Гровер Ферр - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! Страница 57

Я с большим внутренним скрипом согласился на то, чтобы правые послали туда своих представителей. Не помню конкретно той обстановки, в которой происходило соответствующее решение центра правых и не могу сказать, собирался ли когда-либо этот объединенный центр: члены этого центра говорили друг с другом порознь и связь между ними была спорадической. Центр этот ставил своей задачей об'единение всех антисоветских сил в стране для свержения правительства. В этих целях была создана группа ЕНУКИДЗЕ в Кремле, военная организация с участием троцкистов и правых.

Перед 17 партийным с'ездом в центре правых стоял, по инициативе ТОМСКОГО, вопрос о возможности ареста Сталина и приурочения государственного переворота к этому моменту. Я решительно возражал против этого. Вопрос **не был** вынесен на обсуждение общего центра и, как мне говорил ТОМСКИЙ, против этого возражали троцкисты и зиновьевцы. Здесь необходимо остановиться на связях с меньшевиками и эсерами. Прежде всего, нужно отметить, что у РЫКОВА были стародавние связи с меньшевиками через НИКОЛАЕВСКОГО видного русского меньшевика, родной брат которого — В. НИКОЛАЕВСКИЙ, женат на сестре А.И. Рыкова. РЫКОВ поддерживал через НИКОЛАЕВСКОГО связь с заграничными меньшевиками и держал их в курсе советских дел вообще и контрреволюционной деятельности организации правых — в частности и в особенности. В свою последнюю поездку заграницу (весна 1936 года) мне удалось встретиться и долгое время быть с НИКОЛАЕВСКИМ, с которым я и В.В. АДОРАТСКИЙ (на службе у последнего по делам ин-та М [аркса-] Э[нгельса] НИКОЛАЕВСКИЙ состоял) ездили из Парижа в Голландию и Данию, при чем, в Коопенгагене все мы жили в одной гостинице. Здесь я, по указанию Рыкова, до связи его с НИКОЛАЕВСКИМ, рассказал последнему о «рютинской» платформе и о блоке с троцкистами и зиновьевцами, при чем обнаружилось, что НИКОЛАЕВСКИЙ об этом уже знал, и что меньшевики согласны быть в контакте на данной основе с об'единенными контрреволюционными группировками.

Много ранее, до лета 1932 г. я пытался установить через СЕМЕНОВА, эсера, с которым у меня сложились хорошие отношения, контакт с эсерами в СССР. При этом мы — правые исходили из того, что в случае кулацких движений необходимо использовать несомненно имеющиеся эсеровские связи в этой среде, что блок с эсерами допустим так же, как он был допустим в свое время, когда партия входила на базе крестьянского вопроса в блок с левыми эсерами.

Поэтому СЕМЕНОВУ были даны мною указания об установлении контакта с крупными эсерами и эсеровскими группами на местах.

Нужно также заметить, что связи с эсерами были у Фомы СМИРНОВА, который имел их, эти связи, — среди работников НКЗема.

Наконец, я должен показать, что в мае 1934 г. ко мне заходил С.Б. ЧЛЕНОВ, которого я знал еще по очень стародавним временам (1905–1906—1907 г.г.), а затем по работе в Свердловском университете, где он читал лекции. Последнее время я его встречал редко, т. к. он к тому же почти все время работал заграницей. В конце разговора я сказал ему об об'единении антисоветских сил, а затем стал спрашивать его — не приходится ли ему заграницей сталкиваться с лидерами партий, меньшевиками и эсерами, и не может ли он прощупать их настроения на предмет установления контакта с их организациями.

ЧЛЕНОВ обещал проделать эту работу. Но в следующий приезд он только глухо успел сказать, что эсеры требуют каких-то формальностей, но в принципе не возражают против контакта.

После убийства С.М. Кирова, в связи с тем, что ЦК обратил серьезное внимание на работу НКВД, создалась опасность всеобщего разгрома всех контрреволюционных организаций. Однако ЯГОДА все-же удалось направить удар только на троцкистов и зиновьевцев (хотя и не до конца), прикрыв организации правых. Провал ЕНУКИДЗЕ (1935 г.) перенес роль последнего по подготовке переворота в Кремле на самого ЯГОДУ, в руках которого очутилась непосредственная охрана Кремля.

За последние годы (1934–1935 г.г.) у ТОМСКОГО была непосредственная связь с ПЯТАКОВЫМ и СОКОЛЬНИКОВЫМ, как членами параллельного центpa, с которым М. ТОМСКИЙ находился в контакте, я же был связан с К.РАДЕКОМ.

С РАДЕКОМ у меня были многочисленные встречи. Эти встречи легко было об'яснить нашей совместной работой в редакции «Известий» и в силу соседства на даче.

Летом 1934 г. я был у РАДЕКА на квартире при чем РАДЕК сообщил мне о внешне-политических установках Троцкого. РАДЕК говорил, что Троцкий, форсируя террор, все же считает основным шансом для прихода к власти блока поражение СССР в войне с Германией и Японией, и в связи с этим выдвигает идею сговора с Германией и Японией за счет терр[ит]ориальных уступок (немцам — Украину, японцам — Дальний Восток). Я не возражал против идеи сговора с Германией и Японией, но не был согласен с Троцким в вопросе размеров и характера уступок.

Я говорил, что в крайнем случае могла бы итти речь о концессиях или об уступках в торговых договорах, но что не может быть речи о территориальных уступках. Я утверждал, что скоропалительность Троцкого может привести к полной компрометации его организации, а также и всех троцкистских **союзников**, в том числе и правых, т. к. он не понимает гигантски возросшего массового патриотизма народов СССР.

Не помню точно в каком м[еся]це 1934 г. я зашел к РАДЕКУ на квартиру, чтобы прочитать ему написанную мною статью. Там я неожиданно застал человека, о котором РАДЕК сказал, что это МРАЧКОВСКИЙ. МРАЧКОВСКИЙ, зная о моей роли в блоке, с места в карьер поставил вопрос о терроре, стал допытываться, что делается в этом отношении у правых, но я уклонился от этого разговора в его конкретной части, заявив ему, что он знает о т. н. рютинской платформе и, следовательно, об общих установках правых. Вскоре после этого я ушел.

Летом 1935 г. я сидел на веранде радековской дачи, как вдруг на машине приехали к нему три немца, которых РАДЕК рекомендовал мне, как немецких фашистских профессоров. С моей стороны разговор состоял в нападении на т. н. «расовую теорию», а РАДЕК сделал очень резкий выпад против Гитлера, после чего я вскоре ушел. Впоследствии РАДЕК сказал мне, что один из немцев был БАУМ, что он и раньше имел с ним, по поручению Троцкого, дела, что он, РАДЕК, информировал БАУМА о троцкистско-зиновьевском блоке и о правых, но что он не хотел разговаривать с БАУМОМ в присутствии других лиц и что поэтому он, мол, и сорвал разговор своим выпадом против Гитлера, дав таким образом понять, что он в такой обстановке разговоаривать[365] вообще не желает.

Затем у меня с РАДЕКОМ был большой разговор на Сходне (на даче) по вопросам международной политики, где я говорил, что многие в СССР, напуганные теорией организованного капитализма, не видит реальных мероприятия, в первую очередь, экономического характера, идущих по линии государственного капитализма (в Италии и Германии прежде всего), и что нельзя недооценивать этих мероприятий. Политический вывод, который я здесь делал, состоял в том, чтобы решительнее вести курс на удовлетворение массовых потребностей, и опять повторил, что ни о каких территориальных уступках не может быть речи, а о торговых можно говорить, и что не исключены возможности уступок при поставках сырья.

Вспоминаю еще один важный разговор, в котором РАДЕК глухо рассказывал, что получены какие-то новые директивы от Троцкого и по внешней и по внутренней политике. Помню, что меня возмутил вообще этот модус каких-то приказов Троцкого, к которомуым троцкисты относились, как чуть ли ни к военным приказам единоличного полководства. РАДЕК намекнул мне на то, что речь шла о каких-то новых переговорах Троцкого с Германией или с Англией, но этим ограничился, рассказав о директиве Троцкого на вредительство.

После моего приезда из-за границы я тоже имел неоднократные встречи с РАДЕКОМ. РАДЕКУ я рассказал о том, что видел «того Дана», а также о своих разговорах с НИКОЛАЕВСКИМ, о чем я показал уже выше. РАДЕК заявил, что он вполне одобряет контакт с меньшевиками и что это может пригодиться и в случае каких-либо провалов. Я сообщил на это, что НИКОЛАЕВСКИЙ **говорил** о соответствующей компании за границей в случае нашего провала.

Вскоре после пленума ЦК, где ЯГОДА делал доклад об арестах троцкистов и зиновьевцев, я подробно информировал РАДЕКА о пленуме и докладе ЯГОДЫ, при чем говорил, что ряд лиц — в том числе БУСЫГИН и КОШЕЛЕВ — никогда не были, насколько я знаю, троцкистами, а были правыми.

Я также отметил, что о правых в докладе ЯГОДЫ не было сказано ни слова, из чего я заключал, что ЯГОДЕ на этот раз удалось вывести из-под удара нашу организацию, т. е. правых.

Кроме этих, так сказать, концентрированных разговоров, были более короткие и более случайные встречи, где происходил короткий обмен мнениями. Из этих разговоров наиболее, насколько помнится, существенными моментами являются следующие: