Йожеф Аугуста - Великие открытия Страница 12

Когда удивление несколько улеглось, многие бросились к Фульротту, перед которым на столе были разложены кости из Неандерталя. Они разглядывали их с нескрываемым любопытством, не решаясь высказать собственное мнение. Те, кто отнесся к докладу Фульротта скептически, образовали отдельную группку и после краткой дискуссии решили, что с подобным необдуманным и научно не обоснованным утверждением мог выступить лишь дилетант.

Однако их ожидал еще один неприятный сюрприз!

Председатель собрания объявил, что о костях из Неандерталя желает высказаться всеми уважаемый анатом профессор Шааффхаузен.

Герман Шааффхаузен подробно изложил результаты исследований переданных ему Фульроттом костей. Слушателей, с необычайным вниманием следивших за докладом, поразили слова, которыми профессор закончил свои выводы: «Человеческие кости и череп из Неандерталя превосходят все доныне известное. Особенности их строения (а именно сильно выступающая область надбровных дуг) позволяют сделать вывод, что это был грубый и дикий народ. Но независимо от того, каким путем эти костные остатки попали в грот, где были найдены, они принадлежат древнейшим обитателям Европы. Возможно, эти кости относятся ко времени, когда еще жили последние из вымерших животных дилювиальной эпохи, однако доказательств этого пока нет».

Шааффхаузен кончил. Теперь молчали и скептики: ведь они выслушали не сообщение провинциального учителя, а доклад широко известного исследователя. В зале царило молчание, но это было затишье перед бурей.

Заседание, о котором идет речь, состоялось весной 1857 года в Бонне по случаю сессии Нижнерейнского общества естественных и медицинских наук. На нем Фульротт впервые заявил о принадлежности найденных костей предку современного человека и подчеркнул, что они, по всей вероятности, относятся к плейстоценовой, или, как тогда говорили, дилювиальной эпохе. (Сегодня мы знаем, что геологический возраст этой находки 40 — 50 тысяч лет.) А Шааффхаузен впервые в присутствии общественности сделал сообщение, что кости из Неандерталя принадлежат существу, которое представляет древнейшую человеческую расу. Несмотря на разгоревшиеся позднее жаркие споры, Шааффхаузен всегда оставался верен своему утверждению, хотя сам сомневался в плейстоценовом возрасте костей, как и все другие участники собрания.

Много позже Фульротт вспоминал: «Когда весной 1857 года я представил эту находку собранию в Бонне… никто из присутствующих не присоединился к моему мнению о геологическом возрасте находки».

Первыми поддержали точку зрения Фульротта видный анатом Т. Гексли, историк древнего мира В. Кинг, антрополог П. Брока и геолог Ч. Лайель, который посетил Фульротта в 1868 году.

Правда, отдельные немецкие исследователи, придавая большое значение возрасту неандертальской находки, пытались продолжить раскопки. Однако Фельдгоферский грот к тому времени был непригоден для исследовательских работ, и можно было искать лишь косвенные доказательства. Так, в 1864 году недалеко от Фельдгоферского грота в нескольких слоях плейстоценового русла реки Дюссель Г. Дехен обнаружил кости и зубы типичных плейстоценовых животных — пещерного медведя, пещерной гиены, дикой лошади, мамонта, шерстистого носорога, а также типичные колонии плейстоценовых ракушек. А в 1898 — 1899 годах О. Раутерт начал тщательные исследования неандертальской пещеры, расположенной на противоположном, правом, берегу, напротив Фельдгоферского грота. Раутерт нашел там зубы и кости пещерного льва и каменные орудия мустьерского типа. Благодаря этим более поздним исследованиям было установлено, что цвет и степень окаменелости найденных костей животных и человеческого скелета из Фельдгоферского грота совпадают. Это давало основание считать с определенными оговорками — так как неопровержимые доказательства отсутствовали, а сомнений было немало, — что возраст костей из пещер и плейстоценовых отложений реки Дюссель одинаков.

Мы уже говорили, как поражены были участники боннской сессии, увидев человеческие кости из Неандерталя и услышав доклады Фульротта и Шааффхаузена. Чтобы понять причины их изумления, познакомимся поближе с историей развития естественнонаучного мышления.

В конце XVII столетия классификация животных и растений стала необходимостью. Благодаря бурному развитию торговли расширялись представления о мире; открытие новых стран обогащало знания о природе.

Описания новых видов животных нуждались в упорядочении и систематизации, но осуществить это было нелегко, хотя и делались наивные попытки предпринять что-либо в этом направлении. Только знаменитому шведскому натуралисту Карлу Линнею (1707 — 1778) удалось создать систему, которая и легла в основу нынешней классификации.

Однако Линней принадлежал к числу ученых, веривших в божественный акт сотворения мира и в неизменность всего живого. Именно поэтому он категорически заявил: «Tot sunt species, quot ab inilio creavil infinifum Ens» (существует столько видов, сколько бог создал их с самого начала). Его авторитета оказалось достаточно, чтобы никто в этом не сомневался. Линней был убежден, что человек в отличие от всех остальных живых существ был сотворен по образу и подобию божьему и ему был дан божественный разум. Однако, несмотря на это, классификация Линнея объединила человека и обезьян в одну группу. Тем самым ученый, возможно сам того не желая, установил, что человек — это самая высокоразвитая форма млекопитающих, которая ближе всего к человекообразным обезьянам.

Однако уже к середине XVIII столетия вера в то, что мир и все живое созданы богом, была поколеблена новыми открытиями. Множились факты, которые нельзя было объяснить, исходя из религиозных воззрений. Отдельные ученые все яснее стали понимать, что виды совсем не неизменны и не постоянны. В числе первых выступили против устаревших представлений и несколько русских естествоиспытателей, и прежде всего Михаил Васильевич Ломоносов (1711 — 1765), а также некоторые французские ученые. Тогда-то впервые заговорили о родственных связях между всеми живыми существами, о развитии от низших существ к высшим и родстве человека и животных.

Появилось два направления. Представители первого, французские материалисты, пытались отрицать качественное различие между человеком и животными, второго, — убежденным сторонником которого был французский натуралист Жорж Бюффон (1707 — 1788), подчеркивали резкие различия между человеком и животным в области психики, допуская, впрочем, большое сходство в строении тел. Бюффон был хорошо знаком с работами многих анатомов о сходстве между человеком и высшими обезьянами. Кроме того, он изучал морфологию и привычки гиббонов. При этом Бюффон считал, что душа проявляется только в одной форме — в мышлении — и свойственна лишь человеку. В отличие от человека животные не господствуют над своими более слабыми родичами, а пожирают их. У них нет речи, они не совершенствуют своих способностей. Поэтому, по мнению Бюффона, между человеком и животным существует непреодолимая пропасть. Бюффон справедливо, хотя и односторонне, подчеркивал большое принципиальное различие между психикой человека и обезьяны. Именно это не позволило ему пойти в своих рассуждениях дальше — он принципиально отрицал какую бы то ни было возможность перехода от животного к человеку.

В свою очередь философы-материалисты, напротив, ошибочно отрицали существование какой-либо грани между обезьянами и человеком. Но, несмотря на ошибки, положительные идеи обоих направлений стали основой, на которой развилась теория о происхождении человека от животных предков.

Однако официальная наука все еще считала ученых, придерживающихся такой точки зрения, по меньшей мере философствующими чудаками. Новое учение противоречило церковным канонам, поэтому его обходили молчанием.

К числу первых поборников новых взглядов о естественном развитии живой природы принадлежал английский врач Эразм Дарвин, дед знаменитого Чарлза Дарвина. В 1794 году он издал книгу «Зоономия, или Законы органической жизни», в которой писал о постепенном развитии и совершенствовании живых существ. Закончил он ее словами: «Мир развивался, а не был создан: он начался постепенно с малого, увеличивался благодаря деятельности присущих ему основных сил и скорее вырос, чем возник благодаря всемогущему слову „Да будет!“

Но все это было лишь прелюдией к выступлению первого крупного борца за признание новых, эволюционных идей — французского натуралиста Жана Батиста Ламарка (1744 — 1829). В юности родные прочили его в священники, но он выбрал военную службу, а вскоре отказался и от нее, посвятив себя изучению медицины и естественных наук. В 1793 году он занял кафедру зоологии беспозвоночных в Парижском ботаническом саду, к которой тогда никто не проявлял интереса. На этой должности Ламарк сумел проделать необычайно ценную работу. Его жизнь, заполненная неустанным научным трудом, закончилась трагично. Из-за многолетней напряженной работы с микроскопом зрение его стало слабеть. Последние десять лет жизни Ламарк был совершенно слепым. Окруженный заботой двух дочерей, он не прекращал работы и продиктовал дочери последний том своего выдающегося труда «Зоология беспозвоночных».