Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима. Страница 64

Генерал Василий Заплатин приехал в Афганистан в конце мая 1978 года. Валерий Харазов — в первых числах июня, то есть они оба появились там буквально через месяц после апрельской революции 1978 года, когда к апас-ти пришла Народно-демократическая партия. Новые афмшские лидеры собирались строить в стране социализм по со­ветскому образцу. Но наши советники, первыми прибывшие в Кабул, увидели столь сложную и запутанную картину афганской жизни, что о ней советские руководители в Москве имели, пожалуй, весьма прибли­зительное представление.

Тараки желал быть единоличным хозяином страны, а Кармаль не соглашался на роль второго человека. Тем более что вторым фактиче­ски становился Хафизулла Амин, которого продвигал Тараки.

— Все министры-халькисты были веселы, довольны, постоянно улыбались, — вспоминает Валерий Харазов. — Они взяли власть, они руководили страной. А парчамистов они обливали грязью.

Фантастическая амбициозность Тараки и Бабрака Кар-миля не позволяла им наладить элементарное сотрудничество. Валерий Харазов рассказывал, как буквально через два дня после приезда советских гостей принял сам Тараки:

— Настроение у него было приподнятое. Он рассказывал

О ситуации в стране, и чувствовалось, что он находится в со­стоянии эйфории после революции, которую так легко удалось осуще­ствить. Он говорил, что революция в Афганистане может быть приме­ром для всех стран Востока.

После общей беседы Тараки попросил задержаться руководителя группы Харазова и советского посла Пузанова. Александр Михайлович Пузанов еще при Сталине был на-тнчен главой правительства РСФСР и кандидатом в члены президиума ЦК. Когда его убрали с высокой долж­ности, то перевели в послы,

Тараки сказал советским гостям:

— Вам хочет сделать заявление Бабрак Кармаль. Через секре­таря пригласили Кармаля, Вошел мрачный человек, поздоровался, сел рядом с Харазовым и, не сводя ненавидящего взора с Тараки, стал говорить о том, что в партии сложилось ненормальное положение. Он просит сообщить об этом в Москву. В руководстве Афганистана нет коллегиальности, все вопросы решают два человека — Тараки и Амин. А он, Кармаль, фактически отстранен от руководства партией и стра­ной.

Лицо у него было злобное, глаза красные, вспоминает Харазов.

— Я нахожусь в золотой клетке, — продолжал Кармаль. — Я — второй человек в партии и государстве, но я ни в чем не принимаю участия. Мне надо или притвориться больным, или уехать куда-то по­слом...

В этот момент Тараки ударил кулаком по столу и сказал:

— Хватит! У нас в партии демократия, у нас коллегиаль­ность. Мы все решения принимаем коллективно. Но кое-кто не хочет выполнять принимаемые нами решения. Предупреждаю: по тем, кто не желает выполнять решения, мы пройдемся железным катком.

Бабрак Кармаль встал, попрощался и ушел. После этого разго­вора Тараки, возбужденный и возмущенный, никак не мог успокоиться. Харазов и Пузанов напрасно пытались перевести разговор на другую тему. Тараки все время повторял:

— Мы пройдемся железным катком!

Через несколько дней Валерий Харазов попросил главу Афгани­стана о новой встрече, на сей раз один на один. Тараки принял его. Но уже не был так радушен, как в прошлый раз, видимо догадываясь, о чем пойдет речь.

Харазов стал говорить, что Москва одобрила объединение двух фракций — «Хальк» и «Парчам». Объединение позволяет партии стать еще влиятельнее в стране, а раскол, напротив, таит в себе большую опасность для молодого государства. Тараки слушал невнимательно и без интереса. Когда Харазов закончил, Тараки попросил передать в Москву благодарность за заботу о единстве партии. На этом разговор закончился. Обсуждать эту тему он не захотел.

— Мне стало ясно, — вспоминает Харазов, — что старая враж­да вспыхнула вновь, основы для сотрудничества двух фракции нет, и примирение невозможно.

Кармаль заявил Тараки, что если ему, второму человеку в стране, никто не желает подчиняться, то он вообще устраняется от государственных дел. Тараки решил поступить по советским канонам: отправить Кармаля и его друзей послами в разные страны. И при пер­вой встрече спросил советского посла: как к этому отнесутся Моск­ве?

Пузанов, не запрашивая мнение центра, сразу же одобрил план Тараки:

— Если товарищ Кармаль не понимает текущего момента, если он только мешает руководству страны рабо-гать, пусть поедет за границу и там поработает.

Тараки, объявляя Кармалю о своем решении, сослался па мне­ние советского посла. Об этом, вспоминал полковник Морозов, стало известно нашей резидентуре. Но повлиять на развитие событий раз­ведчики не могли.

Бабрак Кармаль надеялся, что Москва вступится за нею. Нака­нуне отъезда в Прагу Кармаль вместе с двумя друзьями-парчамистами приехали на виллу корреспондента ТАСС. На этой вилле он многие годы встречался с сотрудниками резидентуры, которые с ним работа­ли. Кармаль попросил устроить ему беседу с послом. Александр Ми­хайлович Пузанов растерялся. Он не хотел встречаться с опальным Кармалем, чтобы не портить отношения с Тараки и Амином. Посол ве­лел передать Кармалю, что его пег в Кабуле. Всю ночь Кармаль и его друзья жаловались советским разведчикам на превратности судьбы...

Утром в посольстве решили, что в любом случае надо поста­вить Амина в известность, что Кармаль просил о встрече с Пузано­вым, но посол его не принял. Выслушав сообщение, Амин удовлетво­ренно кивнул:

— Я знаю об этом.

Одновременно с Кармалем в разные страны уехали послами еще пять видных деятелей фракции «Парчам», в том числе Наджибулла, бу­дущий президент, который тогда отправился в Тегеран. В ночь перед отъездом Бабрак собрал у себя лидеров фракции и сказал им:

— Я еще вернусь. И под красным флагом.

Парчамисты решили вновь уйти в подполье. Фактически на этом ночном совещании речь шла о подготовке Парчам к захвату власти. Халькисты узнали о том, что произошло. Многих парчамистов сняли с высоких должностей, арестовали. Из армии выгнали чуть ли не всех командиров-парчамистов.

В мае 1979 года, вспоминает полковник Морозов, рези-дентура получила информацию о том, что Амин отправляет в Прагу группу бое­виков с заданием убить Кармаля. Об ном сообщил один из боевиков, который до революции работал на управление национальной безопасно­сти Афганистана, но стал единомышленником парчамистов. Сотрудники резидентуры не сомневались в надежности своего источника и доложи­ли в Москву.

Крючков счел сообщение провокацией и предложил заморозить контакты с информатором. Возможно, он боялся, что это Амин прове­ряет своих советских друзей. Но летом контрразведка Чехословакии обнаружила и обезвредила группу афганских боевиков, которые все-таки добрались до Праги...

В одном из интервью иностранным журналистам Бабрак Кармаль обмолвился, что в его воспитании и образовании огромную роль сы­грала немецкая культура. Что означало это неожиданное высказыва­ние? Плод восточной фантазии, ничего не значащая вежливая фраза? Для небольшого круга просвещенного афганского общества дружба с Германией была давней традицией, продиктованной антибританскими настроениями. Не один раз в своей беспокойной истории народности Афганистана пытались разыграть германскую карту в борьбе против нелюбимых феодальных господ, против британского колониализма.

Кармаль, как и многие его товарищи по фракции «Парчам», по­сещал основанную в 1924 году немецкую школу «Амани». Лекции в ка­бульском Институте Гёте были излюбленным местом встреч получивших образование на немецкий манер интеллектуалов из фракции «Парчам», а иногда и местом конспиративных сходок в разгар борьбы с соперни­ками из фракции «Хальк».

Кармаль получил аттестат в немецкой школе в 1949 году. Он плохо говорил по-немецки, но утверждал, что понимает хорошо. Тот факт, что в разгар Второй мировой войны его отец, генерал при За­хир-шахе, послал сына учиться в немецкую школу, а не в основанную французами и тогда более престижную гимназию «Истикляль», говорит о многом. Это была почти что политическая демонстрация. В кабуль­ском высшем обществе немецкая школа слыла гнездом бунтовшиков с тех пор, как в 1933 году один из ее учащихся убил короля Надира, англофила, ненавидимого националистами. За пропаганду против коро­ля попал в свое время в тюрьму и Ахмед Ратеб, отец будущей жены Бабрака Кармаля, ставшей министром по делам воспитания.

Германо-афганские отношения возникли во время Первой миро­вой войны, когда кайзер Вильгельм II пытался восстановить эмира Афганистана против Британской Индии. Эта идея принадлежала леген­дарному вождю турецкой революции, который за несколько лет из про­винциального офицера сделался генералом и военным министром. Име­ется в виду Энвер-паша, восторженный поклонник прусского военного устава.