Александр Ильин - Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде Страница 8

Е.Т. Гайдар (уже не бывший тогда в правительстве, у власти): “Мы (??) установили контроль над важнейшими точками информации и связи. Только что закончился бой у “Останкино”…(Это был не бой, а холоднокровный расстрел безоружных демонстрантов. — А.И.). Сейчас в город подтягиваются войска, верные президенту. Говорю честно: сегодня полагаться только на лояльность, на верность НАШИХ силовых структур было бы преступной халатностью”. (Да многому научились у своих предшественников из 1917-го наши либерал-демократы!).

И наконец — слова знаменитого правозащитники С.А. Ковалева, одинаково применимые для его единомышленников и к 1993-му, и к 1917-му году: “Все, кто хочет защитить нашу демократию, наше будущее, должны выполнить свой гражданский долг. Солдаты — верностью законному президенту и правительству, граждане — спокойной поддержкой их… Мы… не хотим возвращаться под гнет советской власти”,

Однако венцом демократического “выброса” стала позиция сплоченной “группы литераторов”: “Нет ни желания, ни необходимости подробно комментировать, то, что случилось в Москве 3 октября… Что тут говорить? Хватит говорить. Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать , — пишут беспамятные наследники своих идейных предков из 1917-го, — нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?… Мы должны на этот раз жестко потребовать от правительства и Президента то, что они должны были (вместе с нами) сделать давно, но не сделали:

1.Все виды коммунистических националистических партий, фронтов и объединений должны быть распущены и запрещены Указом Президента…

4. Органы печати… такие, как “День”, “Правда”, “Советская Россия”… и ряд других, должны быть впредь до судебного разбирательства закрыты…”

В этой главе я буду обращаться преимущественно к событиям первой четверти ХХ века, но не могу, упреждая рассказ о них, не отметить уже сейчас, что все эти требования “группы литераторов” конца того же века чуть не слово в слово повторяют и корниловскую программу спасения России, и декламации разного рода групп литераторов (а политики времен революций 1917-го были сплошь литераторами, публицистами — в отличие от озвучивавших чужие тексты политических лидеров середины ХХ века), и радикально мыслящих генералов, убежденных, что самый лучший, если не единственный способ введения нужного им единомыслия — гильотина.

Узнаю среди подписантов людей, лично мне знакомых, каким-то удивительным образом сумевших проскользнуть между капельками идейных ливней и сохраняющих дремучую девственность и после, как говорят в народе, семи родов.

Когда я пришел “Правду” (в августе 1973-го), на двери одного из кабинетов редакции на пятом этаже еще висела табличка с фамилией Андрея Нуйкина. Он к тому времени ушел из газеты, стал вольным стрелком публицистики, но ведь когда-то и что-то привело его в главную цитадель коммунистической пропаганды… А тут, в составе группы, Нуйкин требует “Правду” и другие издания “закрыть до судебного разбирательства”. Не верю, что только по политическим мотивам. В числе предлагаемых литераторами к закрытию неугодных им газет есть и “Литературная Россия”, которую возглавлял тогда хороший русский писатель Эрнст Иванович Сафонов, мой добрый товарищ, а уж его-то к “коммунистическим элементам” никак не отнесешь. Эрик был среди нас, нигилистов, сторонником монархической идеи, инициатором воссоздания храма Христа Спасителя, словом, настоящим русским патриотом.

Довольно странно видеть в списке экстремально настроенной и категоричной “группы” академика Д.С. Лихачева: именно он фактически спас от провала на съезде народных депутатов СССР “коммунистического” президента союзной державы М.С. Горбачева. Его, должен сказать, мудрое признание, что нельзя проводить всенародные выборы президента в стране, раздираемой вооруженными конфликтами (имелся в виду прежде всего Нагорный Карабах), произвело сильное впечатление на депутатов с разными взглядами.

С Татьяной Бек я от журнала “Знамя”, под эгидой Юрия Апенченко летал в Томск, и для меня не было неожиданностью, что она, как и многие дети “вчерашней” революцией прославленных отцов, дочь певца советской индустриализации, известного писателя Александра Бека придерживается, как бы это сказать, нетрадиционных политических взглядов. Но чтобы лирическая поэтесса во имя свободы слова призывала к жестокой расправе с неугодными изданиями?! Это — запредельно.

Александр Гельман, прославившийся своими вполне “партийными” пьесами (одна из них так и называлась — “Заседание парткома”), начинал журналистом ленинградскойкомсомольской газеты “Смена” (ее редактором впоследствии работал будущий спикер Госдумы Г.Н. Селезнев). Я был тогда сотрудником отдела “Ленинградской правды” и знал, что А. Гельману непросто ужиться в тогдашней радикально-комсомольской “Смене”, что у него часто бывают конфликты с редакционным начальством. Но что он, может быть, самый “партийный” драматург дойдет до подписания подобного “обращения”, яне мог и предположить.

А чем насолили “Правда” и другие партийные и чисто литературные издания активно печатавшимся на их страницах А. Ананьеву, Д. Гранину, М. Дудину, Р. Казаковой, Г. Поженяну, Р. Рождественскому?

Лев Разгон, страдалец от сталинских репрессий 30-х и последующих годов, до своего ареста был зятем всесильного зава Орготделом (или Управлением) ЦК ВКП(б) Ивана Михайловича Москвина, полного однофамильца великого мхатовского актера, непревзойденного Епиходова в чеховской пьесе “Вишневый сад”. Цековский Москвин был большим хлебосолом, часто в его семикомнатной квартире в центре Москвы гости засиживались за небедным и небезвинным столом до 3-4-х часов утра. Потом их развозили по домам цековские машины… Лев Разгон сокрушался (его мемории печатались в журнале “Юность”), когда, разумеется по доносу верных партийно-чекистских соратников, Ивана Михайловича взяли среди ночи, семья — и сей подписант в том числе — обнаружила, что из семи домашних телефоновв квартире работал “всего” один. (Излишне напоминать, что в то время победивший пролетариат, от имени которого вершили дела в стране гостелюбивый И.М. Москвин и ему подобные, ютился в коммуналках, где, по меткому наблюдению Владимира Высоцкого, “на 28 комнаток всего одна уборная”. В такой же квартире на питерской Фонтанке жила много лет и народная артистка СССР балерина Кировского (Мариинского) театра Ирина Колпакова).

Кстати, Ивану Михайловичу Москвину-цековскому принадлежит и сомнительная честь открытия-отыскания где-то на периферии и возведения по служебной лестнице небезызвестного Николая Ивановича Ежова, маршала кровавых расправ.

Но — довольно о людях, которые видят соринку в чужом глазу, не замечая бревна в своем.

И все же картина будет неполной, если не упомянуть некоторых персонажей октябрьской трагедии 1993 года, явных подстрекателей к расправе над народом.

Именуемая, или именующая себя“правозащитницей” В. Новодворская так декларировала свою и ее единомышленников программу:“Разрушение. Безжалостное и неумолимое разрушение всего прежнего бытия, промышленности, сельского хозяйства, инфраструктуры, быта, традиций, стереотипов, моделей поведения, душ, судеб, понятий о добре и зле… Мы должны привыкнуть к мысли о том, что люди будут стреляться, топиться, сходить с ума… Пойдем против народа. Мы ему ничем не обязаны… Мы здесь не на цивилизованном Западе. Мы блуждаем в хищной мгле, и очень важно научитьсястрелять первыми, убивать”.

На фоне этих “откровений” кому-то покажутся чересчур мягкими призывы Г. Явлинского “проявить максимальную жесткость и твердость в подавлении” или позиция Е. Боннер: к преступникам не должно быть снисхождения. Или признание артистки Лии Ахеджаковой: “Мне уже не хочется быть объективной…А где наша армия? Почему она нас не защищает от этой проклятой Конституции?!” Правда, все-таки поражает признание казавшегося мудрым и снисходительным Булата Окуджавы: “Для меня это (расстрел Дома Советов — А.И.) был финал детектива. Я наслаждался этим. Я теропеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости у меня к ним совершенно не было”.

Как видим революционные или контрреволюционные потрясения могут катастрофически исказить, исковеркать мир восприятий и психику людей, превратить их в кровожадных вампиров. Такие катаклизмы выбрасывают на поверхность океана жизни множество липкой грязи, мусора, ядовитых отбросов.

Все прогрессы реакционны,

если рушится человек.

Когда нарушены правила советского этикета, это вызывает брезгливость люджей, входящих в орбиту высшего света: фи, он даже не знает, как держать вилку-ложку, как пользоваться ножом или салфеткой!… Эти, для многих чересчур важные понгятия, по большому счету, все же мелочи жизни. Тема для светских пересудов.