Юрий Алексеев - Пути в незнаемое. Сборник двадцатый Страница 123

Следующая за этими строками рифма волчица — молчится тоже воспринимается как сочетание, где начальный звук (фонема) слова заменена м. В ранних набросках стихов Хлебникова я нашел сходное сочетание зарево — марево. В этот ряд естественно входит и сочетание вера — мера, повторенное им в нескольких высказываниях о замене веры его пониманием числа: «Вера в сверхмеру — бога сменится мерой как сверхверой»; «Мир есть естественный (т. е. натуральный: Хлебников заменяет иностранное слово, — В. И.) ряд чисел и его тень. Мера, победившая веру». Возможно, что Хлебников имел в виду и часто цитируемое в книгах по математике изречение немецкого ученого XIX в. Кронакера, по которому «Господь Бог сотворил натуральный ряд, а все остальное — дело рук человеческих». Спор с этим или подобным утверждением слышится и в конце ряда формулировок, описывающих крайне рационалистическое учение Хлебникова о числах:

И звезды это числа,И судьбы это числа,И смерти это числа,И права это числа.Счет бога, измерение бога.«Мы богомеры» написано на знамени.

За каждой строкой этого фрагмента стоит хлебниковское понимание значимости чисел в перечисляемых им областях.

«Звезды — это числа»: Хлебников пытался в духе своих числовых теорий переписать уравнения небесной механики. Перед смертью, в январе 1922 г., он пишет «приказ», излагающий уравнения движения «старших солнечных миров, соперников Солнца» (Юпитера, Сатурна, Урана), «младших звезд» и «Товарищей Солнца». Законы движения планет и Солнца и размеры небесных тел многократно появляются в его записях и в «Досках судьбы».

«Судьбы это числа»: Хлебников составлял уравнения жизни занимавших его писателей — Пушкина, Гоголя, самого себя, думал найти в биографии закон чередования повторяющихся (тождественных) и противоположных событий; он искал «личное число» для каждого человека и смену счастливых и несчастливых дней в жизни (заметим, что при всей гадательности этих попыток они отчасти напоминают систему нахождения индивидуальных «благоприятных» и «неблагоприятных» дней по дате рождения человека, которая с использованием расчетов на компьютерах широко применяется даже практически, например, в Японии).

«И смерти это числа»: Хлебников думал найти закон, объясняющий соотношения дат смерти великих людей. Он писал: «Число и смерть! Правда, есть что-то неожиданное в этом сопоставлении?» По Хлебникову, «число помогает сорвать покров тайны с лица смерти (чадру смерти)».

«И права — это числа»: Хлебников предлагал (предугадывая кибернетический подход к праву) «назвать числами речи Цицерона, Катона, Отелло, Демосфена и заменить в судах и других учреждениях никому не нужные подражательные речи простой вывеской дощечки с обозначением числа речи. Это первый международный язык. Это начало отчасти проведено в сводах закона». Осуждая длинные речи депутатов Государственной думы, Хлебников предлагал заменить эти речи указанием «номера своего отношения к предмету». В общем виде Хлебников полагал, что надо «все мысли земного шара (их так немного), как дома улицы, снабдить особым числом и разговаривать и обмениваться мыслями, пользуясь языком зрения». Ему виделось, как в будущем «номерами ведется разговор между всем племенем земного шара».

Хлебников настаивает на том, что числа для нас могут представать разными явлениями, предметами, лицами, но сами для себя они — всегда числа, числовые отношения: «Мы начинаем понимать земной шар как большую площадь для зрителей, где под разрезанной, трепещущей занавесью неба происходит вечная игра числа для себя. Она передается то людьми, то деревьями, то жизнью облаков, но везде слышен его знакомый голос». Оттого перед Хлебниковым возникает и задача:

Накормить весь земной шарХлебом одного и того же числа.

Для Хлебникова число и есть вещь, вещь-число, для него осязаем

Запах вещей числовой.

6

Хлебников-поэт и Хлебников-«числяр» (его собственное изобретение) — это не два разных облика, а один. Еще до первой мировой войны Хлебников печатает свое стихотворение «Числа»:

Я всматриваюсь в вас, о числа.И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,Рукой опирающимися на вырванные зубы.Вы даруете единство между змееобразным движениемХребта вселенной и пляской коромысла,Вы позволяете понимать века, как быстрого хохота зубы.Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницыУзнать, что будет Я, когда делимое его — единица.

В стихотворном отрывке Хлебников писал:

Числа! Голые вы вошли в мою душу,И я вас одевал одеждой…

«Одежда», звериные шкуры чисел создаются воображением поэта, вне игры его фантазии числа голы. А сравнение чисел со зверями содержится и в строках:

Это был великий числяр.Каждый зверь был для него особое число.Он узнал личное число по поступи, по запаху…

В записи о том, что́ Хлебников изучил за свою жизнь, на первом месте стоят «звери», на третьем — «числа». Эта последовательность в развитии самого поэта (онтогенезе) частично совпадаете предполагаемым Хлебниковым движением эволюции (в филогенезе), где за растением следует животное, за животным — человек, за человеком — число (мысль, которая в эпоху вычислительных машин не кажется столь удивительной). В брошюре о времени Хлебников писал: «Наибольший ток возможен при наибольшей разнице напряжения, а она достигается шагом вперед (число) и шагом назад — (зверь)».

Понимание зверей (как позднее — чисел) как разных проявлений когда-то единой силы выражено в поэме Хлебникова «Зверинец»:

Где мы начинаем думать, что веры — затихающие струи волн, разбег которых — виды,И что на свете потому так много зверей, что они умеют по-разному видеть бога.

Посылая вскоре после написания в июне 1909 года первый набросок этой поэмы Вячеславу И. Иванову, Хлебников так пояснял эту мысль: «Я был в Зоологическом саду, и мне странно бросилась в глаза какая-то связь верблюда с буддизмом, а тигра с Исламом. После короткого размышления я пришел к формуле, что виды — дети вер и что веры — младенческие виды. Один и тот же камень разбил на две струи человечество, дав буддизм и Ислам, и непрерывный стержень животного бытия, родив тигра и ладью пустыни.

Я в спокойном лице верблюда читал развернутую буддийскую книгу. На лице тигра какие-то резы гласили закон Магомета. Отсюда недалеко до утверждения: виды потому виды, что звери умели по-разному видеть божество (лик). Волнующие нас веры суть лишь более бледный отпечаток древле действующих сил, создавших некогда виды».

В том же письме приводится текст первого варианта «Зверинца», в котором есть несколько еще неуклюжая строка:

Где я ищу размер, где звери и люди были бы стопы.

Из этого видно, что поиск стихотворной формы-меры был первым шагом к осознанию зверей как чисел.

Прислушаемся к хлебниковской характеристике «великого числяра» — «каждый зверь был для него особое число». Эту фразу можно истолковать и так, что для него и каждое число — особый зверь. Такое толкование подкрепляется начальными строками приведенного стихотворения «Числа»:

Я всматриваюсь в вас, о числа,И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах…

Изучение вычислений и математических записей Хлебникова приводит к выводу, что он обладал большой памятью на числа и помнил свойства многих чисел, включая и очень большие. Так, он мог быстро представить любое число из тех, которыми ему приходилось оперировать не только при исторических, но и при астрономических вычислениях (например, 60 181, 30 688 и т. д.), в виде суммы степеней 2 и 3 (этой работой он был занят в особенности в последние годы жизни). Бродячий характер жизни Хлебникова и все, что известно о немногих книгах и бумагах, которые могли быть с ним в его скитаниях, делают невозможным предположение, что он при этом мог пользоваться какими-нибудь таблицами (кроме тех, которые он сам быстро составлял) или справочниками. По-видимому, по умению обращаться с числами и знанию их свойств Хлебников был близок к своему современнику — великому индийскому математику Рамануджану. В отличие от Хлебникова Рамануджан почти не имел математического образования: до переезда в Англию из Индии он прочитал только одно руководство по математике. Но он знал очень много о разных числах. С каждым числом он был знаком как с приятелем, знал его повадки. Как-то, когда в Лондоне, где Рамануджан тяжело заболел, математик Харди, с ним работавший, приехал его навестить в больницу и сказал, что номер такси, на котором Харди ехал, был неинтересным: 1729 = 7 · 13 · 19, Рамануджан тут же возразил ему, сказав: «Нет, Харди, нет, Харди. Это очень интересное число. Это — наименьшее число, которое можно двумя разными способами представить в виде суммы кубов: 93 + 103 = 13 + 123 = 1729». Это — именно те интересы и способности, которыми обладал и Хлебников. Любопытно, что у Рамануджана была и прекрасная память на языковые формы. Он изумлял своих знакомых индусов прекрасным знанием корней санскрита. Этот древний язык Индии, использовавшийся на протяжении двух с половиной тысяч лет в литературе и в общении высшей касты брахманов, никак не был родным языком Рамануджана. Поэтому его познания в санскрите можно сравнивать с тем, как Хлебников выучил древние славянские корни в те студенческие годы, когда он увлекался мыслью о создании общего славянского языка.