Владимир Ажажа - Иная жизнь Страница 14

Почему это так взволновало Зигеля? А посещали ли его такие же мысли, например, при получении им зарплаты в авиационном институте? Или гонораров за написание множества популярных брошюр и книжек, где, кстати, широко используется компилятивный метод? Не обязательно быть бессеребренником, чтобы осуждать другого, но оглядываться на себя желательно всегда.

И, наконец, разрыв и отлучение. Конечно, больше всего я переживал разрыв. Я считал его нелепостью, нонсенсом, наваждением, временно обуявшем сложную зигелевскую натуру. «И коль черти в душе гнездились, значит ангелы жили в ней». Досадно, что на сей раз победили черти, ослепившие Зигеля его собственным сиянием.

А слова об отлучении меня не затронули. Здесь мэтр бессилен, здесь бессильны все. Как кто-то может отлучить от того, к чему не «прилучал». Проблема вошла в меня без посредников.

Можно думать, что в моей деятельности Зигель усматривал угрозу своей монополии в уфологии. Я становился популярным и к тому же доступным лектором. На меня не было запрета, меня можно было пригласить, на меня можно было пойти. Раньше свидетели обращались только к Зигелю. Теперь у них появился еще один ориентир. Вместо того, чтобы в этих условиях объединить наши усилия, Зигель отрубил все одним ударом, а потом перешел к тотальной войне.

В очередной том «Наблюдения НЛО в СССР», который тиражировался через самиздат, Зигель вставляет такой манифест по поводу моей персоны:

«Получив от меня некоторые материалы, Ажажа сделал проблему НЛО предметом личного мелкого бизнеса… Авантюристическая деятельность Ажажи, увы, продолжается, и трудно сказать, сколько еще зла и пошлости она внесет в великую проблему».

Как жаль, что железный Феликс оказался ржавым изнутри.

На одной из своих лекций я обратил внимание на странного, но как-будто знакомого человека. Он сидел у стены в темных очках, с поднятым воротом пиджака, а временами усиливал маскировку, закрывая лицо газетой. И все-таки я узнал в нем переводчика Шейдина. Я позвонил ему назавтра. «Только не говорите Зигелю. Он меня изничтожит, если узнает, что я был на Вашем выступлении».

Зигель, не стесняясь, раздавал оплеухи и ближнему, и дальнему. Проездом через Москву разыскал меня Николай Евгеньевич Федоренко из Молдавии. Со своим коллегой Чугуевским он попытался теоретически объяснить механизм образования отверстий в петрозаводских стеклах, отводя при этом главную роль гипотетическим частицам — солитонам, организованным в лучевую структуру. Желая целиком отдаться изучению НЛО, Федоренко уволился с работы и устроился на железную дорогу экспедитором по перевозке молдавского вина в цистернах. Такой образ жизни высвобождал ему кучу времени и в период рейса, и особенно в послерейсовом отгуле. Кроме того Федоренко получил прямой доступ к московским библиотекам и уфологам. И, естественно, попав в Москву, пошел к Зигелю. Визит к монополисту имел плачевные последствия. В администрацию железной дороги, в соответствующие молдавские и московские инстанции полетели зигелевские письма, требующие пресечь деятельность винного экспедитора в области, которая является прерогативой закрытых институтов. В письмах выражалась тревога по поводу вероятной утечки сведений за рубеж.

Не меньше, чем Федоренко, «потрясли» соответствующие органы и Никиту Александровича Шнее, знавшего несколько иностранных языков и самостоятельно, без благословения Зигеля, анализировавшего зарубежную литературу по УФО.

Потом и меня пригласили в райком партии Ленинградского района города Москвы. Помню, что это было рядом с метро «Речной вокзал», а фамилия инструктора или Широков, или Шумилов. В этом райкоме Зигель состоял на партийном учете и, как видится, не брезговал некоторыми наработанными партией методами.

Инструктор, разводя руками и извиняясь, показал жалобу Зигеля на меня, ему поручено отреагировать. Зигель не упоминал, что я имею диплом кандидата наук, аттестат старшего научного сотрудника и возглавляю исследовательское подразделение в закрытом НИИ. По Зигелю, я безграмотный, отставной офицеришка, самозванец в уфологии, ради чистогана подрядившийся читать лекции и сеявший в народе ненужную смуту. Выслушав мои доводы и мою просьбу — оградить, инструктор вежливо откланялся.

А зачем я вообще рассказываю об этом? И почему так подробно? Ведь Зигель ушел из жизни. Да, это так, и мир праху его. Но он не ушел из уфологии. Есть почитатели, творящие из него идола (увы, в России без идолов не могут), проходят так называемые зигелевские чтения, когда-то опубликованные им измышления по поводу отдельных уфологов, даже коллективов, еще попадают в поле зрения неискушенных читателей. И меня часто спрашивают, почему я никогда не вспоминаю Зигеля, почему нет моего голоса в хоре его поклонников? Не так давно этот вопрос прозвучал даже на страницах уважаемой мной газеты «Аномалия». А я отмалчивался, щадя память об усопших. Иногда мне думалось, какой смысл разоблачать ложь, если люди любят ее и живут ею? Но я устал от лжи, да ее и без уфологии достаточно. И потом очень важно, чтобы общественное мнение произрастало на истине и чтобы существовала и такая, казалось бы, смешная вещь, как репутация человека! И я решился. Решился, как это случалось не раз, в 64 борьбе за правду, которая не имеет права быть улицей с односторонним движением.

Перевелись дантесы и мартыновы,Способные глядеть в зрачок ствола.Сегодня бьют потомки сукин-сыновыИз-за угла. Из-за стола.

Поизмельчал подлец, повылинял,Навесил бантиком улыбочку на рот.Пойми порой — веревка кем намылена?Кругом — товарищи, кругом — народ.

Вдаваться в технику опасно для мечтателя.Но стоит пожалеть, что нет покаУниверсального подлоискателяИ антиподлецина — порошка.

Я помню физиономию этой неистовой партийной Пассионарии, пожилой инструкторши Первомайского райкома КПСС Костровой. И угрюмого секретаря райкома Васильева Валика Александровича. Богата васильевыми земля российская. Как по тревоге, меня вместе с исполняющим обязанности директора Центрального научноисследовательского института «Курс» Юрием Ивановичем Бородиным выдернули с работы в райком.

Четверть часа Кострова, сотрясаясь от классовой злобы, кричала на меня, а заодно и на бедного Бородина по поводу нашего окончательного идейного разложения, пропаганды буржуазных воззрений, несовместимости моей лекционной уфологической деятельности со статусом научного руководителя. «Мы должны очищаться от таких, как Вы».

Затем нас с Бородиным лично прорабатывал первый секретарь Васильев. Разговор был задуман недолгий: несмотря на предупреждения и критику в прессе, продолжаете выступать с лекциями, из-за Вас наш район называют рассадником буржуазной идеологии, поэтому мы требуем от Вашего руководства избавить район от Вас, а попросту — уволить. До 1 мая 1984 года.

У Юрия Ивановича Бородина изменилось лицо. Как уволить? Может быть, я дам железное слово прекратить отныне свою просветительскую миссию? И вдруг поднялся, подошел вплотную к Васильеву и что-то ему прошептал. Тот взял Бородина за руку и увел в заднюю комнату.

Я остался, сидя у стола. Сверху лежала какая-то бумага с визами и подписью, показавшейся мне знакомой. Я встал и, повернув бумагу, без стеснения прочитал. Адресат: Московский комитет партии. Требование: Обезвредить источник подрывной буржуазной пропаганды. Краткое содержание: В английском журнале появилась статья об уфологии в СССР. Автор — Никита Шнее. Статья, де, искажает действительность, тенденциозно выпячивая Ажажу, замалчивая других уфологов. В конце статьи Ажажа раскрывает свое вражеское нутро. И в подтверждении этого тезиса приводится цитата из редакционного послесловия о том, что не стоит удивляться, если однажды утром Ажажа под дверью услышит топот сапог и его жизнь закончится трагически, как у поэта Николая Гумилева. Кстати, необходимо пресечь деятельность и Н. А. Шнее. Подпись: Зигель.

Это был составленный по всем фискальным правилам донос. По такой бумаге в 1938 году меня бы расстреляли. Как моего отца, как Гумилева, как многих других.

На обратном пути, в машине Бородин рассказал о попытках доказать партийному шефу, что как научного руководителя трех исследовательских тем, заказанных ВПК, уволить меня никак нельзя. Эти работы значимы для боеспособности военного флота. Сошлись на том, что институт примет меры, чтобы я ушел в тень, не возникал, не появлялся на общественном горизонте. Решили за меня.

Чтобы райком мог доложить об исполнении, мне пришлось сочинить проект приказа директора, которым я в порядке наказания на три месяца переводился на менее оплачиваемую, а главное — неруководящую должность старшего научного сотрудника: «за превышение служебных полномочий, выразившееся в решении вопросов в вышестоящих инстанциях без предварительного согласования с администрацией». Хотя бы такому пустячку Зигель мог уже порадоваться: три месяца я недоприносил домой зарплату. «Ах! Какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь! Стыдно мне, что я в Бога верил. Горько мне, что не верю теперь».