Игорь Аверкиев - В ожидании людоедов; Мутное время и виды на будущее Страница 9

Москва и Санкт-Петербург трижды за последние сто лет пытались инициировать в России форсированный модерный транзит: в 1917, в 1991 и в 2011–2012 годах, и всякий раз, в том или ном виде, были так подправлены или в таком виде не поддержаны провинцией, что от первоначальных замыслов мало что оставалось.

Появление «анклавов next» в периферийных странах Западного мира вызвано противоречием между естественным темпом социальной и политической модернизации в этих странах (позже начали) и «глобальной информационной, ценностной и технологической средой», в которую эти страны включены. Эта «глобальная ценностно-информационно-технологическая среда» обладает одновременно удивительным и очевидным качеством — она всегда предельно современна: по миру стремительно и максимально широко распространяется только самое новое (старые ценности, технологии и информация остаются там, где стали старыми).

В последнее время «новостью» и «новым» всё чаще становится всевозможная архаика, но «глобальная информационная среда» ещё ей не подчинена.

В современном мире эта «глобальная среда» формируется и «обслуживается», преимущественно «странами-цивилизационными передовиками» из Северной Америки и северо-западной Европы (даже Япония и Китай всё ещё в основном потребители, а не производители этой «глобальной среды»).

В силу особого статуса любых столиц и вытекающих из него финансовых, политических, социальных, коммуникационных и прочих преимуществ, столичные сообщества «стран запаздывающего транзита» оказываются основными «национальными порталами» в глобальную жизнь и основными потребителями приходящей из вне «цивилизационной моды» (будь то идеи или технологии), что, в конечном счёте, и превращает их в «анклавы следующей цивилизации» и эпицентры «модерного напряжения» на национальной территории.

Казалось бы, наличие «модерных анклавов» должно ускорить модернизацию «стран запаздывающего транзита». Но я считаю, что всё происходит наоборот, именно из-за «анклавов следующей цивилизации». Их постоянно несвоевременные, по местным социальным ритмам, взнуздывания страны, бесконечные прерывания и возобновление самых разных социальных, экономических и политических процессов, без способности сделать это раз и навсегда, вводят «местную цивилизацию» в состояние хронической разбалансировки и «невротизации». В результате «страна запаздывающего транзита» постепенно превращается в «страну застойного транзита», а сам транзит вместо того, чтобы быть тяжелым, но прямым подъёмом вверх, превращается в долгий, непонятно как петляющий, серпантин с бестолковой чередой перекуров, возвращений и рывков.

В этом никто не виноват, иначе и не могло быть — столицы не отменить, как и «цивилизационный перенос» от «передовиков» к «аутсайдерам». Просто ещё одно негативное последствие жизни в глобальном мире, при том, что и позитивных немало — всё, как всегда.

Так или иначе, человеческие сообщества на ближних и дальних окраинах Западного мира, из-за эклектического смешения на их территориях «цивилизации передовиков» и «цивилизации аутсайдеров», обречены на гипертрофированно длинный модерный переход с неопределённым результатом и, соответственно, до сих пор чреваты авторитарными режимами.

Казалось бы, миссия авторитарных режимов вполне позитивна. И, как правило, так оно и бывает на первом этапе существования любого авторитарного режима. Но по мере того, как общество (в том числе благодаря политической оболочке авторитарного режима) постепенно приходит в себя после «транзитного хаоса» и люди, постепенно же, выходят из «закрытого режима частного выживания» в «открытый режим общественного производства своей жизни», плюсы авторитарного режима медленно, но верно становятся его минусами.

В связи с тем, что именно «институциональная разруха» и функциональная разбалансированность переходных обществ являются питательной средой и источником власти авторитарных режимов, сами авторитары инстинктивно заинтересованы в максимальном продлении этого мутного состояния своей страны. Вольно или невольно авторитарные лидеры и их окружение всячески препятствуют формированию любой устойчивости в правилах, органах, отношениях. Их цель — сохранение общества в неустойчивом киселеобразном состоянии. Только такое состояние общества продлевает естественный общественный спрос на авторитарные режимы.

Авторитарные режимы приходят как «спасательные команды», которые, сделав своё дело, снова и снова убеждают общество, что его (общество) всё ещё есть от чего спасать — ведь ничем другим зарабатывать на жизнь «спасательные команды» не умеют.

Другое дело, что даже после преодоления острой фазы кризиса в любом обществе найдётся значительная часть населения, жаждущая остаться под эгидой «спасательной команды» с её героически патерналистским отношением к «страждущему населению». А в стране, проведшей 70 лет в объятьях навязчивого госпатернализма, доля такого населения ещё долго будет оставаться значительно выше нормы. Стихийный культ в России Сергея Шойгу («народного спасителя и верного товарища вождя») и его министерства свидетельствует о «социально интимном» единении путинского режима со значительной частью населения.

В этом смысле, всячески воспроизводя «недоразвитое государство» как среду своего обитания, любой авторитарный режим обречён на «политику застоя», плавно перетекающую в тот или иной вариант реакционности, политической и социальной деструктивности (подробности — в следующих главах).

Но всё равно авторитарные режимы не являются изначально реакционными. Их задача — не встать на одну из сторон: сторонников или противников «нового общества», их задача — дать обществу отдохнуть от «сторонников и противников», предоставив населению, измученному чужой борьбой и бесконечными изменениями, некий, освобождающий от «эксцессов перехода», «третий путь», каким бы иллюзорным он ни был («императорско-трибунская альтернатива» Гая Юлия Цезаря и Октавиана Августа, бонапартизм, «романский фашизм», перонизм, путинизм и т. п.). Поэтому внутренняя политика авторитарных режимов — это всегда смесь безудержного популизма и изощрённого лавирования между политическими полюсами, актуальными на данный момент в мире и в данной стране. Авторитарные режимы как бы на время отключают «политические маятники», более или менее аккуратно отстригая экстремистские крайности у полюсов «маятниковых пар» («борьба с экстремизмом» до поры до времени по-своему честна в авторитарных режимах).

Авторитарный режим спасает переходное общество от распада-расползания, помещая его «социальный кисель» в «котелок» своих временных институтов (как правило, корпоративного типа), скреплённых политической волей авторитара. Заботясь о воспроизводстве питательной для себя среды — каковой является социально и политически не структурированное, деинституциализированное общество — авторитарные режимы до поры до времени не препятствуют самому социальному брожению, вызреванию новых отношений и социальных групп, но всячески препятствуют «институциональной кристаллизации» нового «социального вещества». Любой авторитарный режим упорно соскребает налёты новых институтов со стенок своего «рукодельного котелка» (инстинктивно считая их «грязью», «накипью» на своих как бы «политически стерильных» конструкциях) — с каждым годом всё более трудная, неблагодарная и бесперспективная работа. Рано или поздно «налёт» будет таким, что его уже не соскрести. Но это в идеале.

Важно отличать авторитарные режимы в начале и в конце их пути. На первом этапе, оказавшись у власти в расползающемся обществе, авторитарные команды, чтобы выжить, просто следуют общественному спросу, просто спасают общество от разложения, ничего особенно не выдумывая, делая очевидные, простые, на потребу дня, вещи — как и положено «спасательным командам». У авторитарных режимов это получается именно потому, что они не зацикливаются, в отличие от основных политических игроков «транзита», на таких дилеммах как «демократия — диктатура», «социализм — капитализм», «консерватизм — модернизация» и т. п. При таком подходе единовластие лидера, тотальная бюрократизация, вольная коррупция, фиктивная демократия, вульгарный популизм и многие другие авторитарные безобразия не являются следствием произвола, некомпетентности или средством насилия над людьми, а наоборот, предстают адекватными, опирающимися на общественный спрос, инструментами стабилизации в разбалансированном обществе.

Однако с приходом стабилизации «методы спасательных команд» становятся всё более неуместны. Вместе с элементарным «налаживанием жизни» в обществе размораживаются и естественные модернизационные процессы и естественная консервативная реакции на них. Общество перестаёт быть толпой потерявшихся младенцев, стремительно делится по интересам, структурируется, воспроизводит естественную и разнообразную сложность. Медленно, но верно формируется ново-старый политический маятник. Всё больше «просыпается» людей, которых начинают волновать дилеммы, подобные перечисленным выше. А вокруг всё те же временщики, бюрократы и симулянты. И ничего другого большинство этих людей делать не умеют, кроме как быть самими собой — уж очень жестким был отбор в авторитарной «кузнице кадров».