Михаил Делягин - Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить Страница 8

Демонстрирующие способность к критическому мышлению во всех остальных сферах деятельности люди, систематически принимающие рациональные решения и вполне успешные во всех сферах жизни, объединяются вокруг того или иного, в общем случае производящего впечатление совершенно случайного, провала в логике.

Это кажется странным, нелепым, пугающим и дискредитирующим человека как такового событием, но объединение людей в секты на глазах становится массовой практикой их социализации, по сути дела заменяющей прежнюю, свойственную индустриальной эпохе социализацию, основанную на разнообразных клубах по интересам и политических партиях.

Данная трансформация весьма существенным образом меняет не только структуру, но и базовые принципы самоорганизации общества и, вероятно, уже в обозримом будущем качественно изменит многие его значимые характеристики.

Другим уже ставшим вполне очевидным принципиально важным общественным изменением представляется в настоящее время кардинальный рост значения эмоций в противовес интересам даже в осмысленной части поведения людей. В самых разных условиях люди все чаще вполне осознанно жертвуют своими интересами, в том числе и исключительно значимыми для себя, ради получения новых эмоций. Это проявляется и в политике: партии и деятели, ориентирующиеся на удовлетворение насущных интересов масс, совершенно неожиданно для них самих обрекают себя этим на болезненные поражения. Побеждают же те, кто вовлекает избирателей в процесс сопереживания, пусть даже и заведомо бесплодный для них самих, но позволяющий им испытать новые эмоции.

Сенсорное голодание, еще совсем недавно бывшее специфической болезнью начальников и заключенных, на глазах превращается в повседневную норму жизни для относительно развитой части человечества, по крайней мере для жителей мегаполисов, и мы наблюдаем, как эмоции становятся для этой части все более явным приоритетом.

Нельзя исключить возможности того, что данное изменение не является неким фундаментальным переломом, а вызвано всего лишь гарантированным удовлетворением основных, наиболее значимых материальных и культурных потребностей современного человека, в результате чего то, что мы на основании тяжелого накопленного опыта привыкли считать неотъемлемыми интересами, постепенно утрачивает свою значимость в обеспеченном мире массового потребления. Если это предположение верно, то падение уровня жизни (в том числе и в результате утраты человеческим обществом поведенческой адекватности в виде массового отказа от своих интересов ради получения эмоций) с соответствующим социально-психологическим и экономическим шоком приведет к возврату привычной нам системы мотиваций. Однако пока этого не произошло, и ожидать подобного изменения в обозримом будущем, насколько можно судить, преждевременно.

Принципиально важно, что описанные поведенческие и вызывающие их глубинные изменения кардинальным образом меняют требования к управляющим системам, а те, как было показано выше, и без того находятся в полном смятении и резко понизили эффективность своей даже текущей, рутинной деятельности, что накладывает существенный отпечаток на все развитие современного человечества.

1.2. Трансформация экономики: деньги теряют значение

Глубина стремительно и неудержимо развертывающегося на наших глазах мирового финансового кризиса систематически недооценивается исследователями и аналитиками из-за игнорирования его фундаментальной причины — исчерпанности модели глобального развития, созданной в результате уничтожения Советского Союза. В самом деле, после победы над нами в холодной войне Запад эгоистично перекроил мир в интересах своих глобальных корпораций, лишив (в сугубо прагматических целях, всего лишь для недопущения конкуренции с этими корпорациями) свыше половины человечества возможности нормального развития, — и вот теперь последствия этого не только разрушительного, но и саморазрушительного эгоизма постепенно начинают сказываться.

Принципиально важно, что освоением постсоциалистического пространства (а также стран третьего мира, привыкших успешно сохранять самостоятельность за счет иногда виртуозного балансирования между Западом и Советским Союзом) занимался именно бизнес, в первую очередь крупный бизнес, в то время оформленный в виде транснациональных корпораций.

Государства участвовали в этом процессе в лучшем случае крайне слабо не только в силу бюрократической инерции и неспособности своевременно оценивать изменения, хотя значимость этого фактора также ни в коем случае не следует преуменьшать. (Своеобразной классикой жанра стал доклад ЦРУ, которое еще в 1990 году, в условиях фактически уже начавшегося распада Советского Союза, умудрилось совершенно серьезно предупредить президента США о том, что «демократизация и перестройка» представляют собой не более чем «хитрый план» всемогущего и всеведущего КГБ, призванный расслабить «свободный мир» и обострить его внутренние противоречия.)

Важным фактором, парализовавшим активность западных государств в условиях распада социалистического мира, стал кризис идентичности: «свободный мир» привык осознавать себя в противостоянии с «империей зла», из которой исходила «советская военная угроза». С исчезновением этой угрозы полностью исчез и ясный ответ на вопросы: «Кто мы?» и «Что нас всех объединяет?».

Это имело исключительно серьезное практическое значение — как политическое, так и коммерческое, ибо кризис идентичности подрывал не только единство «свободного мира», но и позиции США как его лидера, как сверхдержавы, которая получает значительные коммерческие преференции в обмен на предоставление военно-политической защиты.

В условиях исчезновения врага предоставление коммерческих преференций лишается практического смысла и становится не более чем обременительным (в лучшем случае) ритуалом, по-прежнему обусловленным силой сверхдержавы, но лишившимся всякого морального и коммерческого оправдания.

Лишь через некоторое время, примерно к середине 90-х годов, государства Запада научились закрывать глаза на эти вопросы и функционировать по инерции, не обращая внимания на них. Во многом этому помог фактический переход государств развитых стран под контроль крупного бизнеса и связанная с ним утрата самостоятельности, а значит, и потребности самостоятельно принимать стратегические решения. (Ведь самоидентификация нужна не для тщеславия или самоуважения; с практической точки зрения она необходима лишь для четкого осознания своих интересов и принятия стратегических решений в условиях обычного для общественного развития недостатка информации.)

Однако во время распада социалистического лагеря и сразу после разрушения Советского Союза западные государства все еще находились в состоянии растерянности, близкой к параличу, — и освоением постсоциалистического мира почти самостоятельно (ибо на его тактическую поддержку ресурса соответствующих государств, при всей их потерянности, все же хватало) занимался западный бизнес.

А что является главной целью всякого бизнеса, всякого предпринимателя?

Только безнадежно оторванные от практики схоласты затягивают в ответ на этот простейший вопрос стандартную песню о максимизации прибыли.

В теории, конечно, все так и есть, но вот на деле простейшим и наиболее эффективным способом максимизации прибыли, прекрасно известным любому предпринимателю, является подавление конкурентов (а в идеале и самой возможности их возникновения).

В ходе расширения Евросоюза и поглощения им сначала юга Европы, а затем и ее постсоциалистической части мы видели этот процесс более наглядно, «со стороны». Крупный европейский бизнес скупал то, что представляло для него интерес, и стремился уничтожить (в том числе и покупкой для закрытия) все местные корпорации, которые потенциально могли превратиться в его конкурентов. После развала Советского Союза мы участвовали в этом процессе в совершенно ином качестве, несколько мешающем беспристрастным наблюдениям, — в качестве тщательно пережеванного куска мяса, попавшего наконец в желудок.

Однако суть процесса не менялась: освоение новых территорий бизнесом означало в первую очередь решение им задачи по устранению конкуренции и созданию таких условий и правил игры, чтобы конкуренция с ним никогда больше не могла возникнуть на однажды освоенных (возможно, правильнее писать «однажды проглоченных») территориях.

Понятно, что успешные действия в этом направлении (безусловным провалом они обернулись только в Китае, частичным — в ряде стран Юго-Восточной Азии и в Индии) означали для развитой части осваиваемых территорий подлинную социально-экономическую, политическую и культурно-психологическую катастрофу.