанку свой боевой порядок и оставить в тылу те редуты, коими прикрывался его фронт.

На другой день египтяне продолжали отдыхать под солнцем и чистили свои ружья. Одни только генералы имели палатки в этой раскаленной стоянке, где термометр показывал в тени 30 градусов по Реомюру. Во все это время войску отпускалось по полпорции сухаря и ничего более. Наконец, в третий день, 12 июня, была роздана последняя полпорция и объявлено солдатам, что чрез несколько часов всякого продовольствия будет найдено в изобилии в турецком лагере. Затем египетская армия, продолжая свое фланговое движение, спускалась в самое поле, выбранное ею для атаки неприятеля с тылу.

Турки успели поставить несколько плохих редутов пред новым своим фронтом. Ибрахим повел сперва свои колонны перпендикулярно к турецкой линии, в надежде, что турки выступят в чистое поле. Видя намерение их принять сражение в своих линиях, он стал маневрировать параллельно и вдруг велел занять возвышение над левым крылом неприятельской армии, откуда артиллерия могла обстреливать все поле. Тогда только Хафиз-паша понял стратегическую важность этого пункта и поспешил предупредить египтян. Этим открылось сражение.

Никогда со времени введения европейской тактики на Востоке не встречались в поле лучшие армии. С обеих сторон силы были равные; в султанском войске считалось 57 батальонов (11 гвардейских, 17 линейных и 29 батальонов регулярной милиции — редифов), 50 эскадронов конницы (18 гвардейских, 12 линейных и 20 эскадронов нерегулярных сипахи и башибузуков) — всего около 33 тыс. пехоты и 5 тыс. кавалерии, при 140 орудиях и 3 тыс. канониров. Египетская армия состояла из 14 пехотных полков в 3 батальона, из 32 эскадронов регулярной кавалерии, около 3 тыс. бедуинов и башибузуков и 4 артиллерийских полков с 130 орудиями — всего около 40 тыс. войска.

Много преимуществ моральных и материальных было на стороне турок. Турецкий солдат был здоровее телосложением, лучше одет и кормлен, несравненно воинственнее по природе, чем египетские и сирийские рекруты, несравненно бодрее и смелее, и, кроме того, он был более предан своим знаменам и оживлен религиозным чувством. Турецкая армия несколько недель уже отдыхала в лагере и совершенно оправилась от усталости похода, от недугов, истомивших ее в продолжение зимы и весны. Счастливые походы противу курдов удостоверили наконец турецкое войско в преимуществах новой тактики и возвысили в его глазах собственное достоинство. В первый раз регулярное турецкое войско было одушевлено той смелой самонадеянностью, которая в старину породила чудеса храбрости в янычарских ополчениях.