Penzenski - Хрущевская «Оттепель» 1953-1964 гг Страница 6

Меры по расширению товарооборота и оживлению торговли объективно требовали и укрепления денежной системы, отмены карточек на приобретение товаров. В ходе военных действий инфляционные процессы значительно усилились: цены по сравнению с довоенными выросли в 10–15 раз. Денежная реформа декабря 1947 года была призвана ликвидировать последствия войны в области денежного обращения, восстановить полноценный рубль и облегчить переход к торговле по единым ценам без карточек. В постановлении Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б), посвященном этим вопросам, давалась прямая ссылка на опыт аналогичной реформы 1922 года, когда фактически были созданы новые деньги, оживившие экономику начала 20-х годов.[26] Проведение реформы сказалось на некотором улучшении общей ситуации в товарно-денежной системе. Такие тенденции зафиксированы во многих отчетах местных властей для ЦК ВКП(б).[27]

Отмене карточной системы и денежной реформе сопутствовала мощная пропагандистская кампания об успехах советской экономики и колхозного строя, обеспечивавших быстрое преодоление последствий войны. Однако за фасадом этой кампании остался конфискационный характер реформ. Государство фактически сняло с себя всякие обязательства по гарантированному, карточному снабжению городского населения и рабочих, а новые цены, установленные государством, в большинстве своем были выше коммерческих, утвержденных после войны. Негативные издержки денежной реформы нашли косвенное упоминание и в постановлении Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б). В нем признавалось: «Все же при проведении денежной реформы требуются известные жертвы. Большую часть жертв государство берет на себя. Но надо, чтобы часть жертв приняло на себя население, тем более, что это будет последняя жертва».[28] Широко тиражировалась мысль, что государство в связи с реформой потеряло 57 млрд. руб., но эти потери будут возмещены в течение непродолжительного времени за счет роста производительности труда, расширения товарооборота.[29]

Таким образом первые послевоенные годы характеризовались формированием политического курса, связанного с коррекцией приоритетов хозяйственного развития в сторону производства товаров народного потребления и попытками укрепления денежной системы. В этой связи мы полностью разделяем вывод известного российского ученого Р. Пихоя о первых годах послевоенного периода: «Нельзя не отметить, что команда Жданова—Вознесенского смогла добиться и определенных положительных результатов в экономической области, среди которых считаем необходимым отметить прежде всего отмену карточной системы, проведение денежной реформы и вызванное этим некоторое усиление товарно-денежных отношений в стране».[30] Следует сказать, что только в последнее время исследователи, обращаясь к послевоенному периоду, стали различать и выделять его политические зигзаги, отходя от идеологических (как положительных, так и отрицательных) штампов в отношении многогранного исторического процесса. Недостаточное внимание историков к этим новациям ленинградской группы связаны во многом с тем, что они не утвердились в общественной практике как преобладающие.

Для нашего исследования важно не то, что данный политический курс не стал определяющим при жизни Сталина, а то, что попытки его утверждения в жизнь явились основой более масштабной реализации этого подхода в новых исторических условиях 1953–1954 годов после смерти вождя. В этом проявился один из парадоксов истории. Ведь свертывание политики «ленинградской команды» по развитию отраслей группы «Б» было подавлено соперничающим с ней кланом Г. Маленкова, выступившего затем в качестве автора той же идеи. В августе 1953 года с именем Маленкова — нового председателя Совета Министров СССР — ассоциировалась политика, отвергавшаяся им же четырьмя годами ранее. Интересно и другое: именно за стремление изменить приоритеты хозяйственного строительства в пользу группы «Б» пострадал сам Маленков, когда в 1955 году был смещен с высшего правительственного поста. Инициатор этого — первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев использовал аргументацию, с помощью которой Маленков когда-то громил группу Жданова—Вознесенского.

Затем вся эта история повторилась в конце 50-х годов с той лишь разницей, что в роли Маленкова образца 1953–1954 годов выступал Хрущев, уже активно ратовавший за социальную направленность экономики и позабывший свои обвинения в адрес Маленкова, пытавшегося в свое время делать то же самое. Чем объяснить подобные повороты политической жизни? На наш взгляд, определяющим здесь было желание того или иного лидера использовать популярный политический курс для закрепления своей главенствующей роли в руководстве партии и правительства, подкрепить свои позиции народными симпатиями. Этим же объясняется и активное противодействие тем, кто выдвигал данный курс со стороны конкурирующих группировок. Переориентация советской экономики с ее ярко выраженным военизированным характером, придание динамики ее развития социальной направленности не могла не быть привлекательной в условиях хронического товарного дефицита. Очевидно, что объективно советская экономика должна была развиваться именно таким образом. Это хорошо осознавало высшее руководство страны, о чем и свидетельствует неизменное возвращение новых лидеров к попыткам утвердить социальную направленность в хозяйственной практике, происходившее во второй половине 40-х — 60-х годах. Между тем в этот период на Западе полным ходом шло формирование т. н. общества массового потребления, где удовлетворение потребностей людей являлось не пропагандистской целью, а главным смыслом экономического функционирования.

Сферой постоянных и всевозможных экспериментов в Советском Союзе являлась и другая отрасль экономики — сельское хозяйство. Как известно, оно постоянно находилось в плачевном состоянии, а потому и попытки его реформирования предпринимались практически непрерывно. Война еще более усугубила и без того тяжелое положение села, валовая продукция которого в 1945 году не превышала 60 % довоенного уровня. К тому же сильная засуха летом 1946 года послужила причиной сильного голода. Недостаток продовольствия вынудил власти урезать снабжение населения хлебной продукцией.[31] В результате численность снабжаемого населения, проживающего на селе, сократилась с 27 млн. до 4 млн. человек, в городах и рабочих поселках с пайкового снабжения были сняты 3,5 млн. взрослых, 500 тыс. карточек ликвидировались за счет упорядочивания карточной системы. Всего же расход хлеба по пайковому снабжению был сокращен на 30 %.[32]

Положение в сельском хозяйстве требовало серьезной программы его преобразования, реформирования многих производственных отношений, существовавших на селе. Однако государство не стремилось к серьезным изменениям, по-прежнему рассматривая сельскохозяйственную отрасль как источник для выкачивания средств, поступающих в промышленность. Не дал ответа на многие вопросы функционирования сельской экономики специальный пленум ЦК ВКП(б), состоявшийся в феврале 1947 года. Более того, серьезнейшие проблемы села, в том числе голод, замалчивались и официально не признавались. Снижение эксплуатации сельской экономики, предлагаемое частью высшего руководства страны, не находило поддержки, оставаясь на бумаге. Так, на несостоявшейся в 1948 году XIX Всесоюзной партийной конференции в качестве основной темы планировалось рассмотреть вопрос «О мерах подъема животноводства». Проект резолюции конференции с аналогичным названием находится на хранении в Российском государственном архиве социально-политической истории. В нем продолжался разговор, начатый на февральском (1947 г.) пленуме ЦК, о проблемах сельского хозяйства применительно к другой его отрасли — животноводству. Проект резолюции начинался откровенным признанием отсталости и кризиса этой отрасли. Затем формулировались конкретные меры для решения данной острой проблемы. Среди их привычного набора содержались и некоторые нетрадиционные моменты. В частности, в целях развития кормовой базы для животноводческих ферм, допускалось их полное освобождение от государственных заготовок зерна, сена и другой продукции полеводства. Обещалась государственная поддержка кредитом, кормами, пастбищами для поголовья, содержащегося в личном пользовании колхозников, рабочих и служащих. При этом оговаривались специальные условия для районов страны (Молдавия, Литва, Латвия, Эстония, Западная Украина), где много скота находилось в хозяйствах единоличников,[33] и т. д.

Многие наработки резолюции несостоявшейся конференции затем были использованы в «Трехлетнем плане развития общественного и совхозного продуктивного животноводства (1949–1951 гг.)».[34] Эта программа, оформленная постановлением Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б), во многом повторяя проект резолюции, тем не менее имела некоторые отличия. Здесь уже не говорилось о послаблениях в поставках государству зерна и кормов, не предусматривались особые условия для районов, вошедших в СССР после войны, делался больший акцент на моральное стимулирование сельского труда (подробно прописывались правила награждения орденами, медалями, званиями заслуженных работников). Иными словами, «Трехлетний план» в вопросах осознания проблем села не продвигался вперед, оставаясь на уровне представлений февральского (1947 г.) пленума ЦК. Предлагаемые механизмы функционирования сельского хозяйства не давали эффективности. В результате сталинский план развития животноводства 1949–1951 годов, оказавшись фактически проваленным, был отвергнут и предан забвению в ходе следующей массовой кампании начала 50-х по укрупнению колхозов.