Коллектив авторов - Доктрина Русского мира Страница 56

Владимир Елистратов: Я буду очень краток. Это прекрасное начинание, и оно действительно очень много обсуждалось уже, и правильно обсуждалось. Да, ситуация запущена, не в том смысле, что у нас народ какой-то стал совсем не такой. Просто в нашем обществе работают довольно мощные деструктивные механизмы. В качестве примера можем взять тот же самый ЕГЭ.

Я выступил с предложением ввести специальный экзамен, общий экзамен, – «Русский язык и литература». Не «Русский язык» с тестами, а «Русский язык и литература» в виде эссе или сочинения. Проблема в том, что мы теряем литературу как образ мышления и знания, она вылетает из голов нашей молодёжи. И чтобы преодолеть вот это, простите за грубость, егэшное болото, в которое мы погружаемся, необходимо, чтобы подключились какие-то высшие силы.

Кроме того, происходит десакрализация языка. Он перестаёт быть чем-то высоким для нас. И если патриарх берёт эту тему на себя, значит, всё-таки будет дуновение какое-то. Придёт, как я надеюсь, новая сакральность.

Б. К.: Очень важно, что вы об этом сказали. Думаю, что этот тезис мы попробуем раскрыть, но чуть позже… Вы помните, кстати, какими аплодисментами встретили реплику Путина о том, что он считает необходимым вернуть сочинение в качестве экзамена на аттестат зрелости?

В. Е.: Вы знаете, я тридцать лет преподаю, и у меня, конечно, болит так, что мало не покажется. Я просто вижу изнутри, как это всё происходит. И если действительно посадить учителей, человек триста, четыреста, пятьсот, и если бы Владимир Владимирович повторил это предложение, то это будут просто овации. Потому что наболело очень сильно.

Б. К.: Я знаю, что в Изборском клубе несколько раз публиковались материалы, которые косвенно затрагивали тему культуры языка. Изборский клуб за свою достаточно долгую историю несколько раз возвращался к этой теме…

Виталий Аверьянов: Для нас сейчас очень важно такое преломление этой темы, как русский язык и Русский мир. Существует масса разных интерпретаций этой проблемы. И сейчас Изборский клуб пытается нащупать такую интерпретацию, которая бы консолидировала по крайней мере патриотическое сообщество. А у нас, как показала история последних лет, патриотическим является подавляющее большинство граждан.

Это показала так называемая Русская весна. Кстати говоря, она сделала Русский мир лозунгом своим, и это словосочетание, на мой взгляд, – очень глубокое и точное, затрагивающее какие-то важные струны в русской душе, да и вообще всех людей, причастных так или иначе к Русской цивилизации. Это словосочетание обрело новое звучание, которого раньше не имело.

15-20 лет назад зачастую Русский мир пытались свести как раз к русскому языку и ограничиться этим. И здесь я, может быть, в воинствующей ипостаси выступлю. Потому что, при всей моей глубочайшей любви к русскому языку и при понимании того, что он является нашей не просто фундаментальной основой, а даже подосновой, – но сведение Русского мира как доктрины, как концепции к сохранению и поддержанию русского языка, к его пропаганде, к сохранению связи с русскоговорящими соотечественниками, – это определённая игра на понижение.

Можно такую метафору привести. Представьте себе, что в дом попал снаряд во время войны. Дом не разрушен полностью, но повреждён очень серьёзно. А нам говорят: «Да что вы, какой там дом! У вас сохранились осколки вокруг и уцелел фундамент, и слава Богу, и молитесь на это!» Это примерно такая же была постановка вопроса о доктрине Русского мира как чего-то сводимого к русскому языку.

Но при всём при том мы же понимаем, что если это родной язык, то в нём только и возможно мышление, как говорил один выдающийся лингвист первой половины ХХ века Лео Вайсгербер. По его формуле, только родной язык делает мышление возможным. В этом смысле сам рост человека, рост культуры, рост самосознания осуществляется только в родном языке как в некоем смысловом, символическом и энергетическом растворе.

Поэтому преувеличить значение языка невозможно, его значение огромно. И в то же время мы понимаем, что нельзя лингвистическими средствами компенсировать те утраты, которые Русская цивилизация понесла во всех сферах своего существования. Но как предлагали в конце 90-х годов методологи, господа Щедровицкий, Градировский, в каком-то смысле Павловский с его «Русским журналом» – дескать, как раз гуманитарными, лингвистическими средствами мы сможем решить проблемы Русского мира. И как это обосновывалось? Обосновывалось таким образом, что существует большая русскоязычная диаспора, у которой есть финансовые средства и возможности. Дескать, мы сейчас обратимся к ней, они нам помогут. Я даже могу процитировать. В одном из интервью Сергей Градировский писал: «Обратите внимание, что, когда у вас появляется ресурс такого масштаба (имеются в виду рычаги воздействия на диаспору), вас уже не интересуют русские Крыма или Ташкента. Вас интересуют русские с Брайтон-Бич, русские Израиля и Силиконовой долины, те, кто чего-то достиг в Париже, Лондоне, Пекине, Лос-Анджелесе и так далее. Иначе говоря, у вас появляется другой список лиц, с которыми вам важно и интересно работать».

Вопрос заключается в том, кто на кого будет работать и является ли русский язык тем достаточным основанием, которое позволит собрать Русский мир, рассыпанный, развалившийся, потерпевший историческую неудачу?

Б. К.: Мне кажется, эта мысль уводит всю энергию, которая должна быть направлена на поддержание русского языка, вообще в сторону. А вот вы сказали вначале об опасениях – так, собственно, вот этими методами оказывается давление на язык, и он примитивизируется, чтобы на нём можно было лишь общаться и решать информационную задачу, но не мыслить.

В. Е.: Да, сейчас все талдычат про то, что главная функция языка – коммуникативная, межкультурные коммуникации. То есть что произошло? Собственно, идея была очень благородная. Конец XX века на Западе – так называемый постмодерный проект весь основывался на отрицании языка. Человек умер, остались структуры и т. д. В этой связи возникла некая оппозиция этому делу. И, естественно, у нас взяли флаг в руки вот такие люди, которых вы процитировали. Но это в общем-то радикалы, которые действительно почувствовали, что пахнет какими-то деньгами. Причём оказалось, что это идея неверная: нам наши соотечественники не помогли. Это мы им помогаем, и правильно, и надо им помогать. Вот у вас было хорошее слово «раствор».

У тех же постмодернистов есть свои слова, всевозможные «ризомы» (переводится как «грибница»). Если повернуть это с другой стороны, русский язык – это действительно некий раствор, это не какая-то жёсткая конструкция. Здесь вообще специфика Русского мира: если мы свою сеть сделаем такой чугунной, железобетонной, то она развалится. Русский язык – это что-то типа дао, которое рассыпано везде, разлито по всему миру. И где-то этот раствор вдруг порождает какие-то мощные кристаллы. Как это происходит, мы не знаем. Мы даже не знаем состава этого раствора…

Б. К.: Формулы мы не знаем.

В. Е.: Там очень много каких-то странных веществ. И при этом нельзя забывать того, что мы вынуждены жить в евразийском пространстве. Русский язык должен быть языком общения наших братьев по Евразии, и они сами этого очень хотят.

Надо вкладывать на эти цели деньги в Среднюю Азию, экзамены принимать бесплатно, делать всё, чтобы они говорили по-русски. Если они будут говорить по-русски, они будут частично и думать по-русски. Кроме того, колоссальное количество русскоязычных людей живут и за пределами Евразии, и с ними тоже нужно поддерживать связь. Ведь диаспора, что ни говори, является естественным инструментом нашей «мягкой силы», как это называют мудрые американцы и англичане. Мы не умеем пока работать с этим, не умеем создавать образ России. У нас с одной стороны Чайковский и самовар, а с другой – водка и медведь.

Б. К.: Получилось так, что сегодня и сейчас, в данном случае, говоря о русском языке через призму Русского мира, мы выходим на другие категории. При этом в официальных документах ЦРУ, всего разведывательного сообщества стран НАТО, спецслужб Украины описаны две главные цели в отношении России: первая – Русская православная церковь и вторая – доктрина Русского мира. Хотя у нас самих она ещё не оформлена, но тем не менее у них это уже так…

А рядом – миллиардный Китай, который очень хочет изучать русский язык и просит его познакомить с великой культурой. На последнем Всекитайском собрании народных представителей было сказано, что с экономикой мы, в общем, разобрались, надо заниматься духовностью и впитывать великую культуру наших соседей. Имеется в виду сосед северный, то есть мы.

В. Е.: Вы не поверите, что даже в Литве, в Польше растёт в общем-то не в геометрической прогрессии, но в прогрессии интерес к русской культуре и языку. И это несмотря на кризис, на политические сложности…