Леонид Почивалов - «Мечта» уходит в океан Страница 14

И вот мы вместе с итальянскими друзьями ходим по древним улицам Помпеи. Много веков улицы были скрыты от людских глаз пеплом, пылью и землей. Но исследователи все же сумели восстановить прежний облик города, го дами и десятилетиями шаг за шагом освобождая его от земли. Были откопаны городские площади, жилые дома, скульптуры, домашняя утварь…

Мы не торопясь ходили по пустынным, жарко прогретым солнцем каменным улицам древнего города. Заглядывали в просторные внутренние дворики домов с колоннадами, чашами для бассейнов, карнизами для цветов, с масками на стенах домов, с нарисованными на камне портретами людей… Все это сохранено было под затвердевшим пеплом, как под крышкой консервной банки.

Мы ходили по улицам Помпеи и представляли, как жили люди много веков назад. Помпейцы любили простоту и порядок в своих жилищах, любили украшать дома и дворики цветами и деревьями, были трудолюбивы и жизнерадостны. Видели мы во время этой экскурсии в залах музея гипсовые слепки погибших, даже сохранилось выражение лиц в момент смерти. А получились эти слепки потому, что археологи придумали заливать пустоты, образовавшиеся на месте тел погибших, жидким гипсом. Было нам немного не по себе от созерцания этих гипсовых образов умирающих людей, которые когда-то существовали на свете.

Вместе с нами по улицам Помпеи бродили туристы, приехавшие из разных стран. Они походили друг на друга, все с фотоаппаратами на ремнях, потому что то и дело вытягивали, как гуси, шеи, чтобы не пропустить ни слова из объяснения экскурсовода. И вот мы увидели человека, который торопливо шел по улице, почти бежал. Он направлялся к нам.

Человек подскочил к Энрико и что-то стал торопливо ему говорить. На щеках Энрико проступили красные пятна. Он гневно сжал кулаки и бросил какую-то резкую фразу. Повернулся к нам, воскликнул:

— Вы представляете, что они задумали! Взорвать наш клуб вместе с выставкой!

— Кто? Кто собирается это сделать? — изумился Абу.

— Фашисты! Итальянские фашисты!

Он сделал призывный жест рукой:

— Едем срочно к клубу!

Обратно машину свою Энрико вел на предельной скорости. И вот мы снова в Неаполе. Мелькают по сторонам богатые особняки и виллы, обвитые виноградными лозами. Въезжаем в кварталы, где живет простой люд. Здесь улицы превращаются в узкие проходы между темными и высокими домами, с балконами, террасами, с наружными железными лестницами, ведущими с этажа на этаж, с сохнущим бельем на веревках, протянутых от одного дома к другому. Всюду распахнуты окна, и вся жизнь этих домов на виду. Уличные торговцы и маленькие магазинчики, бесчисленные лавчонки торгуют всякой всячиной — фруктам и и рыбой, гипсовыми святыми и дешевыми украшениями для женщин. Пахнет спагетти, вином, рыбой, цветами. Толпа на улицах шумная, горластая — смеется, кричит, ругается, поет. Далеко по улицам разносятся крики продавцов и визг детей. Удивительный город Неаполь!

Но на этот раз нам было не до разглядывания подробностей неаполитанской жизни. Мы торопились к клубу художников, который оказался в беде. Это стало ясно, как только мы оказались на улице, где располагался клуб. Улицу перегородил плотный строй полицейских. Нашу машину остановили.

Энрико попытался что-то доказать полицейскому офицеру, наверное, убеждал пропустить к клубу, но каменное лицо офицера выражало полную непреклонность. Мы стояли, не зная, что делать. Энрико нервно расхаживал по тротуару, а у Марио навернулись на глаза слезы — ему жалко было выставку.

С каждой минутой около цепочки полицейских, перегораживающих улицу, скапливалось все больше народа. И вдруг мы услышали отчаянный женский крик. Сквозь толпу прорывалась молодая женщина с круглыми от ужаса глазами. Она протягивала руки к дому, что-то кричала, пыталась вырваться из рук полицейских, которые не пускали ее дальше. Оказалось, что у этой женщины в доме осталась трехлетняя девочка. Женщина требовала, чтобы ее пустили в дом, но полицейский офицер был по-прежнему неумолим. Он сказал, что дом может взорваться с минуты на минуту, что злоумышленники, позвонив в полицию, предупредили: дом взорвут после полудня, а сейчас как раз первый час. Толпа зашумела, кто-то пытался пробиться через цепочку полицейских, кто-то, наоборот, на всякий случай стал пятиться назад. На улице выли сирены. Подъезжали все новые и новые полицейские.

И в это время мы увидели Энрико и Абу, которые вдруг оказались за полицейским кордоном: они выбежали из подъезда соседнего дома и бросились к клубу. Офицер кричал что-то им вдогонку, даже грозил кулаком, потом приказал двум полицейским догнать Энрико и Абу, но было уже поздно. Мы увидели, как они вбежали в подъезд дома, который фашисты вздумали взорвать. Лена до боли сжала мою руку, Марио словно окаменел.

Мне кажется, не несколько минут, а сто лет прошло с того момента, как Энрико и Абу скрылись в доме. За эти минуты они успели добежать до второго этажа, выбить ногами запертую дверь квартиры, схватить ребенка и выбежать с ним на улицу. Когда оба выскочили из подъезда, толпа громко и облегченно вздохнула. Женщина, шатаясь, с распахнутым в немом крике ртом протянула руки к своей дочке. Энрико и Абу тут же обступили полицейские, но никто уже не собирался их хватать и задерживать, наоборот, полицейский офицер вежливо произнес «грацие» — спасибо. Все горячо благодарили их за смелость. Подбежали прибывшие из газет фотографы, принялись щелкать затворами камер и задавать вопросы, но Энрико и Абу отвечать не захотели. Прибыл новый отряд полицейских и оттеснил всех еще дальше за угол каменного забора, чтобы обезопасить толпу от взрыва.

Взрыв произошел через полчаса. Он не был сильным, но собравшихся напугал. К клубу побежали пожарные с брандспойтами, чтобы погасить начавшийся пожар. Повыбивали окна и стали заливать языки пламени, которые вырывались из окон наружу.

Когда все было закончено и нас пустили в сгоревшее и искалеченное взрывом помещение, мы увидели, что выставка погибла. Многие картины были повреждены взрывом или сгорели, другие залила вода. Погиб и «Дубровник». Фашисты добились своего.

Вечером в доме Энрико собрались его друзья. Они пришли с гитарами. Но пели в этот вечер не неаполитанские романсы, а боевые антифашистские песни. Первым начал Энрико. Он поднял над головой сжатый кулак, так же, как подымали на вечере в Дубровнике Ганс и Бора, и запел:

Аванти пополо, а ла рискоссаБандьера росса, бандьера росса…

Это была известная песня итальянских партизан «Красное знамя».

В комнату набилось десятка два мужчин и женщин. Пели так, будто давали клятву: фашисты не пройдут! А в конце вечера Энрико сказал:

— Завтра начнем снова готовить выставку. Напишем детям, что их рисунки уничтожили фашисты, и дети пришлют другие.

Он взглянул на Лену:

— И от тебя, Лена, мы тоже ждем новый рисунок. Ведь ты же сделаешь его для нас, не правда ли?

— Конечно! — сказала Лена. — Я буду очень стараться.

Когда мы стали собираться к отъезду в гостиницу, кто-то принес вечерние газеты. В одной из них были опубликованы фотографии Энрико и Абу. Над фотографиями стояла надпись: «Двое, пожелавшие остаться неизвестными, спасли девочку».

А наутро «Мечта» покидала Неаполь. Нас уговаривали задержаться еще хотя бы на день, но мы не согласились. Ведь на борту был пластмассовый пакет с магнитофонными кассетами польского яхтсмена. Кассеты с нетерпением ждали на его родине, и мы обязаны были торопиться.

Из-за холмов вышло свежее, еще прохладное, по-утреннему умытое солнце, позолотило черепичные крыши домов, алым пламенем подожгло чистый простор залива, высветило на горизонте зубчатые контуры острова Капри. Мы покидали порт и смотрели на просыпающийся Неаполь. Недалеко от порта возвышались многоэтажные недостроенные дома, над которыми простирали свои огромные стрелы-руки башенные краны. Мы знали, что на одном из них работает Энрико Гоцци. Знали еще и то, что сегодня на его башенном кране, на самой верхней точке, будет поднят красный флаг. Так они решили вчера. Это станет демонстрацией веры в то, что фашисты никогда не возьмут верх. И вот сейчас мы увидели этот флаг высоко высоко на вершине стальной башни крана. Его поднял сегодня на заре Энрико Гоцци. Освещенный утренним солнцем, флаг полыхал в небе, как пламя.

— Я знаю, что нарисую теперь для выставки в Неаполе, — тихо сказала Лена. — Вот это утро, восход, веселый утренний город, башенный кран над ним и на кране красный огонь флага.

Глава шестая

Возвращение в прошлое

Путь из Неаполя в Гданьск был непростым. Взгляните на карту. Из Тирренского моря в Средиземное, затем проход через Гибралтарский пролив, путь по Атлантическому океану вдоль берегов Португалии и Испании, стремительный бросок через бурный Бискайский залив, трудный переход по Ла-Маншу, где постоянно грозило столкновение с множеством встречных судов. Не легче было и в Северном море, и в проливах Скагеррак и Каттегат, которые мимо берегов Норвегии, Дании и Швеции вывели «Мечту» в Балтийское море.