Егор Гайдар - Гибель империи. Уроки для современной России Страница 6

Кризис 1914–1945 гг. радикально изменил мир. Миф о непобедимости европейцев, укорененный в общественном сознании конца XIX – начала XX в., но подорванный Русско-японской войной 1904–1905 гг.[38], был окончательно дискредитирован крахом европейских колониальных империй в Юго-Восточной Азии во время Второй мировой войны. Европейцы не могли больше надеяться на то, что покоренные народы сохранят убежденность в божественном праве завоевателей ими править[39].

С конца 1940-х – начала 1950-х гг. само слово “империя” и “империализм” становятся немодными. В 1947 г. премьер-министр Англии Клемент Ричард Эттли говорит: “Если в настоящее время и существует где-либо империализм, под которым я подразумеваю подчинение одних народов политическому и экономическому господству других, то такого империализма определенно нет в Британском Содружестве наций”[40].

Характерная черта империй – отсутствие всеобщего избирательного права подданных[41]. Адам Смит писал о целесообразности предоставления избирательного права североамериканским колониям. Предметом серьезного обсуждения британскими политиками это не стало. То, что лозунг “Нет налогообложения без представительства” был одним из ключевых в истории американской революции, – факт общеизвестный.

В венгерской части Австро-Венгрии из почти 11 млн человек, достигших возраста 21 года, лишь 1 млн 200 тыс. имели право голоса. Вопрос о том, могут ли фронтовики, мобилизованные во время Первой мировой войны из невенгерских частей королевства, иметь избирательное право, стал предметом острой политической дискуссии. Принять решение по нему правительство не смогло. Премьер-министр Венгрии граф Тисса категорически отказывался предоставить избирательное право фронтовикам, не относящимся к титульной нации. Попытки федерализации Австро-Венгрии, направленные на спасение монархии, столкнулись с упорным сопротивлением венгерской политической элиты любым уступкам славянским народам[42].

Мировой опыт свидетельствует: империя и политическая свобода, если речь идет о реальном демократическом избирательном праве для всех подданных, несовместимы[43].

В начале 1950-х гг. Франция отказывалась признать принцип равенства избирательных прав европейского и коренного населения в Алжире, территорию которого рассматривала как свой департамент. Правило двух избирательных коллегий означало, что один голос европейца считался равным восьми голосам мусульман. В 1954–1958 гг. позиция французских властей меняется. Они наконец осознают неизбежность предоставления всеобщего избирательного права, понимают, что без этого удержать Алжир невозможно. Однако тогда ничто меньшее, чем полная независимость, лидеров освободительного движения уже не устраивает[44].

Ограничение избирательных прав населения колоний соответствовало реалиям XVI–XVII вв., когда начиналось формирование европейских империй, миру XVIII–XIX вв., в котором готовились предпосылки современного экономического роста. Однако оно противоречит представлениям о разумном государственном устройстве, характерном для второй половины XX в. К этому времени в мире укоренилось убеждение в том, что не сформированные на основе всеобщего избирательного права, равноправной конкуренции политических сил органы власти не легитимны. И метрополии, пытающиеся сохранить свои колонии, и элиты колоний об этом осведомлены. Для сохранения империи остается одно средство – насилие, необходимое, чтобы принудить живущие в колониях народы принять устоявшийся режим как данность, с которой невозможно спорить. Но империи сталкиваются с проблемой, обозначенной одним из соратников Наполеона – Талейраном: “На штык можно опереться, а сесть нельзя”.

Во второй половине XX в. в политической риторике, аргументах тех, кто выступает за сохранение колоний, акцент все в большей степени делается не на то, в какой степени это выгодно метрополии, а на пользу сохранения империй для самих колоний, на то, что метрополия помогает им создать правовую систему, развитую инфраструктуру.

Меняется и финансовый контекст функционирования империй. До конца Первой мировой войны общепринятым было представление, что колонии должны себя финансово обеспечивать, оплачивать функционирование колониальной администрации. Под влиянием меняющейся в развитых странах интеллектуальной атмосферы уже в 10-х гг. XX в. эта традиция уходит в прошлое. Возникает парадигма, в рамках которой метрополии должны выделять финансовые ресурсы на ускорение экономического развития колоний[45]. Власти, стремящиеся доказать, что империя полезна для подданных, вынуждены инвестировать все больше в инфраструктурные проекты и социальные программы на подконтрольных территориях[46]. Это приходится делать за счет средств налогоплательщиков метрополии. Последние относятся к подобной практике с сомнением. За империю приходится платить, и чем дольше – тем больше. В обществе растет убежденность в том, что есть немало нерешенных проблем, которые приходится откладывать из-за помощи колониям. Ко второй половине XX в. и элиты, и общество империй убеждаются – империи слишком дороги, чтобы их можно было себе позволить.

С момента, когда политические элиты и метрополий, и колоний перестают верить в то, что сложившиеся установления – данность, судьба империй решена. Вопрос в том, в каких формах и в какие сроки они будут демонтированы.

После Второй мировой войны важным фактором демонтажа колониальной системы стало противостояние Советского Союза и его сателлитов, с одной стороны, и НАТО во главе с США – с другой. Советский Союз, сам будучи своеобразной империей, имел основания поддерживать финансовыми, политическими и военными способами национальные движения, направленные против традиционных империй европейских держав. США – лидер противостоящего Советскому Союзу военного альянса, нередко вели себя по отношению к странам Латинской Америки подобно тому, как европейские державы – по отношению к своим колониям, но никогда не провозглашали себя империей, не посылали своих представителей на постоянной основе управлять зависимыми государствами.

По разным причинам и США, и Советскому Союзу традиционные империи не нравились. По меньшей мере, они не были готовы их поддерживать. Нередко прямо способствовали их демонтажу. Одно это делало сохранение империй невозможным[47]. Во время Суэцкого кризиса 1956 г. английские и французские власти полагали, что смогут, вторгнувшись в Египет, восстановить контроль над каналом, сделать это собственными силами, не советуясь ни с американцами, ни с Советским Союзом. Они просчитались.

Пришлось отступить, смириться с тем, что канал останется под контролем египетских властей.

В послевоенном мире идет процесс, подобный тому, который можно многократно наблюдать в истории: быстрое распространение военной техники богатых государств среди соседей и потенциальных противников. Во второй половине XX в. ключевую роль приобретает широкое овладение навыками ведения современной партизанской войны. От метрополии требуются огромные людские и финансовые ресурсы, чтобы противостоять этому вызову.

В XVI в. – при очевидном превосходстве Европы в военной технике – можно было послать несколько сотен конкистадоров, чтобы завоевать Америку. Во второй половине XX в. отправка 400 тыс. французских военнослужащих в Алжир оказалась недостаточной, чтобы подавить сопротивление 20 тыс. повстанцев, опиравшихся на поддержку мирного населения.

Оборонные расходы Португалии, к 1971 г. составлявшие 43 % ассигнований бюджета, были непосильными для страны. В 1961–1974 гг. но тыс. молодых португальцев эмигрировали, чтобы избежать призыва. Декрет 1967 г. увеличил срок обязательной службы до четырех лет. Неспособность военных учебных заведений выпускать достаточное количество командиров заставила португальские власти в массовом масштабе призывать в армию младших офицеров, получивших погоны после окончания военных кафедр гражданских университетов. Именно они стали ядром движения, подготовившего свержение авторитарного режима и прекращение колониальной войны[48].

Вьетнам никогда не был колонией США. Америка была втянута во вьетнамскую войну на фоне краха французской колониальной империи и “холодной войны”. Ко времени начала активного участия США во вьетнамской войне было ясно, что для эффективного обеспечения контроля над территорией в условиях противостояния с партизанами нужны силы, превосходящие их по численности примерно в 10 раз. Социально-экономическая и политическая цена сохранения колоний оказалась слишком высокой.

Национальные чувства – один из сильнейших инструментов политической мобилизации в обществах, не имеющих традиции демократических установлений. К. Леонтьев хорошо понимал, что чувство национальной солидарности является угрозой для империи: “Идея национальностей […] в том виде, в каком она является в XIX в., есть идея, […] имеющая в себе много разрушительной силы и ничего созидающего”[49].