Константин Нивников - Трактат о воспитании. Поколение уродов Страница 12

В школе мы учили, как при капитализме европейцы за разные безделушки, стекляшки безжалостно грабили папуасов. И сегодня суть капитализма, в принципе, не изменилась. Только сегодня в роли этих папуасов выступаем мы – вроде бы, вполне цивилизованные люди. На самом деле, мы мало чем отличаемся от папуасов. Цель капиталистического производства – получение прибыли. Капиталист очень заинтересован в получении прибыли, любой ценой. Другое дело, что сегодня получить прибыль довольно сложно, ситуация сильно изменилась, большая конкуренция. Конкуренция приводит к разнообразию товаров и сегодня заметна тенденция в производстве с одной стороны очень сложных изделий, и при этом каждый производитель хочет сделать производство этих сложных изделий, как можно дешевле, не для того чтобы покупателю достался дешевый продукт, а чтобы обойти конкурента. Яркий пример таких изделий – современные электронные приборы. Каждый такой прибор это сложнейшие системы, состоящие из многих сотен, и даже миллионов элементов. Но технологический уровень современных производств таков, что, несмотря на сложность, каждый прибор, в итоге, оказывается относительно недорогим. Это результат работы громадного количества специалистов, которые сегодня заняты в электронике. То же самое сегодня можно сказать про современные машины – все это результат громадной работы многих и многих людей. Получается, что наше общество, общество потребления, очень прогрессивно, совершенствуются технологии, создаются новые производства, создаются новые рабочие места и делается все это очень быстро. Нужно ли все это нам? – безусловно. Но поставлю вопрос по-другому: «Могли бы мы прожить без этих чудес современной техники?» Ответ столь же очевиден, как и на первый вопрос – конечно, могли бы. Тем не менее, мы ходим на работу, зарабатываем деньги, и тратим их, в том числе, и на эти чудеса техники. Мы не можем обойтись без них, не потому что они очень нам нужны, а потому что окружающие нас люди, общество, которое сложилось у нас, задают определенный уровень жизни. Сегодня можно не иметь детей, сегодня важнее материальное благополучие, которое позволяет нам приобретать игрушки, такой игрушкой может машина, дача, собака, какое-нибудь электронное устройство, все то, что сегодня представляет ценность, и на эти игрушки нам не жалко ни денег, ни времени. Важнее детей – возможность жить, развлекаясь, не утруждаю себя заботами. Этими игрушками сегодня завалены наши квартиры, сколько ненужной одежды, книг, каких-то тряпок, электронных устройств, бытовых приборов, которыми мы практически не пользуемся, захламили наши когда-то просторные комнаты. Мы живем в мире этого барахла, привыкаем к нему, и кажется, что по-другому жить невозможно. Понятно, что когда люди в возрасте и оказываются в такой ситуации, им ничего не остается, как доживать свой век среди этих ненужных вещей, но ведь с ними часто живут их дети, которые не могут просто бросить все это, куда-то уехать… Раньше дети вырастали, им становилось тесно в отчем доме, они уезжали. Так жили люди всегда, так жили люди и моего поколения. Нам ничего особенно не нужно было – найти место, где есть крыша над головой, где есть работа, а работа была везде, – все остальное было не важно. Мы были молоды, не боялись трудностей, не боялись жизни. Вся страна принадлежала нам, это была наша страна. Сегодня так жить могут себе позволить очень немногие.

Мы превратились в тех же папуасов, да сегодня мы покупаем не стекляшки, но суть от этого не меняется, мы, так же как и они, продаем свою страну, свое будущее. Когда мы стали такими? Ответ лежит на поверхности, когда захотели жить как там, на Западе. Там эти проблемы появились не сегодня и даже не вчера.

«…За этим Александром Дюма есть несколько хороших, так сказать, движений. Он требует, чтоб французская женщина родила. Мало того: он прямо возвестил всем известный секрет, что женщины во Франции, из достаточной буржуазии, все сплошь, родят по двое детей; как-то так ухитряются с своими мужьями, чтоб родить только двух – и ни больше, ни меньше. Двух родят и забастуют. И все уже так, и не хотят родить больше, – секрет распространяется с удивительною быстротою. Потомство уже получается и с двумя, и, кроме того, имения на двух останется больше, чем на шестерых, это раз. Ну, а во-вторых, сама женщина сохраняется дольше: красота дольше тянется, здоровье, на выезды больше времени выгадывается, на наряды, на танцы. Ну, а насчет родительской любви, – нравственной стороны то есть вопроса, – так двух, дескать, еще больше любишь, чем шестерых, а шестеро-то нашалят еще, пожалуй, надоедят, разобьют, возись с ними!.. по башмакам только одним сосчитать на них, так сколько досады выйдет и т. д. и т. д. … Но хоть и уменьшаются дети, но всё же министр во Франции не заметил бы этой разницы, если б обошлось лишь одной буржуазией, то есть достаточным классом, и если б не было в этом деле другого конца. Другой конец – пролетарии, восемь, десять, а, пожалуй, и все двенадцать миллионов пролетариев, людей некрещеных и невенчанных, живущих, вместо брака, в „разумных ассоциациях“, для „избежания тирании“. Эти прямо вышвыривают детей на улицы. Родятся Гавроши, мрут, не стоят; а устоят, так наполняют воспитательные дома и тюрьмы для малолетних преступников. У Zola, так называемого у нас реалиста, есть одно очень меткое изображение современного французского рабочего брака, то есть брачного сожития, в романе его „Le ventre de Paris“ („Чрево Парижа“). И заметьте: Гавроши уж не французы, но замечательнее всего, что и эти сверху, вот – которые родятся собственниками, по двое и в секрете, – тоже ведь не французы. По крайней мере, я осмеливаюсь утверждать это, так что два конца и две противуположности сходятся. Вот уж и первый результат: Франция начинает переставать быть Францией. (Ну, возможно ли сказать, чтоб эти 10 миллионов считали Францию за отечество!) Я знаю, найдутся, что скажут, тем лучше: уничтожатся французы – останутся люди. Но ведь люди ли? Люди-то, положим, но это будущие дикие, которые проглотят Европу. Из них изготовляется исподволь, но твердо и неуклонно, будущая бесчувственная мразь. Что поколение вырождается физически, бессилеет, пакостится, по-моему, нет уже никакого сомнения. Ну, а физика тащит за собой и нравственность. Это плоды царства буржуазии…» Достоевский, ПСС в 30т., т.23, стр. 93—94. Написано в 19 веке, и это написано для нас и… о нас. Люди, которые могут заглянуть в будущее, люди, которые создают произведения, не потерявшие своей актуальности спустя столетия, это – великие люди. Сегодня у нас самые великие не те, которые что-то создают, а те, которые больше всех потребляют. Таковы законы этого общества – общества потребления.

Сергей Исрапилов «Форум МСК» 08.08.2014: «Изучение любого общества показывает, что чем богаче люди, тем менее склонны они заводить детей. Еще в середине XX века, когда большинство советских граждан жили очень трудно, ЦСУ СССР провело выборочное обследование, которое показало, что чем выше доход, тем ниже в семьях было желание заводить детей. Исследовавший этот феномен социолог Струмилин пишет: «с повышением дохода семьи раза в три-четыре брачная рождаемость падает даже быстрее – в 4,5 раза. Падает она и во времени по разным причинам. Одной из них, несомненно, является и неуклонный рост народного благосостояния в СССР. За четверть века, с 1934 до 1959 г., показатель брачной рождаемости снизился по приведенным данным более чем вдвое, а реальные доходы рабочих и крестьян в СССР только с 1940 по 1961 г., за 21 год, возросли в 2,1—2,5 раза».

Конец ознакомительного фрагмента.