Ганс-Петер Мартин - Западня глобализации: атака на процветание и демократию Страница 63

Результаты сокращения государственных финансов в угоду экономике свободного рынка лучше всего видны в Соединенных Штатах и Великобритании, правительства которых первыми начали «отступление государства». Повсюду не хватает средств на содержание или даже на завершение общественной инфраструктуры. По отношению к ВНП государство в США вкладывает только треть того, что Япония тратит на свои автострады и железные дороги, школы, университеты и больницы[381]. В Вашингтоне, например, большинство школ годится только на снос. Мэр утверждает, что на их ремонт требуется 1,2 млрд долл.; примерно столько же запрашивает городская полиция на техобслуживание своего оборудования и парка автомобилей. Конгресс такие суммы платить отказывается. В результате школы могут продолжать осмысленную деятельность только при помощи добровольцев, а полицейским силам приходится производить ремонт за свой счет, чтобы продолжать несение службы[382]. В Великобритании, этой европейской модели неолиберализма, системы социального обеспечения и образования тоже приближаются к уровню развивающейся страны. Каждый третий ребенок растет в бедности, и 1,5 миллиона детей младше 16 лет вынуждены работать из-за недостаточного социального обеспечения. Если на континенте четыре пятых 18-летних получают высшее образование, то в Великобритании более половины их сверстников не продолжают обучение. В то же время там стремительно растет уровень неграмотности. Согласно репрезентативному опросу, уже пятая часть тех, кому исполнился 21 год, неспособна выполнять простое сложение в уме, а одна седьмая таковых не умеет ни читать, ни писать[383].

В сравнительно благополучной Германии, где богатство до сих пор в значительной мере перераспределялось и где граждане традиционно рассчитывают на всеобъемлющее обеспечение со стороны государства, этот процесс только начался. Знамением грядущих невзгод, однако, является утрата иллюзий в богатейшем, но и самом задолжавшем городе республики — Франкфурте-на-Майне. В 1990 году его тогдашний мэр, социал-демократ Фолькер Гауфф, провозгласил: «Благосостояние Франкфурта превыше всего». Шесть лет спустя городскому казначею Тому Кёнигсу, члену партии «зеленых», не остается ничего другого, как шаг за шагом отходить от этого обещания. При том, что социальные затраты, до сих пор защищенные законом, ныне в три раза больше, чем прежде, основной источник доходов Франкфурта, промысловый налог, уже приносит меньше, чем в 1986 году, несмотря на то что в городе действует 440 отделений банков, а экономический рост превышает 20%. Планируется закрыть 30 из 46 центров добрососедства. Полдюжины плавательных бассейнов будут либо проданы, либо закрыты. Уже не осталось средств на такие социальные проекты, как места для встреч постоянных жителей того или иного квартала и иммигрантов; музыкальные школы и музеи разукрупняются. Сезон в «Театер-ам-Турм» длится всего шесть недель, а директор оперы грозится прекратить представления из-за урезания дотаций. Жертвы пока что невелики, но Кёнигс полон мрачных предчувствий: «Есть риск того, что станет гораздо труднее достигать социального равновесия». Если эта тенденция сохранится, то «мирное сосуществование классов, наций и стилей жизни во Франкфурте взорвется»[384].

Вынужденные сокращения государственных расходов низводят политиков до уровня простых исполнителей, ссылающихся на высшую власть экономического прогресса, чтобы уйти от ответственности за обнищание. Это подрывает основы демократического государства. И все же хронические финансовые проблемы — лишь один из многих признаков упадка политики. Наряду с валютным и налоговым суверенитетом пошатнулось еще одно завоевание национального государства — монополия на насилие. Потому как от снятия с экономики законодательных оков выгадывают не только банки и корпорации, но и криминальные мультинационалы. Во всех индустриально развитых странах полиция и суды сообщают о скачкообразном росте организованной преступности. «Что хорошо для свободной торговли, то хорошо и для преступников», — резонно замечает один офицер Интерпола[385]. По данным группы экспертов, составленной в 1989 году из представителей семи крупнейших индустриальных стран, оборот на мировом рынке героина вырос за два десятилетия (к 1990 году) более чем в двадцать раз, а кокаина — более чем в пятьдесят[386]. Каждый, кто знает, как торговать наркотиками, способен преуспеть и в любой другой незаконной торговле. Беспошлинные сигареты и другая контрабанда, оружие, угнанные автомобили, нелегальные иммигранты — все это вытесняет наркотики с позиции основного источника доходов криминальной экономики. По оценке властей США, только контрабандный провоз иммигрантов, одна из современных форм работорговли, ежегодно приносит китайским «триадам» доход в 2,5 млрд долл.[387]

В Европе о новой мощи незаконных торговцев свидетельствует еще и взрывоподобный рост контрабанды сигарет. До конца 1980-х годов уклонение от уплаты налога на табак было в основном проблемой Италии, но в 1990 году несколько сплоченных организаций распространили свою деятельность ка весь европейский единый рынок. Два года спустя в Германии было конфисковано 347 миллионов контрабандных сигарет, а к 1995 году эта цифра выросла до 750 миллионов. По оценкам налоговых инспекторов, это составляет лишь около 5% всей незаконной торговли сигаретами, а Отделение по борьбе с налоговыми преступлениями со штаб-квартирой в Кёльне сообщает, что Германия ежегодно теряет на этом 1,5 млрд марок, а ЕС в целом 6–8 млрд.

Этот контрабандный бум вызван не огрехами в работе полиции. «Имеется вполне определенная информация о преступных организациях и их рынках сбыта» — заявляет старший прокурор Ганс-Юрген Кольб, глава подразделения по борьбе с экономическими преступлениями в Аугсбурге, работающий с такого рода делами с 1992 года[388]. Товар обычно производится на табачных фабриках США и достаточно регулярно доставляется в Европу, где временно складируется либо в беспошлинных портах Роттердама или Гамбурга, либо в Швейцарии, на так называемых «свободных складах». Этим занимаются не только легальные западноевропейские импортеры: большие партии заказываются на экспорт в Восточную Европу или Африку обществами с ограниченной ответственностью, зарегистрированными на Кипре, в Лихтенштейне или Панаме. Далее груз в запломбированных грузовиках отправляется в путешествие по территории ЕС, но никогда не доходит по назначению, так как его подменяют подделкой до пересечения следующей границы. Если грузоотправитель находится под наблюдением и водитель подозревает, что за ним следят, его клиенты говорят ему по сотовому телефону, чтобы он продолжал путь с первоначальным грузом, пока не пересечет достаточно границ, чтобы оторваться от преследования. Поскольку доход от одной партии товара обычно составляет как минимум 1,5 миллиона марок, эпизодические конфискации груза или уплата пошлины на него не представляют проблемы. Полиция, столкнувшись с громадным увеличением объема незаконной торговли, в состоянии контролировать лишь малую ее часть. Порой удается конфисковать очень большую партию контрабандных сигарет, но это едва ли как-то влияет на сам незаконный бизнес, так как арестовывают всегда мелких курьеров или дистрибьюторов. Подлинные организаторы — это респектабельные бизнесмены, которых невозможно привлечь к ответственности. «Мы знаем имена этих людей, но не можем до них добраться», — сетует Кольб. Лихтенштейн или Панама, разумеется, недосягаемы, вследствие чего международное полицейское сотрудничество там, самое позднее, и заканчивается.

Гораздо больше следователей беспокоит тот факт, что они уже не могут конфисковывать активы преступных компаний. Сколь бы ни были эффективны в своей работе полицейские и судебные органы, в неподвластном никакому законодательству пространстве глобального денежного рынка нелегальные накопления неприкосновенны. Уклоняющиеся от уплаты налогов — не единственные, кто прячется за банковской секретностью зон бегства капитала, которые международное финансовое сообщество защищает зубами и когтями. И вовсе не случайно, что крупнейшие убежища от налогов образовались вдоль основных маршрутов торговли наркотиками. Вот как Сьюзен Стрейндж резюмирует роль офшорных зон в подпольной экономике: «Панама и Багамы хорошо известны как центры отмывания денег, вырученных от кокаиновых сделок между Латинской Америкой и Соединенными Штатами. Гонконг играет ту же роль в поставках героина на Запад из Юго-Восточной Азии, тогда как Гибралтар и Кипр укрывают нелегальные доходы драгдилеров из Турции и других стран Среднего Востока»[389]. В то же время самые строгие законы против отмывания денег не способны остановить проникновение криминальных инвесторов в легальные сектора. «Если вы хотите отмыть доходы, нажитые нечестным путем, то в сегодняшнем мире это можно без проблем делать почти повсеместно», — откровенно признает банкир Фолькер Штрайб, в свое время работавший на Commerzbank в Азии и Африке, а ныне возглавляющий его берлинское отделение[390].