Сергей Кара-Мурза - Евроцентризм — эдипов комплекс интеллигенции Страница 7

Затем был длительный период биологизации (социал-дарвинизма, затем генетики), когда человеческие существа представлялись животными, находящимися на разной стадии развития, борющимися за существование, причем механизмом естественного отбора была конкуренция. Идолами общества тогда были успешные дельцы капиталистической экономики, self-made man и их биографии «подтверждали видение общества как дарвиновской машины, управляемой принципами естественного отбора, адаптации и борьбы за существование» [25, с. 808].

На деле никакого отношения к естественным процессам этот идеологический миф отношения не имеет. К. Лоренц пишет: «Существует целый ряд доказанных случаев, когда конкуренция между себе подобными, то есть, внутривидовой отбор, вызывала очень неблагоприятную специализацию… Мы должны отдавать себе отчет в том, что только профессиональная конкуренция, а не естественная необходимость, заставляет нас работать в ритме, ведущем к инфаркту и нервному срыву. В этом видно, насколько глупа лихорадочная суета западной цивилизации» [29, с. 266].

Сильно идеологизированная школа психологов в США развивала «поведенческие науки» (известные как бихевиоризм), представляющие человека как механическую или кибернетическую систему, детерминированно отвечающую на стимулы внешней среды. А совсем недавно шли большие дебаты вокруг социобиологии — попытки синтеза всех этих моделей, включая современную генетику и эволюционизм, кибернетику и науку о поведении. И хотя все эти течения и научные программы открыли много интересного и поставили важные вопросы, при переносе полученного знания в культуру и в социальную практику оно деформировалось в соответствии с требованиями господствующей идеологии — как конкретной (например, нацизма, очень заинтересованного в генетике), так и метаидеологии всего западного общества — евроцентризма.

И на всех этапах, разными способами создавался и укреплялся миф о человеке экономическом — homo economicus, который создал рыночную экономику и счастлив в ней жить. Для «нерыночного» человека страсть к накоплению, движущая «настоящего» капиталиста, действительно остается загадкой, которой он заинтригован и которую силится разрешить. С детства помнятся разговоры стариков (особенно в деревне) на эту тему, которые всегда заканчивались недоуменными сентенциями вроде «ведь двух обедов не съешь» или «ведь на тот свет с собой не возьмешь». Лишь сегодня, читая Вебера, психоаналитиков типа Фромма и по-новому вникая в Ветхий завет, понимаешь, что наши старики и не могли понять западного капиталиста, ибо его мотивация носит иррациональный характер, а чужую метафизику понять нельзя по определению. Но ее полезно знать.

Эта антропологическая модель легитимировала разрушение традиционного общества любого типа и установление нового и очень специфического экономического и социального порядка, при котором становится товаром рабочая сила, и каждый человек превращается в торговца. О становлении этой модели американский антрополог Маршалл Салинс замечает:

«Создавая свои труды в эпоху перехода к развитому рыночному обществу, Гоббс воспроизводит последовательность исторических событий как логику человеческой природы. Экспроприация человека человеком, к которой приходит в конце концов Гоббс, представляет из себя, как показал Макферсон, теорию действия в экономике, основанной на конкуренции» [36, с. 127].

С точки зрения антрополога это построение является типичной мифологической конструкцией, которая, впрочем, сегодня уже почти не видна под грузом последующих наслоений. Модель Гоббса означала и отход от христианского представления о человеке, лежавшего до этого в основании европейской культуры. Так, понятие равенства людей кардинально отлично от того, которое было декларировано в христианской религии. У Гоббса «равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе». Отказ от солидарности и взаимопомощи как основы совместной жизни также является вполне осознанным: «хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними». Я выделил слова, показывающие, что речь шла о философском выборе из двух альтернатив. И такой выбор был сделан.

Эта конструкция действительно нетрадиционна. М. Салинс говорит о ней: «Очевидно, что гоббсово видение человека в естественном состоянии является исходным мифом западного капитализма. Современная социальная практика такова, что история Сотворения мира бледнеет при сравнении с этим мифом. Однако также очевидно, что в этом сравнении и, на деле, в сравнении с исходными мифами всех иных обществ миф Гоббса обладает совершенно необычной структурой, которая воздействует на наше представление о нас самих. Насколько я знаю, мы — единственное общество на Земле, которое считает, что возникло из дикости, ассоциирующейся с безжалостной природой. Все остальные общества верят, что произошли от богов… Судя по социальной практике, это вполне может рассматриваться как непредвзятое признание различий, которые существуют между нами и остальным человечеством» [36, с. 131].

Важнейшими основаниями естественного права в рыночной экономике — в противоположность всем «отставшим» обществам — являются эгоизм людей-«атомов» и их рационализм. Хотя множество исследований, да и обыденный опыт, показывают, что люди стали людьми именно благодаря тому, что преодолевали эгоизм и проявляли альтруизм, далеко выходящий за рамки краткосрочных рациональных расчетов. А что главные мотивы их поведения носят иррациональный характер и связаны с идеалами и движениями души — это мы видим на каждом шагу. Английский социолог Б. Барнес пишет об использовании науки в формировании этого мифа, переходящего в утопию:

«Ряд ведущих научных школ доказывают, что склонность к рациональному расчету и приоритет индивидуальных интересов при выполнении рациональных расчетов являются врожденной склонностью людей, системообразующей частью человеческой природы. Согласно этим теориям, выполнять рациональные расчеты и быть эгоистами — входит в саму сущность человека, и с этим ничего нельзя поделать… Наука играет [в этих теориях] фундаментальную роль. Как все более надежный источник знания, она является прогрессивной, освобождающей силой. Благодаря ей люди становятся все лучше информированными, все более свободными для расчета последствий своих действий во все более широком спектре ситуаций и во все более продолжительной перспективе… Наука — предел непрерывного процесса рационализации. Научный прогресс ведет к утопии, в которой человеческая природа якобы может быть выражена полностью, где всякое действие есть свободное действие индивидуума, основанное на индивидуальном рациональном расчете» [10, с. 133].

Придание рационализму статуса важнейшего отличительного качества человека западной цивилизации сыграло огромную роль в разрушении традиции — того, что скрепляет общества, основанные на солидарности (и не только с современниками, но и с ушедшими и с будущими поколениями). «Никогда не принимать за истинное ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью…, включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвергать это сомнению», — писал Декарт. И это было очень привлекательно, так как рационализм освобождал человека от множества норм и запретов, зафиксированных в традициях, преданиях, табу. В то же время это резко упрощало (и обедняло) культуру. О разрушении традиций под натиском рационализма Конрад Лоренц пишет:

«В этом же направлении действует установка, совершенно законная в научном исследовании, не верить ничему, что не может быть доказано. Борн указывает на опасность такого скептицизма в приложении к культурным традициям. Они содержат огромный фонд информации, которая не может быть подтверждена научными методами. Поэтому молодежь «научной формации» не доверяет культурной традиции» [29, с. 258].

Для формирования «человека организации», необходимого для современной корпорации, и человека с детерминированным поведением (даже если это террорист — важно, чтобы его поведение соответствовало расчетам) большое значение имели мифы, порожденные бихевиоризмом. Они сегодня не менее активно, чем мифы социал-дарвинизма, внедряются в общественное сознание в России. Тот успех, который имеет в идеологии индустриализма бихевиоризм — механистическое представление человека как управляемой стимулами машины, К. Лоренц объясняет склонностью к «техноморфному мышлению, усвоенному Человечеством вследствие достижений в овладении неорганическим миром, который не требует принимать во внимание ни сложные структуры, ни качества систем… Бихевиоризм доводит его до крайних следствий. Другим мотивом является жажда власти: уверенность, что человеком можно манипулировать посредством дрессировки, основана на стремлении достичь этой цели» [29, с. 143].