Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 12 (23 января 2013) Страница 7

Но это вовсе не означает, что в сфере ВИЭ все происходит мирно-конкурентно, и что ее развитие и применение определяется только технологическими и инвестиционными проблемами. Здесь тоже идут тихие и громкие войны, и иногда очень даже масштабные.

Как я и обещал, теперь поговорим об этих войнах.

Еще в середине прошлого десятилетия в Германии был заявлен энергетический проект Desertec. Его суть — в создании в пустынной Северо-Западной и Северной Африке огромной системы гелиостанций, а также (на побережье и в море) полей ветровых электрогенераторов. Полученная электроэнергия должна передаваться в Европу по подводным кабелям, проложенным по дну Средиземного моря.

Проект, в который включились крупнейшие корпорации Siemens, Deutsche Bank, RWE, E. On, Munich Re и др., рассчитан до 2050 г. И должен был в итоге обеспечить от 15 до 20 % энергопотребления Евросоюза (!!!), резко снизив зависимость Европы от импорта нефти и газа. Причем это на сегодняшний день уже не просто «бумажный проект». Проведена большая подготовительная работа в Западной Сахаре, Мавритании, Марокко, Тунисе, Алжире, Ливии, Египте. В ряде стран Северо-Западной Африки уже было начали обустройство «полей» для гелиостанций…

Но… «вдруг возникла арабская весна». Которая (подчеркну, весьма кстати для геополитических и геоэкономических конкурентов Европы, и не только Европы) военно-политически дестабилизировала огромный регион. И, как убеждены эксперты, надолго затормозила (некоторые считают, что уже практически похоронила) этот амбициознейший проект.

Причем, напомню, «арабская весна» затормозила (или похоронила?) этот проект вместе с другим крупнейшим европейским энергетическим проектом — стратегическим газопроводом из Нигерии к средиземноморскому побережью Африки и далее через море в Европу. Для которого сейчас попросту не находится инвесторов из-за взрывного роста радикально-исламского терроризма чуть не вдоль всей трассы будущего газопровода (Нигерия, Мали, а теперь еще и Алжир).

И что, кто-нибудь может поверить, что это — «цепь печальных случайностей», а не энергетическая война?

Однако и с развитием ветроэнергетики дело идет далеко не везде и не вполне мирно.

Например, как утверждают эксперты, в районе Датских проливов, да и не только там, уже начинается «тихая» дипломатическая война вокруг «оффшорных отмелей», наиболее удобных для строительства ветроэлектростанций. А в Южно-Китайском море, по ряду сообщений, такая война за удобные морские зоны (прежде всего, за многочисленные острова и коралловые рифы) для «полей» ветроэлектрогенераторов — в обозримой перспективе вполне может стать не менее острой, чем война за нефтеносные участки шельфа. Особенно с учетом растущих «ветроэнергетических амбиций» Китая, а также того, что и нефтеносные, и удобные для ветроэнергетики участки в этом регионе «почему-то» в основном находятся по соседству…

В биоэнергетике развитие технологий и создание энергоинфраструктуры также вовсе нельзя назвать мирно-безоблачным. И вот почему.

Против химической и биохимической переработки в жидкое топливо отходов древесины (сучья, кора, щепа), соломы, помета, бытовых отходов практически никто в мире не возражает. Однако целенаправленное выращивание сельскохозяйственных культур (рапс, кукуруза, соя, маниока, сахарный тростник и др.) «на топливо» — вызывает протесты даже у многих увлеченных «зелеными технологиями» экологов.

Дело в том, что этот процесс приводит к вытеснению с полей продовольственных сельскохозяйственных культур, сокращению производства продуктов питания, повышению цен на них и увеличению мировой «армии голодающих», уже, по самым скромным оценкам, намного превысившей миллиард человек. То есть, по сути, является экономической войной против слаборазвитых и развивающихся стран.

Причем речь идет о войне очень и очень грозной и масштабной! По расчетам ряда специалистов по продовольствию (например, многих экспертов Продовольственной программы ООН, а также американских экономистов из университета штата Миннесота), при нынешних тенденциях переориентации мирового сельского хозяйства с продовольственных культур на «топливные» культуры — число голодающих в мире к 2025 году может возрасти на 25–30 %!

И ведь понятно, какие именно претензии эти миллиарды голодных будет предъявлять «сообществу сытых». И понятно, что эти «предъявы», в конечном итоге, вряд ли ограничатся мирными протестами…

Наконец, настойчивость «экологических лобби» в замене традиционной энергетики «зеленой энергетикой» возобновляемых источников, которую требуется в больших масштабах дотировать из госбюджетов, — приводит к обременению развивающихся стран неподъемными для них энергетическими расходами. Причем «зеленую энергетику» развивающимся странам навязывают все более последовательно и жестко.

Режим «Киотского протокола» устанавливает для государств квоты на выброс в атмосферу парниковых газов (и касается, прежде всего, «грязной» энергетики).

В ряде развитых стран уже наготове законодательные решения о торговых барьерах для экспорта из стран, использующих «грязные» энергетические технологии.

В ВТО давно обсуждается идея ввести торговые штрафы для государств, корпорации которых производят и экспортируют продукцию с использованием «грязных» энерготехнологий.

Что такое это все вместе? Это энергетическая и экономическая война против развивающихся стран, направленная на торможение их развития!

Но можно ли надеяться на появление каких-либо суперэффективных технологий, позволяющих кардинально разрешить энергетическую проблему и избавить человечество от «фатума» энергетических войн?

Об этом — в следующей статье.

Информационно-психологическая война

Машина зла — 2

Позиция советского человека: ужасные обстоятельства не расчеловечивают человека, связанного со смыслом. Пока нить смысла натянута, человек способен карабкаться по ней вверх и многое выдержать

Анна Кудинова

Итак, задавшись целью исследовать истоки фашистской жестокости, Лилиана Кавани в итоге приходит к выводу, что проблема коренится вовсе не в особенностях немецкой культуры, немецкого духа. А в том, что природа любого человека, вне зависимости от его национальной принадлежности, двойственна. В нем содержится и доброе, и злое начало, но злое — мощнее.

Подобно спящему вулкану, зло может до поры до времени бездействовать. Детонатором чаще всего становятся внешние катастрофические обстоятельства — например, война. Эти катастрофические обстоятельства высвобождают то, что в обычное время сковано в человеке рамками культуры (традиции, религии, морали и т. п.). Под натиском катастрофических обстоятельств рамки начинают трещать и рушиться, и силы зла выходят наружу.

Сопротивляться «зверю, вышедшему из бездны» человек не способен, утверждает Кавани. А раз так, то он либо добровольно встает на путь зла, либо зло подминает и трансформирует его. Третьего не дано.

Непричастными злу оказываются лишь те, кого судьба вообще уберегла от столкновения с подобной ситуацией: «Иногда мы проживаем целую жизнь и показываем себя только с хорошей стороны, но это лишь потому, что не пришлось оказаться в особых обстоятельствах…».

Таким образом, непричастность человека злу никогда не является результатом его свободного выбора. Непричастность злу — везение, счастливый лотерейный билет, не более того.

Чем интересна для нас концепция Кавани? Новизной? Нет. Проблема крайне сложного соотношения тонкой культурной пленки (образовавшейся, по историческим меркам, относительно недавно) и всей многотысячелетней толщи дочеловеческого, звериного в человеке — поднята задолго до нее. Фридрих Ницше описал соотношение культурного и дочеловеческого начал формулой: «Культура — лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом». Зигмунд Фрейд посвятил изучению «раскаленного хаоса», назвав его термином «бессознательное», значительную часть своей жизни.

Значит, дело не в том, что Кавани вступает на нехоженую тропу. А в чем?

Интересны последовательность и настойчивость, с которой она транслирует средствами кино свою концепцию, притом, что концепция — ложная, и сама она это понимает (ниже я приведу аргументы в пользу данного утверждения). Действует Кавани наступательно. Если в фильме «Ночной портье» (1974 г.) она опирается на единичный пример (ведь не всякая заключенная концлагеря воспламенялась страстью к своему мучителю, как героиня ее фильма), то в более поздней работе «Шкура» (1981 г.) расширяет «доказательную базу». Вместилищем зла под воздействием обстоятельств — немецкой оккупации — здесь становится уже не отдельный человек, но население целого города.