Мария Кольцова - Николай Кибальчич Страница 14

С этой целью партия несколько раз по поводу различных событий обращалась с воззваниями к обществу в надежде возбудить вмешательство общества в ее борьбу с правительством. Но, несмотря на все это, партия, вероятно, все-таки не прибегала бы к системе террора, если бы преследования не обострились до крайней степени. Но история судила иначе, положение вещей все обострялось и обострялось, и, наконец, образовался тот заколдованный круг, в котором казни вызывают взрывы, а взрывы вызывают новые казни и т. д.

Но прежде чем дать свой посильный ответ на поставленный раньше вопрос – какими мерами возможно уничтожить этот заколдованный круг, одинаково ужасный для всех попавших в него? – я позволю себе сделать еще следующее замечание. Я нимало не погрешу против истины, если скажу, что все выдающиеся члены партии, известные мне, страстно желали бы прекращения тех условий, которые создали террористическое направление партии, желали бы мирного исхода из теперешнего критического положения. В подтверждение я могу сослаться лишь на те заявления, которые делались подсудимыми и на нашем суде. Все подсудимые, в том числе и я, заявили, что они предпочитают мирный путь решения вопроса насильственному и что только лишь необходимость, против которой они не в силах были бороться, толкнула их на тот путь, который привел к ряду ужасных катастроф. Среди партии не существует доктринеров терроризма, которые предпочитали бы насильственный путь решения социальных вопросов мирному. Таким образом, в настроении, господствующем среди партии, не может явиться препятствия к мирному исходу из современного положения.

Переходя теперь к вопросу о таком исходе, я сознаю, что у меня нет ни достаточного таланта, ни красноречия, чтобы ярко и убедительно изложить мою мысль. Но я знаю, что верная мысль об известном предмете может быть только одна, в какую бы форму она ни была облечена. Какое же в данном случае может быть единственно верное решение вопроса? Мы раньше поставили вопрос – можно ли думать, что дарование свободы слова и печати заставит партию добровольно сойти с пути насилия? Да, положа руку на сердце, я могу сказать, что партия откажется тогда от насильственных действий, если еще вместе с указанной мерой будут осуществлены некоторые другие меры, неразрывно связанные с первой. Решив высказать свое мнение с полной откровенностью, я должен указать и на эти меры. В числе этих мер нужно признать безусловно необходимой отмену смертной казни. Конечно, партия не может искренно требовать, чтобы всем политическим заключенным была дарована амнистия, она понимает, что лица, обвиненные в участии в террористических актах, не могут не быть присуждены к более или менее тяжким наказаниям. Но раз будет дарована свобода слова и печати, естественно, что должна быть дарована широкая амнистия всем тем политическим заключенным и ссыльным, которые не совершили никаких насильственные действий.

Ваше Величество! Я высказал свою мысль: эта мысль, конечно, не нова и не оригинальна и разделяется очень многими лицами – лицами, даже враждебными социалистам. Возможны лишь два средства выхода из настоящего положения: или поголовное истребление всех террористов, или свобода, которая является лучшим средством против насилия. Но истребить всех террористов немыслимо, потому что ряды их постоянно пополнялись свежими силами, готовыми на всякое самопожертвование для целей партии. Остается лишь путь свободы. История показывает, что самые крайние по своим идеям партии, прибегавшие к насилию и убийству, когда их преследовали, делались вполне мирными и даже более умеренными в своих задачах, когда им дозволяли свободу исповедования и распространения своих идей. Очень часто даже преследование какой-нибудь идеи не подавляет ее, а содействует ее распространению. Я убежден, что если бы всем лицам нашего образованного общества было предоставлено высказать свободно свои мнения, то большинство ответов вполне сходились бы с высказанной мною мыслью.

Вы, Ваше Величество, можете сделать все для блага России. Опираясь на народные интересы и желания, Вы, Ваше Величество, можете свершить величайшие политические и экономические изменения, которые навсегда обеспечат свободу и благосостояние народа. Одна воля Вашего Величества может сделать то, что в других государствах может быть достигнуто лишь путем страстной борьбы, насилий и крови. Против царя – социального реформатора – немыслима никакая крамола. Царь, силой своей власти осуществляющий в действительности народные желания и интересы, имел бы в революционерах не врагов, а друзей. И социальная партия вместо работы разрушительной, сделавшейся ненужной, принялась бы тогда за работу мирную и созидательную на ниве своего родного народа.

Резолюция царя на письмо: «Нового ничего нет. Фантазия больного воображения, и видна во всем фальшивая точка зрения, на которой стоят эти социалисты, жалкие сыны Отечества».

С просьбой о помиловании осужденных к царю обратился Лев Толстой.

Кибальчич перед смертью долго спорил с приглашенным к осужденным священником по религиозным вопросам. От исповеди и причастия отказался.

На эшафоте целовать крест Кибальчич не стал. Пятерых убийц императора повесили на черной виселице.

Место захоронения первомартовцев долго держалось в тайне.

«Под конвоем. По грязной дороге». Художник И. Е. Репин.

«Отказ от исповеди перед казнью». Художник И. Е. Репин.

«Казнь заговорщиков в России». Художник В. В. Верещагин.

Ходили слухи, что в Англии до 1917 года жил сын Кибальчича, русский эмигрант. Родство приписывалось маршалу авиации Голованову, которого называли внуком Кибальчича (его мать якобы родилась в тюрьме).

В. Н. Фигнер: «Для замышляемой борьбы с самодержавием было нужно средство страшное и разрушительное… Давно, еще с 1874 года, говорили о динамите… Квятковский соединил руки Исаева, Кибальчича и приехавшего из-за границы Степана Ширяева, и эти три лица, принеся каждый свои специальные знания, создали ко времени разделения „Земли и воли“ в обстановке обыкновенного жилища целые пуды взрывчатого вещества, которого хватило Исполнительному комитету на покушение в Москве и на мины под Одессой и Александровском… В лице Халтурина эти техники – Исаев и Кибальчич – вошли в Зимний дворец, и 5 февраля 1880 года его стены задрожали от взрыва, приготовленного ими. Под их же руководством опускались у Каменного моста гуттаперчевые подушки, набитые динамитом. Они, Исаев и Кибальчич, вместе с Грачевским и Сухановым сидели в ночь на 1 марта над бомбами».

Л. Г. Дейч: «По натуре он (Кибальчич) действительно не был ярым революционером – он не рвался бы на отчаянные, удалые предприятия, не находил бы, быть может, удовольствия в самой опасности, в боевом огне, как это у некоторых бывает, – но он, несомненно, был революционер по мысли, по убеждениям и к тому же безусловно смелый человек, равнодушный к опасности, не останавливающийся перед нею или, вернее – вовсе о ней не думающий».

Председатель суда Э. Я. Фукс: «Подсудимые вели себя независимо и в высшей степени стойко. Кибальчич – вот замечательный ум, необыкновенная выдержка, адская энергия и поразительная стойкость…»

С. Иванов: «Как пример ходивших мнений приведу слова одного генерала, и не какого-нибудь тронутого тлетворными влияниями, а заправского генерала старого времени, сослуживца и приятеля самого Тотлебена. Этот генерал произнес следующий приговор над Желябовым и Кибальчичем: „Что бы там ни было, что бы они ни совершили, но таких людей нельзя вешать. А Кибальчича я бы засадил крепко-накрепко до конца его дней, но при этом предоставил бы ему полную возможность работать над своими техническими изобретениями“».

Н. Саламанов, генерал-майор: «У Александра III хранился странный альбом. По признанию царя, в этом альбоме были собраны портреты русских революционеров. И среди этих фотографий был снимок Николая Кибальчича, народовольца, создавшего конструкцию взрывателя и изготовившего мины, одной из которых и был убит царь».

Н. И. Кибальчич, 1881 г.: «Если бы обстоятельства сложились иначе, то ни крови, ни бунта не было бы… Ту изобретательность, которую я проявил по отношению к метательным снарядам, я, конечно, употребил бы на изучение кустарного производства, на улучшение способа обработки земли, на улучшение сельскохозяйственных орудий и т. д.».

Л. Г. Дейч: «С Николаем Ивановичем Кибальчичем мое знакомство было более продолжительно, чем с вышеназванными двумя участниками в деле 1 марта. Он был олицетворением простоты, скромности и доброты. Кибальчич вовсе не был завзятым революционером и менее всего походил на фанатика. Террор он признавал лишь как неизбежное для русских революционеров зло в данную эпоху. Спокойный кабинетный ученый, до изумительности способный увлечься любой специальной наукой, Кибальчич был мирным социалистом-пропагандистом, и, как это видно из сделанных им на суде заявлений, он по основным своим воззрениям остался таковым до последнего момента жизни. Если он примкнул к террору, то лишь потому, что убедился в невозможности иным путем принести пользу своей родине. На самом себе он испытал весь ужас господствовавших у нас благодаря самодержавию порядков.