Кирилл Танаев - Война и мир Дмитрия Медведева Страница 7

КАРТА БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ

В канве оппозиции между «цивилизованной» и «варварской» войной следует рассматривать и августовский конфликт 2008 года в Закавказье. То, что цели грузинской стороны в этом конфликте далеко выходили за пределы восстановления власти Тбилиси и с самого начала предполагали этнические чистки и массовые убийства гражданского населения, следует из захваченных карт противника и показаний пленных. Вся операция, начиная от варварского обстрела Цхинвала и кончая демонстративным убийством жителей захваченных приграничных сел, была спланирована как акция устрашения, призванная вызвать массовое бегство мирного населения. Отряды грузинской милиции, состоящие из озлобленных, не подконтрольных никаким международным законам и лишенных всяких понятий о человечности банд, должны были «заняться» гражданскими, как только армия подавит очаги сопротивления югоосетинских сил. О возможности подобных планов свидетельствует и вся история грузино-осетинских взаимоотношений последнего столетия, которые характеризуются крайне болезненными эксцессами.

Таким образом, война с точки зрения грузинской стороны носила характер операции по устрашению и истреблению «варваров», якобы незаконно проживающих на грузинской земле. Это отнюдь не было войной за установление некоего «лучшего порядка» или ради ликвидации несправедливого устройства в платоновском смысле.

Это также не было похоже на войну ради «политического уничтожения», поскольку истребление гражданского населения выходит за рамки и такой, наиболее радикальной с точки зрения Клаузевица, войны.

Отсюда вывод: нападение грузин на Южную Осетию не было ни рациональным, ни сколь-нибудь эффективным «продолжением политики другими средствами», иначе мы и геноцид, и массовые политические убийства в Камбодже времен красных кхмеров должны были бы считать следствием рационального расчета. Однако это не так: здравое политическое мышление стремится к власти над людьми, а не к их уничтожению. Власть, уничтожающая подданных ей или менее того – не стремящаяся к сохранению и даже увеличению количества подданных, – не есть разумная власть, поскольку подрывает свою собственную основу. И мы воочию могли наблюдать катастрофу и разрушение режимов, жестоко и расточительно относившихся к своим гражданам либо замахнувшихся на геноцид.

Россия же, наоборот, рассматривала свое последнее вмешательство в Закавказье именно как военное столкновение с армией «цивилизованного» и даже дружественного народа, попавшего волей случая и вследствие собственных ошибок под «плохое» управление. Таким образом, мы должны констатировать, что со стороны России война с Грузией была вполне рациональной акцией, имеющей ограниченные и вполне политические цели, именно что «продолжением политики военными средствами» по Клаузевицу, цивилизованной войной с целью навязывания своей собственной воли и устранения «плохой политики» – в платоновском смысле слова.

Также в ныне общепринятых терминах основоположника международного права Гуго Гроция российское вмешательство вполне укладывалось в определение справедливой войны как войны, начатой в ответ на агрессию: «В случае нападения на людей открытой силой при невозможности избегнуть иначе опасности для жизни дозволена война, влекущая даже убийство нападающего».[4] Как мы знаем, большинство жителей Абхазии и Южной Осетии – российские граждане.

Подобные соображения можно было бы рассматривать как голую теоретизацию и морализирование, если бы не была раскрыта их связь с ходом и результатом разбираемого военного конфликта. В данном случае связь вполне очевидна: асимметрия намерений породила столь значительную асимметрию моральной оценки, что это не могло не сказаться на боевом духе и в конечном итоге – на результатах этой войны.

Без учета роли морального фактора блестящая победа русского оружия выглядит как чудо, «ошибка природы». Действительно, по своему оснащению части Северокавказского военного округа, принявшие участие в операции, существенно уступали грузинской армии. У россиян практически не было средств ведения войны в ночных условиях, целый класс боевой техники – беспилотные летающие аппараты – полностью отсутствовал, бронетехника уступала по качеству прицелов, а связь между подразделениями была организована на допотопном уровне. Активность российской фронтовой авиации была затруднена действиями ПВО Грузии, а также отсутствием четкой линии фронта и технической отсталостью российских систем целеуказания.

По части оперативного планирования и командования дело обстояло получше, однако и в этой части грузинская сторона россиянам не уступала. Известно, что военную операцию разрабатывали специалисты, прошедшие подготовку в западных военных академиях, либо, по другим сведениям, в разработке операции приняли прямое участие западные и израильские военные советники. Таким образом, в состоятельности военного командования Грузии нет причин сомневаться. Наоборот: действия ряда подразделений Российской армии свидетельствуют о слабостях командования. Так, из-за просчетов разведки и охранения одна из российских колонн по дороге к Цхинвалу попала в засаду и понесла чувствительные потери. Развертывание прорвавшихся российских подразделений в осажденном Цхинвале было замедлено из-за плохой ориентации на местности и слабой координации с местными подразделениями РЮО.

Не было также никакого преимущества российской стороны и в численности непосредственно участвовавшей в боевых действиях группировки. Таким образом, ни сравнительные численные, ни качественные параметры «жесткой силы» не раскрывают причин той блестящей победы, которая без сомнения была одержана Россией и ее союзниками в этой войне.

Как нам представляется, ответ следует искать в сфере духа. Если цели русского солдата, пришедшего на землю Южной Осетии и Абхазии, как и цели военнослужащих двух независимых республик, были совершенно ясными и оправданными с точки зрения господствующей системы ценностей, то цели грузин, пришедших на осетинскую землю, были откровенно преступными. И грузинский солдат в большинстве своем это прекрасно понимал. Отсюда и трусость грузинских захватчиков, многие из которых стремились сбежать или сдаться в плен при виде первых серьезных потерь. Явная антигуманность грузинской операции отнюдь не придавала грузинскому солдату достаточной мотивации, чтобы рисковать своей жизнью.

Однако особенно остро явная несправедливость войны со стороны Грузии сказалась на действиях грузинского руководства. В отличие от нередко плохо образованных грузинских солдат, оно должно было с самого начала понимать преступность своих действий с точки зрения морали и абсурдность – даже с точки зрения голого прагматизма. Таким образом, Михаил Саакашвили имел вескую причину грызть свой галстук…

Но дело не только в галстуке: нервозность Саакашвили, его приказ о поспешном отступлении, сводивший всю операцию к нулю и ставящий Грузию под угрозу рассечения пополам, был просто следующим симптомом прогредиентно ухудшающегося иррационализма грузинского президента. В этом смысле параллель Гитлер – Саакашвили отнюдь не только «пропагандистский штамп», она – не случайна. Оба политика замахнулись на действия, не укладывающиеся ни в понятия разумности, ни в понятия справедливости. Проблема оба раза была «в головах». Поэтому отнюдь не удивительно, что в обоих случаях впоследствии мы наблюдали, как вмешательство их в кампанию, в принятие чисто военных решений только приближало военную катастрофу.

Будь Саакашвили более рациональным, он мог бы, используя превосходство грузинской армии над российской в средствах разведки, обнаружения и ведения огня, а также в средствах ведения боевых действий ночью, завязать упорные бои, отступая шаг за шагом на свою территорию, на которой, будь это отступление хорошо организовано, россиян ожидали бы укрепленные точки сопротивления, вылазки и точечные контрудары. Если бы война с точки зрения грузин стала хоть немного более оправданной, действия их вооруженных формирований стали бы гораздо более упорными, особенно если бы линия соприкосновения проходила по исконно грузинской территории и война затянулась.

Таким образом, в случае рационального ведения войны армия Саакашвили путем затягивания времени могла бы спасти свое лицо, а Грузия – сохранить шансы на то, чтобы вернуться к диалогу о формах сосуществования с абхазами и осетинами. Однако можно ли было ожидать рационального ведения боевых действий от главнокомандующего, доказавшего свою невменяемость? Очевидно, нет. Поэтому случилось именно то, что случилось: достаточно было всего одной серьезной операции в тылу грузинской армии,[5] чтобы весь пыл Саакашвили улетучился и он отдал приказ к поспешному отступлению всей своей армии по направлению к столице.