Юрий Росциус - Синдром Кассандры Страница 12

НА ОСНОВЕ ИЗВЕСТНОГО ЭКСТРАПОЛИРУЕМ

Трудно представить, чтобы поразительные способности к точному прогнозированию замыкались лишь в узких временных рамках земного бытия Авеля. Не исключено, что пророчества этого неистового монаха охватывали и более позднее время. Быть может, именно этим обстоятельством определялось и заточение Авеля в стенах Спасо-Ефимьевского монастыря и появление Циркуляра цензуры от 1902 года, запрещающего категорически допускать в печати любые сообщения о его пророчествах и даже упоминать имя этого монаха! Однако слово не воробей, вылетит - не поймаешь! И поскольку есть основания полагать, что по крайней мере часть работ Авеля могла пережить своего создателя, то предсказания в них будущего, вплоть до второй половины века Х1Хи даже века XX, не представляются невероятными. Но коли так, нс поискать ли нам следы этих пророчеств в более или менее известном нам периоде времени между 1841 годом (годом смерти Авеля) и нашими днями? Здесь уместно вспомнить столетний интервал, упоминаемый в романе князя М.Н.Волконского, в котором в уста Авеля вложено пророчество о том, что "...через сто лет будет великая битва с немцами...". Не исключено, что вы, мой читатель, не согласитесь с такой возможностью. Но "оставайтесь с нами!" - как нередко взывают ныне с телеэкрана. Почему бы не представить, что Волконскому было известно нечто нам неведомое? Ведь такое не исключено? Не надо забывать, что князя Волконского какое-то время окружали люди - современники Авеля, лица знавшие, видевшие его, возможно, с ним беседовавшие. А что, если просто оглядеться вокруг, присмотреться, привести в систему известное, посмотреть пристрастно, я не боюсь этого слова, оно здесь уместно. Почему не поискать в столетнем хотя бы интервале после кончины Авеля какие-то вероятные отголоски его прогнозов, следы воздействия на психику последующих поколений? И поискать именно в тех кругах, где память об Авеле и о его поразительных пророчествах могла быть наиболее яркой, впечатляющей, органически вписанной в предания рода и семьи? Иными словами - в поведении царственных особ Дома Романовых! Что, если безудержное тяготение представителей династии Романовых к оккультизму и мистике определялось существованием предсказаний Авеля, как известных ныне, так и сокрытых от посторонних глаз? Ведь законы писаны для исполнения, а пишущий их, как показала практика, не всегда считает своим долгом их исполнять? Посему могли храниться и передаваться из рода в род и документы и устные рассказы о монахе и его пророчествах, минуя запреты цензуры, для "быдла" писанные? Возможно, именно пророчества Авеля лежали в истоках повышенного интереса Императора Николая Второго и его окружения к мистике, оккультизму и т.п. Приведу фрагмент работы Сергея Александровича Нилуса "На берегу божьей реки": "При особе Ея Императорского Величества, Государыни Императрицы Александры Федоровны состояла на должности обер-камер-фрау Мария Федоровна Герингер, урожденная Аделунг, внучка генерала Аделунга, воспитателя Императора Александра II во время его детских и отроческих лет. По должности своей, как некогда при царицах, были "спальныя боярыни", ей была близко известна самая интимная сторона царской семейной жизни, и потому представляется чрезвычайно ценным то, что мне известно из уст этой достойной женщины. В Гатчинском дворце, постоянном местопребывании Императора Павла 1, когда он был наследником, в анфиладе зал была одна небольшая зала, и в ней посередине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца на четырех столбиках на кольцах был протянут толстый красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ зрителю. Было известно, что в этом ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла 1, Императрицей Марией Федоровной, и что было завещано открыть ларец и вынуть в нем хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Императора Павла 1, и притом только тому, кто в тот год будет занимать царский престол России. Павел Петрович скончался в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. Государю Николаю Александровичу и выпал, таким образом, жребий вскрыть таинственный ларец и узнать, что в нем столь тщательно и таинственно охранялось от всяких, не исключая и царственных, взоров. - В утро 12 марта 1801 года, - сказывала Мария Федоровна Герингер, - и Государь и Государыня были очень оживленны и веселы, собираясь из Царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселые, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в том ларце, никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями, ничего не сказали. После этой поездки я заметила, что при случае Государь стал поминать о 1918 годе, как о роковом годе и для него лично и для династии". Далее Сергей Нилус приводит описание следующего происшествия, подтверждающего рассказ М.Ф.Герингер. "6 января 1903 года на Иордани у Зимнего Дворца при салюте из орудий от Петропавловской крепости одно из орудий оказалось заряженным картечью, и картечь ударила по окнам дворца, частью же около беседки на Иордани, где находилось духовенство, свита Государя и сам Государь. Спокойствие, с которым Государь отнесся к происшествию, грозившему ему самому смертию, было до того поразительно, что обратило на себя внимание ближайших к нему лиц окружавшей его свиты. Он, как говорится, бровью не повел и только спросил: - Кто командовал батареей? И когда ему назвали имя, то он участливо и с сожалением промолвил, зная, какому наказанию должен будет подлежать командовавший офицер: - Ах, бедный, бедный (имя рек), как мне жаль его! Государя спросили, как подействовало на него происшествие. Он ответил: - До 18 года я ничего не боюсь..." Известны и другие свидетельства похожего содержания. Так, например, посол Франции в России Морис Палеолог, передавая свою беседу с Сергеем Дмитриевичем Сазоновым, с декабря 1910 по июль 1916 года занимавшим пост министра иностранных дел России, пишет в дневнике 20 августа 1914 года: "Мы говорим об императоре; я говорю Сазонову: - Какое -прекрасное впечатление я вынес о нем на этих днях в Москве. Он дышал решимостью, уверенностью и силой. - У меня было такое же впечатление, и я извлек из него хорошее предзнаменование... но предзнаменование необходимое, потому что... Он внезапно останавливается, как если бы он не решился окончить свою мысль: я убеждаю его продолжить. Тогда, беря меня за руку, он говорит мне тоном сердечного доверия: - Не забывайте, что основная черта характера государя есть мистическая покорность судьбе. Затем он передает мне рассказ, который он слышал от своего beau-frera (свояка. - Ю.Р.) Столыпина, бывшего премьер-министра, убитого 18 сентября 1911 года. Это было в 1909 году, когда Россия начинала забывать кошмар японской войны и воспоследовавших за ней мятежей. Однажды Столыпин предлагает Государю важную меру внутренней политики. Задумчиво выслушав его, Николай II делает движение скептическое, беззаботное, движение, которое как бы говорит: "Это или что-нибудь другое не все ли равно"... Наконец он заявляет грустным голосом: - Мне не удается ничего из того, что я предпринимаю, Петр Аркадьевич. Мне не везет... К тому же, человеческая воля так бессильна... Мужественный и решительный по натуре Столыпин энергично протестует. Тогда царь у него спрашивает: - Читали вы Жития Святых? - Да... по крайней мере, частью, так как, если не ошибаюсь, этот труд содержит около 20 томов. - Знаете ли вы также, когда день моего рождения? - Разве я мог бы его, не знать? Шестое мая. - А какого святого праздник в этот день? - Простите, государь, не помню. - Иова Многострадального. - Слава Богу, царствование вашего величества завершится со славой, так как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением Божиим и благополучием. - Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания; но я не получу моей награды здесь, на земле... Сколько раз я примерял к себе слова Иова: "...ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне". А если ко всему сказанному выше добавить, что в 1903 году журналисту дореволюционного журнала "Ребус" Сербову стало известно о появлении в 1902 году специального Циркуляра, запрещавшего не только печатать чтолибо новое об Авеле, но даже и перепечатывать старое, то становится почти фактом, что все это следствие пророчеств Авеля, дошедших, по-видимому, в гатчинском ларце до адресата - Николая Александровича Романова. Здесь следует обратить внимание и на то, что столетний срок хранения (истекший как раз в 1901 году, предваряющий появление названного Циркуляра) отсчитывается со дня смерти императора Павла Первого. А ведь именно Павел имел неоднократные и, судя по всему, поначалу спокойные, не отягощенные трагическими деталями беседы с Авелем до 1797-1798 годов. Причем, этому также следует уделять внимание, Авель в силу косноязычия своего или по другим причинам склонен был излагать свои прогнозы в письменном виде. Одно из его творений такого рода и могло быть доверено на хранение опечатанному ларцу в Гатчинском дворце. Вы не согласны? Да, у меня на руках нет фактов, нет документов, выбивших из колеи императорскую чету 12 марта 1901 года. Но... Кое-какие сообщения, подтверждающие именно такой ход событий, известны. Наступило время дать слово офицеру русской армии, монархисту, участнику первой мировой войны Петру Николаевичу Шабельскому-Борк (1896-1952 гг.). Петр Николаевич участвовал в попытке освобождения царской семьи из Екатеринбургского заточения. В многочисленных исторических исследованиях, основанных на уникальных документах, им собранных, исчезнувших во время второй мировой войны в Берлине, где он в то время жил, Шабельский-Борк основное внимание уделял эпохе Павла Первого. Петр Николаевич писал под псевдонимом "Кирибеевич". В начале тридцатых годов издал историческое сказание "Вещий инок", посвященное Авелю, фрагменты из которого приведены ниже.