Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков Страница 19

Другим «чудом природы» была hydra (гидра), или морской удав. Вниманию москвичей предлагалось редкое зрелище, которое по заверениям устроителей аттракциона, случается всего два раза в год. Это чудовище, согласно рекламе, должно было на глазах публики поедать с большой жадностью живых кроликов вместе с шерстью. К услугам почтеннейшей публики в зверинцах имелись также укрощённые дикие звери, змеи, танцующие под дудку факира, говорящие лошади, выстукивающие копытом ответы на математические задачки и прочие чудеса природы.

Забавляли людей и сами люди. Из Европы после войны 1812 года пришла в Россию шарманка. Слушать её сбегались дети с окрестных дворов, а добрые люди бросали из своих окон шарманщикам медные монеты. Для привлечения публики более богатой, чем дети, шарманщики стали носить с собой обезьянок, а поскольку существа эти в наших краях были и тогда чрезвычайно редки и дороги, то стали они водить с собой детей, заставляя их петь, танцевать и демонстрировать свою гибкость. В конце 1850-х годов солдатка по фамилии Зырянова отдала свою восьмилетнюю дочь Марию в обучение кукольному мастеру по фамилии Яковлева с условием, что та будет ходить за шарманкою с работником мастерицы, петь и плясать. «Шарманщик, — как потом отмечалось в официальных документах, — водил за собой полуобнажённую девочку напоказ для потехи публики и приучал её привлекать к себе внимание прохожих странностью своего наряда, неблагопристойностью своих телодвижений и дерзостью своих взглядов. Чтобы выполнить с успехом своё назначение, ей было необходимо прежде всего отбросить всякий стыд и разучиться краснеть». Увидев всё это своими глазами и поняв, что «дочь по приходе в совершенный возраст неминуемо впадёт в распутство», мать девочки, потребовала вернуть ей дочь, но хозяйка сделать это отказалась. Тогда Зырянова обратилась с жалобой к военному генерал-губернатору Закревскому. Генерал-адъютант граф Закревский[11], приняв во внимание, что «в соответствии с законом родители обязаны давать своим детям образование правильное, а служение при шарманке, не составляя ремесла или науки, вредно для нравственности детей», распорядился дочь Зыряновой у Яковлевой отобрать. Кроме того, он приказал отнять всех несовершеннолетних детей у таких «содержателей» и вернуть их родителям, а шарманщикам запретил использовать детей в своих корыстных целях. В середине XIX века ряды шарманщиков и уличных музыкантов на московских улицах пополнились людьми, похожими на цыган: чумазыми, черноглазыми, бедно одетыми, а то и просто в лохмотьях. Они были австрийскими, итальянскими и персидскими подданными. Итальянцы, армяне, цыгане… Что заставило их перебраться в далёкую холодную страну, от какой напасти они бежали, что искали у нас? Возможно, решились они на это не от хорошей жизни. Возможно, они бежали от какого-нибудь тирана и мучителя, или войны, а может быть, просто любили шататься по свету в поисках счастливой жизни? Так или иначе, но теперь бродили они по улицам нашего города с шарманкой, гармошкой или барабаном и попугаем на плече, который вытаскивал своим клювом бумажку с предсказанием судьбы. Полиция, считавшая их просто нищими, старалась очистить от них Москву. Обер-полицмейстер распорядился, чтобы всем шарманщикам было объявлено под расписку о том, что если они не прекратят своё занятие, то будут немедленно высланы за границу. Когда же итальянцы попросили разрешить им играть на гармониках, если не на улицах, то хотя в домах, полиция расценила это как уловку для того, чтобы не покидать Первопрестольную. Следуя с шарманками по улицам города под предлогом игры в домах, говорили полицейские, итальянцы, несомненно, будут играть и собирать милостыню.

В 1887 году московский обер-полицмейстер обратился к московскому генерал-губернатору с таким рапортом: «В Москве, — писал он, — проживает несколько семейств итальянских и персидских подданных. Первые из них, числом 37 семейств, привезли с собою малолетних соотечественников и с целью экплуатации посылают их по городу играть на гармониках и тому подобных музыкальных инструментах, показывая прирученных птиц и продавая вынимаемые посредством этих птиц билетики с предсказаниями судьбы. Вырученные этим способом деньги эксплуататоры отбирают от них, употребляя в свою пользу, а их оставляют нередко в крайне ветхой одежде. Персидские же подданные, бродя по улицам в рубище, выманивают у публики подаяния с помощью обезьян, заставляя их прыгать и кружиться и тем привлекать к себе праздную толпу города. Принимая во внимание, что хождение по улицам с шарманками, птицами и обезьянами с целью выпрашивания подаяния составляет в сущности воспрещаемое законом нищенство, а продажа вынимаемых посредством птиц билетиков с предсказанием судьбы имеет вид мошенничества, а потому не могут быть терпимы в столицах, я входил в сношение с господами итальянским и персидским консулами относительно удаления этих иностранцев из Москвы. Консулы уведомили меня, что с их стороны нет препятствий к удалению из столицы означенных лиц». Однако согласие консулов не помогло, иностранные артисты ещё долго занимались своим промыслом в Москве. Теперь, став хитрее, они нанимали к себе в работники русских парней, и те с их шарманками слонялись по улицам. Случалось, что вместе с шарманками они заходили в разные заведения, торгующие крепкими напитками, и пьянствовали там, подчас пропивая шарманки.

Пытаясь избавиться от преследования полиции, итало-австро-персидские подданные стали принимать православие, но и это им не помогло. Их хватали и сажали в пересыльную тюрьму, чтобы потом по этапу гнать за границу. Городские власти делали всё, чтобы в Москве не звучала шарманка. Хотя что в ней плохого? Что ни говори, а в москвичах её тягучий и тоскливый голос пробуждал добрые чувства и сострадание. Люди любили её за это. Изо дня в день, с утра до ночи, до самого советского времени в разных уголках города пели под неё дети, взрослые и старики. Репертуар уличных певцов был не богат. Пели они и «Маруся отравилась» с её «Спасайте — не спасайте, / Я смерти не боюсь», и «Сухою бы я корочкой питалась», и, конечно, «Разлука, ты, разлука, чужая сторона». Бывало, что под звон бубна и медных тарелок уличные артисты плясали камаринскую.

Но были развлечения, которые Москва отвергала. Так, например, в 1912 году московские власти и Общество поощрения животных, восстали, когда заезжие предприниматели попытались устроить в Москве корриду. Под заманчивыми и невинными вывесками вроде «Праздника в Севилье» или «Игры с быками» эти организаторы общедоступной бойни хотели возбудить в москвичах звериные инстинкты. Зная бедность наших защитников кошек и собак из Общества поощрения животных, они даже пообещали им процент со сборов, но те, к чести своей, гордо отвергли это гнусное предложение.

В Москве и без боя быков развлечений хватало. Кто только не приезжал в те годы в Златоглавую! И однорукий пианист Зичи, и Симеон Эгье — «Живой скелет», втягивающий живот до позвоночника, перемещавший видимые под кожей внутренние органы, останавливающий на 40 секунд своё сердце, и Унтан — человек без рук, который сморкался, зажигал спички, писал письма, играл на скрипке, корнет-а-пистоне, откупоривал бутылки, ел и посылал дамам воздушные поцелуи ногами. Один остряк утверждал даже, что совсем недавно этот Унтан предложил одной московской красавице свою ногу и сердце.

В Верхних торговых рядах на Красной площади, то есть в нынешнем ГУМе, в 1895 году были выставлены 200 восковых фигур, одна из которых изображала человека в последней стадии холеры. Выступал и чревовещатель с двадцатью куклами, приводимыми в движение электричеством, а художник в одну минуту рисовал портреты посетителей. На Кузнецком Мосту находилась «выставка живых фотографий», где люди, соответствующим образом одетые, изображали разные картины и картинки. Но, пожалуй, главными поставщиками «чудес» в Москве являлись два музея-паноптикума: Боцва на Кузнецком Мосту и Шульце-Беньковского на Лубянской площади. В первом из них в 1896 году помимо неаполитанских мандолинистов, лилипутов и летающих женщин, а также картины «Нана»[12], в анатомическом отделе демонстрировалось «великое чудо» — тринадцатилетний мальчик весом 10 пудов и ростом под 2 метра.

До этого, в 1888 году, в паноптикуме Шульце-Беньковского, помимо простых восковых фигур изобретателя Эдисона, барона Гирша и прочих знаменитостей, имелись механические восковые фигуры. Помимо парижского смехового кабинета с его кривыми зеркалами здесь можно было увидеть испанскую инквизицию (нечто подобное я лицезрел в середине прошлого века в Ленинграде, в Казанском соборе, который был тогда Музеем атеизма), галерею знаменитых преступников и большую панораму всемирной выставки в Чикаго. Кроме того, каждый час в паноптикуме показывались оптические представления с помощью большого барабана, создающего во время вращения иллюзию скачущей лошади и пр. (Кино тогда ещё не было, оно стало доступным для москвичей лишь в 10-е годы нового XX века.) Вход в паноптикум стоил 30 копеек В 1894 году здесь можно было увидеть сиамских близнецов, сестёр Родику и Додику. Как и у Боцва, имелось «большое анатомическое отделение „открытое только для взрослых и по пятницам для дам“».