Евгений Гильбо - ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ПЕРЕХОД и МИРОВАЯ ВОЙНА Лекции по введению в социологию и геополитику современности Страница 9

В силу такого генезиса есть противоречия между конкурирующими группировками. Между ними существует очень серьезная конкуренция. С другой стороны, оба правящих клана–класса в равной мере завязаны на процессы обеспечения мировой финансовой аристократии ресурсами. Поэтому и те и другие неизбежно оказываются в противостоянии с корпоратократией.

Вполне вероятно, что какие–то из этих кланов сделают ставку на корпоратократию, обопрутся на ее ресурсы и начнут переформатирование режима в России, чтобы вытащить её из под подчинения финансовой аристократии. Это — первый возможный вариант. Ещё вероятнее второй вариант: они все будут и дальше плыть по течению, останутся на позициях финансовой аристократии, и их будут мочить, мочить, мочить и мочить.

Переформатирование мира корпоратократией

Мы видим, что суть кризиса современной социальной структуры в том, что паразиты мешают производить новую стоимость. Это происходит в глобальном масштабе. Сегодня корпоратократия, нетократия, а также и постиндустриальные производители, которые себя не осознают, но что–то ищут, оказываются в глубочайшем классовом противоречии с паразитическими классами. Уровень классового самосознания пока что не позволяет оценить суть этих противоречий, что делает классовую борьбу неосознанной, яростной, стратегически непродуманной.

Это происходит во всех странах. Постсоциальные государства, опирающиеся на паразитические классы, которые окажутся неспособны на плановую трансформацию в постиндустриальные формы, неизбежно будут уничтожаться. Если невозможны трансформации вследствие каких–то договоренностей, выплат каких–то компенсаций, каких–то переходных процессов, то их уничтожение будет происходить силовым методом.

Мы увидели, как корпоратократия с наступлением этого десятилетия, показала зубки. Показала, как она будет использовать те или иные силовые методы для сноса того или режима. Пока что мы увидели это на примере Туниса, Ливии, Египта, Сирии и т.д.

Почему был выбран арабский мир? Потому что уровень коррупции и уровень подчиненности этих стран финансовой аристократии запредельный. Фактически, эти страны полностью лежали под финансовой аристократией, надо было вышибать из–под неё эту ресурсную базу. Типичный пример – Каддафи, который умудрился 12–15 лет назад договориться с финансовой аристократией на «российских» условиях. То есть о том, что все ресурсы Ливии будут продаваться за эмитируемую глобальными финансовыми властями валюту и будут обеспечением этой валюты. Он честно отработал свой «Вашингтонский консенсус» — и получил заслуженное. Как выяснилось, финансовая аристократия его защитить не может.

Мы видим развёртывание войны в Сирии. Те арабские режимы, которые аффилированы с корпоратократией, ведут активную борьбу против ливийского режима. Финансовая аристократия не способна оказать этому режиму активной помощи и бросает в топку расходный материал – русских компрадоров.

Непосредственно на саму финансовую аристократию сирийский режим не был завязан. Он был завязан больше на торгово–финансовые круги, а уже через них – опосредованно — на финансовую аристократию. Финансовая аристократия довольно вяло поддерживает сирийский режим, в основном эту поддержку повесили на страну, которую не жалко. На сегодня единственный, кто поддерживает Сирию — Россия.

Сирия сегодня — просто полигон для отработки технологий расшатывания ситуации в странах, которые управляются по–старому, то есть через деньги. В России, где нет других инструментов управления не только в государстве, но и в обществе, очень легко раскачать ситуацию. А ведь на сегодня против России играет не только корпоратократия. Против России складывается коалиция всех сил, которые заинтересованы в скорейшем ослаблении и поражении финансовой аристократии и снятии тех тормозов, которые есть для мирового постиндустриального развития.

Россия в своем сегодняшнем виде лежит на пути постиндустриального развития как тормоз, огромная колода, большая скала. Финансовая аристократия оперлась на неё, и только вместе с этой скалой финансистов можно сдвинуть. Поэтому и возникает желание такую скалу взорвать. Для этого сегодня используется инструментарий исламского фундаментализма.

Парадокс в том, что обе враждебные силы используют одни и те же социальные институции как свой инструментарий. Финансовая аристократия с одной стороны развивает паразитизм в обществе, а с другой стороны — нагоняет большое количество гастарбайтеров, чтобы этот культурно чуждый элемент разлагал общество и не давал ему консолидироваться против финансовой аристократии и компрадоров, которые ей служат. С другой стороны, корпоратократия использует тот же чуждый элемент для формирования внутри него силовых консорций, которые могли бы фундаментально дестабилизировать обстановку, дестабилизировать государство. Например, в рамках мусульманских диаспор в Москве, которые вроде бы являются опорой режима, уже формируется огромное количество силовых групп, которые так или иначе будут заниматься дестабилизацией.

У них несколько иная функция, чем у силовых групп, которые формировались в 90–е годы, и которые формировали нынешний режим. Эти группы, кавказцы прежде всего, имели целью контроль, перехват контроля над торговыми ресурсами, финансовыми потоками. Чтобы контролировать эти потоки, чтобы эти потоки в глобальном плане превращать в обеспечение доллара.

Перед новыми группами встает задача только дестабилизации государства, его ликвидации. Перед ними стоит задача ликвидации системы, которая превращает ресурсы России в базу мировой финансовой аристократии. Для этого сейчас формируются партизанские группы, они потихоньку вступают в действие, нащупывают друг друга, формируют коалиции.

Сегодняшняя Россия в контексте переформатирования мира

Ситуация в России подчиняется всем общим закономерностям постиндустриального перехода. Трудно говорить о каком–то отставании в этом переходе, хотя процессы, характерные для стран постиндустриального ядра, сочетаются в странах СНГ с процессами, характерными для зоны периферии. Некоторой спецификой можно считать опережающий по сравнению с остальным миром, катастрофический обвал социального государства в 1992–1996 годах, но в дальнейшём мы видим общий тренд деградации. Принадлежность к периферии определяется также компрадорским характером как правящей бюрократии, так и обуржуазившейся бюрократии. Признаком периферии является отставание в становлении класса постиндустриальных производителей, хотя потенциал его становления сближает Россию со странами ядра (под Россией здесь понимается, конечно, не Полуроссия–РФ, а Русский эгрегор вообще). Особенностью России является ориентация экономики на эксплуатацию природных ресурсов. После того, как в 1994 году организованная Болдыревым, Соколовым и Кармоковым патриотическая коалиция законодательно заблокировала передачу нефтегазовых месторождений в руки иностранных компаний, появилась возможность частичного изъятия в бюджет нефтегазовой ренты, что было реализовано в 2000–2003 годах. С тех пор эта часть нефтегазовой ренты является основным источником жизненных ресурсов паразитических классов, что делает возможным их мирное сосуществование и классовое сотрудничество с постиндустриальными классами, так как создаёт им альтернативу попыткам ограбления производительных классов и влекомого ими антагонизма. С другой стороны, ситуация в РФ характеризуется сегодня резким всплеском социальных противоречий, вызванных политическими ошибками действующей власти, неспособной увидеть реальный классовый расклад в обществе. Эти социальные противоречия активно используются глобальной корпоратократией в целях ускорения распада государства и осложнения условий перехода русского эгрегора от национально–государственной к метакорпоративной организации, а в программе максимум — к срыву этого перехода с последующим исчезновением русского эгрегора в следующем поколении за счёт ассимиляции и частичного истребления. Анализ тенденций (схлопывание контролируемой ресурсной базы) показывает высокую вероятность исчезновения РФ как территориального государства классического (вестфальского) типа к 2017–2020 году. В силу этого вопрос эгрегориального перехода остро стоит для русских уже в текущем десятилетии. Опыт выживания русских после краха феодальной государственности в 1917 году показывает, что единственным условием выживания нации оказалась опора на прогрессивный исторический класс (интернациональный, кстати, по существу, но национально укоренённый). При этом класс этот к 1917 году существовал лишь в зачатке, да и то лишь в столицах, на Донбассе и Урале. При этом до 40% численности данного класса составляли этнические китайцы и другие инородцы, что не помешало классу в целом сыграть государствообразующую роль, с последующей эволюцией государства в 30–е–40–е годы из пролетарского государства в национальное. Надо отметить, что образование на развалинах Российской Империи государства индустриальных производителей с опорой на только формирующийся прогрессивный класс, рассматривалась мировым политическим истеблишментом как не очень внятная авантюра. Идеолог процесса, В.И.Ленин, поставил задачу формирования и воспитания этого класса партией–орденом, которая, впрочем, воспитанием класса занималась и в предыдущее десятилетие. При внешней авантюрности такой стратегии она увенчалась успехом в силу отсутствия внешних угроз в 1923–1935 годах, что дало время для становления класса и начала индустриализации, и в силу внешней помощи в индустриализации. Двигателем процесса становления нового, индустриального, государства была бюрократия, организованная в партию–орден глобалистской ориентации. Окончательное оформление государства, однако, состоялось лишь в 1935–1939 годах, а превращение его в национальное индустриальное государство русских — в 1942–48 годах с последующим переходом к модели социального государства.